огненную! – завопил Никодим и бросился вон от кладбища, подвывая и причитая.
Демьян прирос ногами к земле и не смел пошевелиться. Суеверный ужас сковал его огромное тело. Сердце его едва не остановилось, когда «мертвец» спрыгнул с телеги и, махая руками, как крыльями, пошагал в глубь кладбища. Белая простыня ещё некоторое время мелькала между крестов, но скоро исчезла.
Михей лежал рядом, на земле, обхватив руками голову и уткнувшись лицом в землю. Только лошадь чувствовала себя спокойно и безмятежно.
Демьян, придя в себя, глубоко вздохнул, помотал, как конь, головой и тихонько пнул его в бок сапогом:
– Что разлёгся, чудило? Мертвяк ушёл. Теперь легче будет.
Он присел рядом с Михеем и потрепал за плечо.
– Ну? Айда, поехали.
Тот приподнялся и сел. Он затравленно посмотрел на Демьяна, но сказать ничего не смог, точно язык проглотил.
– Будя, вставай, не дуркуй, – пробормотал Демьян, помогая парализованному страхом Михею подняться.
Он подвёл несчастного слугу к телеге и уложил его в неё.
– Я что, ещё не помер? – прошептал Михей, вцепившись в руку Демьяна и не отпуская его.
– Жив, не сумлевайся, – ответил так же тихо тот.
– А Никодимка где?
– Бесы унесли.
– Кто-о-о?
Демьян понял, что переборщил с неуместной шуткой, и поправился:
– Сбёг Никодимка. Поди уже в кустах где-то гадит али дома ужо.
– А мы? Пошто мы здесь ещё, Демьян? – залился слезами страха Михей. – Этот демон. Он же сейчас…
– Ушёл твой демон, – хмуро пробубнил Демьян, начиная сомневаться в смерти Анжели. – Облапошил нас зараз французишка и убег. А мы… Олухи царя небесного – вот кто мы!
Он с досады махнул рукой и сел на телегу.
– Барину сбрешем, что утопили его. Ежели проболтаетесь, Ляксандр Прокофьевич с меня шкуру сдерёт. Но тогда и вам несдобровать. Я вам бошки зараз поотворачиваю. Усёк, хмырь болотный?
– Усёк, – выдавил из себя Михей. – Только и ты роток не разевай о конфузе нашем. Лады?
– Не бзди, лопух ушастый. Буду нем как могила!
Глава 32
Нага был напуган приездом казаков. Он чувствовал, что пора убираться подальше с этого места, которое не могло больше служить надёжным убежищем для сабарманов. Но пока главарь разбойников не мог никуда уйти. Нага ждал Салима и деньги, которые тот должен был привезти. А что делать потом, когда деньги окажутся у него? Надо бросать доходное, но опасное разбойничье ремесло и уходить!
Уходить? Но он не знал, куда идти: он был, как волк, забившийся от опасности в логово. Он вспомнил о дальних родственниках в Саитовой слободе, но до них было далеко и прятать у них своё состояние было бы неразумно и опасно…
Жаклин сидела напротив и дрожала от возбуждения. Мысль убить негодяя не оставляла её ни на минуту. Кинжал в дрожащей руке был готов пронзить тело Садыка, но… слабенький голосок разума тихо нашёптывал ей, что не следует этого делать.
«Но почему? – мысленно спрашивала Жаклин и сама же себе отвечала: – Без него ты не выберешься из этого проклятого места!»
После того как Садык изуродовал клеймом её тело, Жаклин не хотелось жить. Она сгорала от желания отомстить негодяю, забрав у него жизнь, и умереть самой. Но теперь ей хотелось жить. Ей очень хотелось выбраться из этой дикой страны с её чудовищным разношёрстным населением и жить, жить, жить. Жаклин хотелось покоя. Она устала от всего: от призрачной любви, от ненависти… Ей только хотелось жить, и это чувство теперь в ней заслоняло все остальные.
– Ты снова глотаешь эту гадость? – спросила она тихо, точно не зная, спит ли её мучитель или бодрствует.
– Сейчас я в себе, – так же тихо отозвался Нага. – Ты мне хочешь что-то сказать?
– Я хочу спросить, кто я теперь? – прошептала Жаклин.
– Наверное, как и всегда, женщина, – ухмыльнулся Нага.
– Я хочу знать, рабыня всё ещё или?..
– Нет, ты свободный человек.
– И я могу уйти?
– Можешь.
– Прямо сейчас?
– Как угодно.
– Но куда мне идти одной?
– Куда пожелаешь.
– Но я не знаю дороги. Я погибну в степи.
– Тогда сиди и помалкивай, – вздохнул Нага. – Скоро я дам тебе много денег и вывезу в Оренбург.
– Ты не солжёшь?
– Нет.
«Всегда он так обещает», – подумала Жаклин. И тут же вздрогнула, чувствуя, что Садык в эту минуту собирается что-то предпринять. Кинжал в её руке снова был наготове. Она не верила мерзкому негодяю и ожидала от него любой подлости. Тем не менее дальнейшие слова Садыка зазвучали убедительно. И именно поэтому Жаклин укрепилась в своих подозрениях. Садык сказал:
– Сейчас я выберусь наружу и осмотрюсь. Ты изволь оставаться здесь, а то выйдешь и наделаешь мне неприятностей.
Он встал и прошёл к выходу.
Когда Садык выбрался наружу, Жаклин облегчённо вздохнула и одними губами прошептала:
– Когда-нибудь я предъявлю тебе счёт за всё, мерзавец! Не сейчас, но скоро, не сомневайся…
* * *
Дул сильный южный ветер, гоняя по небу тяжёлые тучи. Было темно и мрачно, как в могиле, и стояла невыносимая духота. Тучи напирали одна на другую, пока всё небо не покрылось чёрной завесой, так, что на нём не было видно ни одной звёздочки. Потом закапал дождь. Он лил как из ведра в течение четверти часа, потом тучи отодвинулись в сторону, а на очистившемся небе ярко засияла луна.
Промокший до нитки Нага задрал голову и стал смотреть на небо. Потом он обвёл взглядом всё вокруг. Уголки его губ вздрогнули от горькой усмешки. Бывший разбойничий лагерь напоминал аул после вражеского нашествия. Кругом были разбросаны вещи и предметы обихода. Нага тяжело вздохнул, и…
Он остолбенел, увидев коня, стоявшего под навесом конюшни, понуро опустив голову. Освещаемый лунным светом конь и его седок представляли собой страшную картину. Они казались одним целым, а от того и противоестественным.
Нагу пробрал озноб. Он, как любой человек того времени, всегда боялся того, чего не мог осмыслить и объяснить. Сейчас как раз был тот редкий случай, когда увиденное не поддавалось никакому разумному осмыслению и объяснению.
«Что это? Явь или я всё ещё под влиянием опия?» – подумал Нага и старательно потёр кулаками глаза.
Видение не исчезло, а наоборот… Конь тряхнул головой, всхрапнул и ударил землю копытом.
Это было уже слишком. Человеку, видевшему такое, надо было обладать стальными нервами, чтобы не поддаться панике и не убежать. Нага не относился к такой категории людей, а потому он резко развернулся на месте и, нашептывая молитвы, поспешил обратно к своему убежищу. Бежать в степь не было смысла. Он не мог надежно укрыться
