Целыми днями Кет печатала расшифрованные депеши или, наоборот, готовила телеграммы для зашифровки. Но теперь работы было несравнимо меньше, не то что во время войны и пустыне. Оставалось много свободного времени, и приходилось думать, куда его деть.
Кет жила на окраине города в домике, принадлежавшем интернированному или бежавшему немцу. Домик был построен с претензией на восточную роскошь — с внутренним двориком, мощенным каменными плитами, с прохладными галереями и плоской крышей, обнесенной лепной балюстрадой. Посредине дворика бил маленький фонтанчик, изображавший замысловатую бронзовую группу танцующих девушек. Но больше всего Кет привлекала в этом доме ванная комната с голубым бассейном, прекрасным душем, в струях которого всегда можно было спастись от духоты.
Вместе с Кет в домике жили ее сослуживицы, и поэтому знакомые офицеры в шутку называли его женским монастырем. Девушки строго-настрого запрещали офицерам появляться в их обители. Вечера обычно проводили в офицерском клубе, но там царила все та же скука и духота.
Иногда компанией отправлялись в греческий ресторанчик, открытый афинским ресторатором, поселившимся в городе после того, как немцы оккупировали Грецию. Дела ресторатора шли довольно бойко — под Александрией располагалась первая греческая бригада, а в порту стояли военные корабли под греческим флагом. Морские и пехотные офицеры — смуглые эллины, с оливковыми лицами и жесткими смоляными волосами — были завсегдатаями ресторана. Здесь затевали они пылкие споры, которые часто заглушали даже музыку квартета. Квартет состоял из двух скрипок, подобия бубна и свирели, похожей на шотландский рожок.
Кет познакомилась здесь с несколькими греческими офицерами. По-английски они говорили плохо и главным образом наперебой угощали Кет и ее подруг какими-то острыми блюдами. Ресторатор слыл мастером греческого кулинарного искусства. Кет самоотверженно жевала вяленую рыбу, приправленную толченым чесноком, запивала терпким сухим вином и силилась понять, что же говорят ей новые знакомые. А говорить они могли, казалось, только о событиях в Греции. Ходили упорные слухи, будто в Карпениси, в горах Пинда, — это где-то в Греции — возник комитет национального освобождения. Теперь бригада, а возможно, и корабли отправятся на родину — ведь там уже отряды ЭЛАС[15] отвоевали у гитлеровцев больше половины страны. Но тут же возникал спор: Цудерос — глава эмигрантского правительства, находившегося в Каире, — не признает ни партизанских отрядов, ни комитета освобождения. С недели на неделю из Лондона должен приехать греческий король Георг.
С подкупающе наивным видом Кет уверяла своих знакомых, что ей скучно, она ведь ничего не смыслит в политике, но греки продолжали бурный спор, забывая порой о миловидной англичанке, о наполненных стаканах, и только спички и сигареты мелькали над столом.
В последнюю субботу марта новое известие взбудоражило посетителей ресторанчика, который превратился в своеобразный политический клуб греческих эмигрантов. Кет хорошо запомнила — это было именно в субботу, потому что в тот день она поссорилась со своим полковником. Кет предложила провести вечер в греческом ресторанчике, а Беркли под каким-то предлогом отказался туда поехать. Полковник вообще избегал появляться в обществе вместе с Кет Грей. Уж не стыдится ли он ее присутствия? Эта мысль взбесила Кет, она наговорила Беркли дерзостей и хлопнула дверью.
В ресторанчике после выпитого вина настроение восстановилось. Теодор Каргопулос, капитан, лучше других говоривший по-английски, принялся рассказывать новости. Вчера в Каире группа офицеров добилась встречи с Цудеросом и потребовала, чтобы он вышел в отставку. Цудерос приказал арестовать офицеров… Британцы сдержанно, только из вежливости слушали капитана — какое им дело до эллинских дворцовых переворотов. Буря в стакане воды, не больше. А Кет даже не знала как следует, кто такой Цудерос, — кажется, премьер греческого эмигрантского правительства. Но Каргопулос не замечал снисходительного выражения на лицах англичан и взволнованно высказывал свое мнение. Кет рассеянно смотрела на хозяина ресторана. Глаза его блестели и походили на маслины, которые стояли на столе в большой глиняной миске. Кет все время хотелось прервать капитана и высказать ему это смешное сравнение, пришедшее ей в голову…
— Вы послушайте меня, мисс Кет, — говорил Каргопулос, складывая в щепотку тонкие пальцы и отчаянно жестикулируя. — Цудерос отказался выполнить наши требования. Мы не доверяем больше такому правительству! Мы требуем, чтобы нас послали воевать в Грецию. Мы не хотим бездельничать в Египте. Разве я неправильно говорю, мисс Кет? — Ом обращался к Кет, но говорил всем собравшимся за столом.
Кет отшутилась:
— Вы глядите на меня с такой яростью, будто я ваш Цудерос…
Британский лейтенант, настойчиво ухаживавший последнее время за Кет, бросил фразу, которая подлила масла в огонь.
— А почему бы вам не поехать воевать, предположим, в Италию? — сказал он Каргопулосу, — Там нужны люди.
— В Италию? — воскликнул капитан. От выпитого вина и волнения лицо его порозовело. — А зачем нам Италия? Я грек, и моя родина Греция. Я хочу воевать в своей стране.
— Но мы же воевали вот здесь, в Египте, в Тунисе. Не все ли равно, где находится общий противник.
Каргопулос ответил не сразу. Он повернулся к своим товарищам и заговорил быстро-быстро на своем языке. Капитан переводил, вероятно, им слова английского лейтенанта. Потом он сказал;
— Нам самим виднее, где нам воевать. Я не думаю, что британские власти станут вмешиваться в наши дела…
— Конечно, — согласился лейтенант. Он влюбленными глазами глядел на Кет, ему хотелось скорее прекратить этот спор.
Кет тоже стало скучно. Она предложила:
— Давайте сегодня больше не говорить о политике. Согласны? Мне нравится это вино. Как оно называется?
Каргопулос ответил. Но при всем желании он не мог долго поддерживать светский разговор, его волновали события в Каире.
В понедельник командир дивизии Беркли, которого Кет про себя называла «мой полковник», вызвал ее к себе среди рабочего дня. Он искал примирения и старался задобрить Кет.
— Мисс Грей, — сказал он официальным тоном, — я бы хотел, чтобы вы на это время перешли в распоряжение генерала Пейджа. Он пробудет в Александрии столько, сколько потребуют обстоятельства.
— Хорошо, — ответила Кет. — Что я должна делать?
Генерал Пейдж будет диктовать вам материалы для шифрограмм. Возможно, придется делать то же самое и для нашего посла сэра Липера. Вы будете находиться в изысканном обществе, — заискивающе улыбнувшись, добавил он. — Вы довольны, Кет? Я не хочу, чтобы вы на меня сердились.
В кабинете они оставались одни. Разговор был окончен. Полковник вышел из-за стола и хотел проводить Кет до двери, но дверь отворилась и в нее вошли двое — генерал и человек в штатском. Полковник чуточку растерялся, приотстал и остановился посреди комнаты. Он быстро нашелся:
— Знакомьтесь, господа, это ваша сотрудница, очаровательная Кет Грей.
Мужчины вежливо поклонились. Полковник представил: генерал Пейдж и сэр Липер. Кет подумала: «Еще один Пейдж». Генерал ей не понравился, потому что он носил ту же фамилию, что и Джимми. «Какая чепуха!» — подумала Кет, но она не могла избавиться от вспыхнувшей неприязни-к этому человеку с приторно-слащавым, застывшим лицом.
Генерал Пейдж сказал:
— Вот и отлично. Мы сразу же можем сесть за работу. Надеюсь, вы умеете держать язык за зубами, крошка?
— Да, сэр! — ответила Кет.
Сначала диктовал Липер, потом Пейдж. Письмо было адресовано в Лондон премьер-министру Уинстону Черчиллю. Посол и генерал информировали премьера о событиях в греческих войсках.
Посещение Цудероса группой офицеров и его неумное поведение вызвали серьезные волнения в греческих частях. В первой греческой бригаде, насчитывающей около пяти тысяч штыков, вспыхнули открытые беспорядки. Это было на другой день после ареста восьми делегатов-офицеров. Сотни мятежников, как указывалось в шифрограмме, захватили штаб бригады и отказались подчиниться правительству Цудероса. Британские войска вмешались в события, они окружили мятежников и многих из них отправили на грузовиках в лагерь-изолятор. В телеграмме также сообщалось, что приезд в Египет короля Георга в греческих войсках вызывает недовольство. «Здесь распространяется версия, — продиктовал Липер, — что существует намерение возвратить короля с помощью английских войск».
Положение осложнилось тем, что волнение в пехотных частях перекинулось и на флот. Экипажи пяти кораблей греческого королевского флота, стоящих в Александрии, высказались за республику, против монархии.
