– Это я, миссис Кортни, – почтительно ответила Триша. – Уже час, и я иду обедать.
– Идите, Триша. Я немного задержусь, а когда уйду, запру дверь.
Они слышали, как закрылась наружная дверь. Мозес выпустил руку Тары.
– Иди обыщи ее стол. У нее должен быть ключ от потайной двери.
Через несколько минут Тара вернулась со связкой ключей. Она испробовала их один за другим, и третий подошел.
– На нем есть серийный номер. – Она записала номер на листе из блокнота Шасы и вырвала этот листок. – Верну ключи в стол Триши.
Когда она вернулась, Мозес застегивал форму шофера. Тара заперла за собой дверь.
– Мне нужен план здания. В министерстве общественных работ он должен быть. Снимешь мне копию. Вели Трише это сделать.
– Но как? – спросила Тара. – Какую причину ей назвать?
– Скажи, что хочешь сменить здесь освещение, – показал он на люстру под потолком. – Дескать, тебе нужен план электропроводки этой части, на котором были бы указаны все соединения и провода, размещенные в стене.
– Хорошо, сделаю, – согласилась она.
– Отлично. Здесь мы пока закончили. Можно уходить.
– Можно не торопиться, Мозес. Триши не будет целый час.
Он посмотрел на нее, и на мгновение Таре показалось, что она видит в его темных, мрачных глазах презрение, даже отвращение, но она не позволила себе поверить в это, прижалась к нему и спрятала лицо на его груди. Через несколько секунд она ощутила, как под тонкой тканью, разделяющей нижние части их тел, что-то растет и твердеет, и все сомнения покинули ее. Она была уверена, что по-своему, необычно, как свойственно африканцам, он все еще ее любит, и принялась расстегивать на Мозесе одежду.
Он был так толст, что она не могла охватить его пальцами, горяч и тверд, как стержень из черного железняка, лежащий на горячем полуденном солнце.
Тара опустилась на толстый шелковый ковер, увлекая за собой Мозеса.
* * *
Теперь с каждым днем опасность обнаружения росла, и они оба понимали это.
– Может Шаса тебя узнать? – не раз спрашивала Тара Мозеса. – Становится все труднее делать так, чтобы вы не столкнулись нос к носу. Несколько дней назад он спрашивал о моем новом шофере.
Очевидно, Изабелла, движимая своекорыстием, привлекла внимание Шасы к новому работнику. Тара могла бы разбранить ее. Но это могло еще более укрепить представление хитрой и изобретательной девочки о важности нового человека, поэтому Тара оставила ее поступок без замечаний.
– Может он тебя узнать? – не успокаивалась она, и Мозес задумался.
– Это было давно, еще до войны. В его детстве. – Мозес покачал головой. – Обстоятельства были совсем другими, место такое далекое – и все же на короткое время мы сблизились. Мне кажется, мы произвели друг на друга глубокое впечатление – возможно, просто из-за невероятности таких отношений: черный мужчина и белый мальчик знакомятся и даже становятся друзьями. – Он вздохнул. – Однако во время суда он наверняка прочел полицейские донесения обо мне и знает, что есть ордер на мой арест. Кстати, этот ордер до сих пор действителен. Не знаю, свяжет ли он разыскиваемого преступника и революционера с другом своего детства, но рисковать нельзя. Нужно как можно скорее сделать то, что мы должны сделать.
– За последние пять недель Шаса ни одни выходные не провел дома. – Тара в досаде прикусила губу. – А теперь, когда мне нужно, чтобы он уехал, он весь день торчит в Вельтевредене. Сначала проклятое поло. – Аргентинская команда по поло ездила по стране, и Шаса принимал ее в Кейптауне; на поле Вельтевредена должен был состояться первый товарищеский матч. – Сразу после этого приезжает английский премьер-министр Гарольд Макмиллан. Шаса уедет из Кейптауна не раньше чем в конце месяца.
Она смотрела на задумавшегося Мозеса в зеркало машины.
– Мы рискуем в обоих случаях, – негромко сказал он. – Откладывать так же опасно, как поспешить. Нужно точно выбрать момент.
Оба молчали до самой автобусной остановки. Мозес остановил «шевроле» на противоположной стороне улицы. Потом выключил мотор и спросил:
– Когда будет этот матч по поло?
– Пробный матч в пятницу во второй половине дня.
– Твой муж будет играть?
– Состав южно-африканской команды назовут в середине недели, но Шаса почти точно будет играть. Его даже могут выбрать капитаном.
– Даже если не выберут, он хозяин. Он должен быть там.
– Да, – кивнула Тара.
– Пятница… у меня будет целый уик-энд. – Он принял решение. – Тогда и сделаем.
Несколько мгновений Таре казалось, что она задыхается, словно медленно погружается в зыбучий песок, но неизбежность делала ее страх не важным. Спасения все равно не было, и она почувствовала, что успокаивается.
– А вот и автобус, – сказал Мозес, и в его голосе слышались слабые отголоски волнения. Это была одна из тех редких минут, когда он позволял себе проявлять личные чувства.
Когда автобус подходил к остановке, Тара увидела на задней площадке женщину с ребенком. Оба пристально смотрели на стоящий «шевроле», и когда Тара замахала, ребенок выпрыгнул из автобуса и побежал через дорогу. Автобус отъехал, Мириам Африка осталась на задней площадке и глядела на них, пока автобус не свернул за угол.
Бенджамин бежал к машине, его личико выражало волнение ожидания. Он подрос, и Мириам всегда так хорошо его одевает: чистая белая рубашка, серые шорты, начищенные черные ботинки. Светло-коричневая кожа была тщательно вымыта, густые курчавые волосы подстрижены и стояли аккуратной шапкой.
– Разве он не великолепен? – выдохнула Тара. – Наш сын, Мозес, наш родной сын.
Мальчик открыл дверцу и уселся рядом с Мозесом. С сияющей улыбкой посмотрел на него снизу вверх, и Мозес на мгновение обнял его. Потом Тара наклонилась с сиденья, поцеловала сына и коротко, но страстно обняла. В присутствии посторонних она не могла проявлять чувства, и по мере того как мальчик рос, их отношения становились все более трудными и неясными.
Ребенок по-прежнему считал Мириам Африку матерью, но ему было уже почти шесть лет, он рос умным и чувствительным мальчиком. Тара знала, что он подозревает о существовании между ними тремя каких-то особенных отношений.
Бенджамину сказали только, что они близкие друзья семьи, но даже в своем юном возрасте мальчик понимал, что они нарушают социальное табу, ведь все его существование было проникнуто сознанием, что белые и черные совершенно отличны друг от друга и от него, светло-коричневого, и иногда он удивленно смотрел на Тару, как на существо из волшебной сказки.
