— Почему ты не позвал меня? — закричала Никки.
Он покачал головой:
— Я не знал, где ты. Я думал, что ты вышла и оставила его одного, или… Я не знаю, что думал. Я был так потрясен тем, что пытался сделать, что не знал… Это было… О боже, прости меня, прости! — Он задыхался и едва мог держать себя в руках. — Я не хотел причинить ему боль… Я жалею, что вообще поехал туда…
Никки потрясенно посмотрела на Спенса, чье лицо было белее мела. Она почти физически чувствовала, как внутри у него сжалась пружина жажды насилия, и поняла его.
— Все эти годы, — продолжал ее отец, — я считал тебя своим ребенком, Николь. Ты значишь для меня больше, чем кто бы то ни было, но однажды стали проявляться признаки того, что ты — дочь Мэтью. Ты хотела писать… Возможно, я и сумел бы заставить себя поддержать тебя в этом, но твоя мать не могла. Она все еще носит шрамы с того времени, которое провела с ним. Ночные кошмары не прекратились, но они стали менее частыми, пока мы не узнали о болезни Тея-Сакса. Я не мог вынести мысль о том, что вы обе опять страдаете из-за него… А потом выяснилось, что и ребенок тоже обречен страдать. Я хотел положить всему этому конец, и в те моменты, когда я был с… Когда я… Но я не смог сделать этого… Я клянусь… — Ему становилось все труднее дышать, и, когда он прижал руку к груди, Никки и ее мать метнулись к нему.
— Джереми! — воскликнула Адель. — Что с тобой?
— Все хорошо, — проскрипел он. — Все хорошо. Просто… Все хорошо.
С трудом подавив ярость, Спенс подошел к нему и помог добраться до кресла.
— Сядьте, — сказал он, почти жалея, что не может просто выйти отсюда и позволить этому человеку страдать — поступить с ним так, как он поступил с Заком.
Тяжело опустившись в кресло, Грант поблагодарил Спенса и повернулся к жене.
— Ты должна вызвать полицию, — заявил он.
Лицо Адели стало пепельно-серым.
— Давай покончим с этим, — спокойно произнес он.
Адель перевела взгляд на Никки.
— Молодой человек, пожалуйста, принесите мне телефон, — попросил Грант Спенса.
Спенс окинул взглядом комнату.
— Нет, подожди! — крикнула Никки, когда Спенс пошел за трубкой. — Давайте сначала подумаем…
— Мы должны реабилитировать твое имя, — сказал ей отец, все еще задыхаясь. — Однажды я уже позволил твоей матери взять на себя мою вину, и я не собираюсь позволить тебе… — Он закашлялся и снова приложил руку к груди. — Телефон, — напомнил он Спенсу.
Никки покачала головой.
— Нет, — твердо заявила она. — Рано. Сначала я хочу тебе кое-что сказать.
Когда взгляды всех присутствующих устремились на нее, она подошла к дивану и села на краешек, положив на колени сжатые в кулаки руки, и пристально посмотрела на отца. Когда ей показалось, что Спенс хочет сесть рядом с ней, она сделала ему знак оставаться на месте, а затем подождала, когда сядет мать.
К тому времени, как она закончила говорить, Спенс вышел и ждал ее в машине, а отец, которого сотрясал кашель после больше чем часа споров, ушел в спальню, чтобы прилечь.
— Она твоя дочь, Адель, — напомнил он своей жене. — Мне все равно, как ты это сделаешь, просто заставь ее образумиться.
В комнате теперь оставались только Никки и ее мать, и им еще многое нужно было обсудить, но обе они были слишком измучены, чтобы продолжать разговор.
Взгляд Адели был тяжелым и глубоко расстроенным, когда она окинула им дочь.
— Это потому, что ты понимаешь, что с ним станет, если…
— …если ему предъявят обвинение, и он предстанет перед судом, — закончила за нее Никки. — Да, частично, но я думаю и о Заке, и о моем настоящем отце… И о тебе.
Адель медленно покачала головой.
— Ты бы предпочла не слышать последнее, и ты сама это знаешь, верно?
Никки встала.
— Спенс меня уже заждался, — сказала она и, не попрощавшись, ушла.
ГЛАВА 27
Миссис Адани ждала на улице, возле станции Темпл-Мидс, когда Дэвид вышел с платформы и направился к ней: дорожная сумка висела на одном плече, чехол с камерой — на другом. Стоял прекрасный апрельский день, теплый, словно уже пришло лето, — а ведь было еще раннее утро. Ночью прошел сильный дождь, и булыжная мостовая влажно блестела на неожиданно ярком солнце, а с цветущих деревьев сыпались лепестки, словно дождевые капли. И утренняя свежесть, и общее настроение дня заставляли поверить в то, что весна пришла.
При взгляде на приближающегося Дэвида бархатно-карие глаза миссис А. вспыхнули материнской гордостью — он по-настоящему красивый парень, подумала она, хотя и понимала, что никогда ему об этом не скажет. В Лондоне у Дэвида все складывалось как нельзя лучше: с начала марта у него почти не было выходных, он постоянно снимал рекламные ролики или дополнительный материал для фильмов, а в последнее время — еще и короткометражку, сценаристом и режиссером в которой выступала Вэл Флемминг, одна из новых восходящих звезд киноиндустрии. После того как Дэвид отказался снимать первый фильм Вэл, чтобы поддержать в горе Никки и Спенса, он был уверен, что никто в компании Дрейка не захочет дать ему второй шанс; но, к счастью, он ошибся.
— Привет, мама, — сказал он, открывая заднюю дверцу и сваливая вещи на сиденье. — Все в норме?
— Все в норме, — заверила она его, когда он скользнул в машину на пассажирское сиденье и чмокнул ее в щеку. — Ты, наверное, встал сегодня ни свет ни заря.
— Еще бы! — Он зевнул. — Не мог же я опоздать, верно? Ну, как делишки?
Тронув машину с места, она выехала с привокзальной парковки и влилась в утренний поток транспорта.
— Делишки, в общем, ничего, — призналась она, — но все будет еще лучше, когда на следующей неделе домой вернется папа.
Дэвид подавил второй зевок.
— Держу пари, ты очень скучала по нему, — заметил он.
Конечно, она скучала.
— Очень, — призналась она, — но ему было нужно повидаться с матерью.
— И в глубине души ты вовсе не жалеешь о том, что старая калоша наконец отбросила коньки! — Он засмеялся. — Слушай, классно получилось: калоша отбросила коньки!
— Как ты можешь так говорить, — упрекнула его миссис А. — Я рада за твою бабушку, что ее душа воссоединилась с Создателем.
Дэвид усмехнулся.
— Да, точно, — кивнул он. — Ну как, папа сильно настаивал на том, чтобы ты все-таки приехала на похороны?
— Он, конечно, был бы рад, если бы я приехала, но понял, почему это невозможно.
При этих словах лицо Дэвида посерьезнело: он слишком хорошо знал, почему. По этой же причине он провел весь вторник здесь, в Бристоле, а сегодня вернулся опять.
Уткнувшись в мобильный, он начал набирать СМС.
