Не скупился на подобные рекомендации и Меланхтон. Тому же ландграфу Гессенскому он писал: «Светская власть обязана принимать самые жесткие меры против богохульства, кощунств и святотатств, если они принимают публичный характер. Она же должна карать и наказывать авторов ложных учений, ересей и беззаконных культов... Ни одно учение не может быть допущено, если оно не опирается на свидетельство старинной, истинной Церкви (в данном случае старинной именуется именно новая Церковь, так как предполагается, что она восходит к самым истокам христианства. — И. Г.)... Долг каждого правителя — глубоко изучить Слово Божье». Иначе говоря, прежде чем ополчиться на нарушителей и еретиков, каждый князь обязан пройти курс лютеранского богословия; соответственно, все то, что Меланхтон называет «богохульством, кощунством и святотатством», суть слова, печатные выступления и действия, не согласные с этим богословием. Его призыв не остался втуне. Во время диспута между лютеранами и сторонниками Озиандера некий еретик выступил с речью, которую присутствующие сочли святотатственной. Люди бургграфа Ботона Айленбургского схватили несчастного и казнили на месте. Меланхтон в этой связи заявил, что негодяй всего лишь получил по заслугам, как, впрочем, и другие сторонники Озиандера, подвергшиеся преследованиям в других городах.
Разумеется, столь полезная власть могла рассчитывать на самую твердую поддержку новых религиозных деятелей в глазах населения. «Во времена папства, — писал Лютер, — никому не приходило в голову требовать от подданных слепого повиновения распоряжениям власть предержащих, особенно несправедливым. Многие думали, что против несправедливых приказаний надо бороться, как и против законов, издаваемых неправедной властью. На самом деле любая власть законна, ибо она существует исключительно по воле Божьей. Повиноваться следует даже самому свирепому тирану». Далее он подробно объясняет, что представители власти заслуживают того, чтобы именоваться богами, поскольку на земле они занимают место Бога. В 1533 году он с гордостью сообщал, что именно его богословская доктрина впервые с апостольских времен разработала наиболее прочное обоснование светской власти.
Таким образом, новая Церковь должна была стать Церковью государственной. Стоит ли говорить, с какой готовностью обращенные в лютеранство князья приняли на вооружение этот закон, выведенный новым Евангелистом? Стоит ли объяснять, что многие из них и в лютеранство-то обратились только ради него? Еще бы, отныне они могли не только диктовать свою волю без ссылок на Святой престол и не опасаясь гнева последнего, но и держать в кулаке всех беглых монахов и перекрасившихся священников, которые проповедовали на их землях. Одновременно никто не мешал им прибрать к рукам имущество духовных лиц, сохранивших верность Риму, — для этого достаточно было обвинить их в святотатстве, попрании истинной веры и нарушении общественного порядка. Таким образом, инквизиция новой Церкви, проводимая светской властью, обрушилась и на папистов, поклонявшихся римскому идолу, и на лютеран-отступников, посмевших усомниться в праве на свободное толкование Писания, и даже на самых ревностных проповедников нового учения, которые пытались бичевать порок, следовательно, извращали догмат о необходимости греха.
Преследования принимали разнообразные формы, но всегда оставались беспощадными. «Почти повсюду, где паписты представляли большинство, — сообщает Крот Рубеан, — были изданы суровые законы против лиц, сохранивших верность устаревшей Церкви. Например, каждого, кто ходил к службе, отправляемой одним из папистов, ждала тюрьма или штраф. Само слово «папист» превратилось в их устах в худшее оскорбление, хотя грязных ругательств в их речах хватало всегда. Горе тому, кто посмеет войти в папистскую церковь, исповедоваться священнику- паписту, выслушать его проповедь, принять участие в мессе или другой церковной службе! У новых посланцев Небес повсюду шпионы, зоркие, как пес Аргус, которые не пропустят ни одного нарушителя закона».
Впрочем, здесь сложилась еще не самая страшная обстановка, поскольку власти не трогали духовенство, если убеждались, что от него отвернулись верующие. Хуже обстояли дела в других местах. «Повсюду, куда ни бросишь взгляд, — восклицал Витцель в ту пору, когда еще поддерживал сторонников нового Евангелия, — только и видишь, как народные толпы, чиновники и дворня грабят церкви, занимают монастыри, изгоняют монахов и присваивают себе их добро». В Виттенберге Спалатин, сохранивший непыльную должность духовника курфюрста, именем Реформатора призывал своего господина усилить гонения на тех, кто защищал мессу и прочие «гнусности». В 1530 году курфюрст издал указ под названием «Инквизиция против светских лиц», определявший меру наказания за преступления против веры. Особенно яростно виттенбергские богословы нападали на анабаптистов, в том числе на самых мирных, в результате чего многие из них погибли на плахе.
Случалось также, что обращенные в лютеранство князья, более заботившиеся о земных радостях, чем о вечном блаженстве, безжалостно притесняли любых представителей духовенства, нимало не интересуясь, к какой именно Церкви — истинной или ложной — те принадлежат. Добившись изгнания священников и монахов, они торопились завладеть церковным имуществом, не дожидаясь, пока опустевшие храмы и монастыри займут проповедники новой веры. Увы, жаловаться теперь стало некому. Разве не Лютер заранее узаконил подобные методы, возведя в культ светскую власть? В 1540 году Меланхтон жаловался Камерарию на «бессмысленную злобу князей». На следующий год, когда бесчинства властей усилились еще больше, он увидел в этом знак наступления конца света: «Князья обирают Церковь до нитки. Число примеров растет день ото дня, приближая второе славное пришествие Иисуса Христа».
В своем «Комментарии к Евангелию от Иоанна» Лютер обвинил дворянскую верхушку в стремлении обрушить основы евангелической религии: «Сам дьявол побуждает городских магистратов и сельских бургграфов к грабежам и воровству церковного имущества и его использованию в преступных целях». Волей-неволей ему приходилось сравнивать новое положение вещей с бывшим: «Прежде короли и князья жертвовали на нужды Церкви, способствуя ее обогащению; теперь они только грабят храмы, так что скоро от них останутся одни голые стены». Далее теоретик священного харак-тера светской власти искренне изумляется размаху злоупотреблений последней: «До появления нового Евангелия ни один светский властитель не смел превозносить свою власть (подразумевается, что он сознавал ее подчиненный характер по отношению к власти папы". — И. Г.). Теперь, когда наше Евангелие возвысило его в глазах окружающих, эти гордецы захотели подняться выше Бога и Его Слова. Они доходят до того, что пытаются диктовать нам, священнослужителям, во что мы должны верить и что проповедовать!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
