Прощались вечером на перроне вокзала, где Косухина ждал поезд до Гавра. Все старались казаться веселыми – и сам Косухин, и Тэд, и Карно, который все совал Степе свою визитную карточку, заказанную, по его словам, специально для этого случая. Степа не возражал, записал адрес Валюженича и даже адрес его отца в Абердине. Но Косухин знал, что писать не сможет, а ему самому посылать письма некуда: постоянного адреса у него не было уже четвертый год. В последний момент, вспомнив, он назвал Тэду адрес единственного человека, который мог помочь связаться с ним – Николая Лунина, да и то при условии, что Колька жив и вернулся в Столицу.
…Поезд нырнул в затопившие вокзал вечерние сумерки, привычно застучали колеса. Все было кончено…
Через неделю он был уже в Ревеле. За время путешествия Степа тщательно продумал свой будущий доклад в комиссии Сиббюро. Версия выстраивалась четко: попал в плен к белым гадам под Иркутском, вывезли в Китай, побег с помощью товарища Джора и его славного партизанского отряда… Паспорт и деньги ему достали, само собой, индийские большевики – лучшие сыны страдающего под колониальным игом великого народа. Маршрут через Париж тоже не вызывал сомнений – он был самым коротким.
Второй свой доклад, предназначавшийся для иных ушей, Степа также продумал досконально. Следовало сразу же попроситься на прием к товарищу Троцкому – и рассказать обо всем…
В Ревеле, где на каждом шагу звучала русская речь, Косухин вначале решил договориться с вездесущими контрабандистами и перейти границу нелегально. Так было безопаснее – он мог сразу же уехать в Столицу и явиться в ЦК. Но, подумав, Степа рассудил, что это все-таки неправильно. Он не шпион и не эмигрант. Нелегальный переход границы сразу вызовет ненужные подозрения. Косухин добрался до Нарвы и вышел к первому же пограничному мосту. Молодые ребята в высоких суконных шлемах, таких же, какие носили бойцы 305-го, но с привычными звездами, изучили его паспорт и кликнули находившегося тут же уполномоченного ВЧК.
Степу отвезли во Псков. Два дня он проскучал в одиночке местной тюрьмы и даже обрадовался первому допросу. Молодой чекист, явно приняв его за белогвардейского шпиона, предложил покаяться, обещая от имени советской власти проявить в этом случае снисхождение. Косухин терпеливо выслушал, затем представился, назвал свою должность и номер партбилета, а затем велел сообщить о его прибытии товарищу Смирнову, руководителю Сиббюро. Глаза молодого чекиста вылезли на лоб, и Степе пришлось все это дважды повторить, пока пораженный следователь не занес сказанное в протокол.
Его не отпустили, но чекист заверил, что телеграмма будет немедленно отправлена в Столицу. Кормить стали получше и ежедневно приносили газеты. Степа прочитывал «Правду» и «Красноармейца» от корки до корки, с радостью ощущая себя дома. Тюремные стены не смущали – все должно было скоро разъясниться.
Все действительно выяснилось, причем быстрее, чем он думал. Уже на третий день после допроса, ближе к вечеру, дверь камеры открылась, и на пороге появился все тот же чекист. Лихо подбросив руку к козырьку, он назвал Косухина «товарищем» и сообщил, что вопрос решился. Косухин подумал было, что пришла телеграмма из Сиббюро, но следователь сказал, что за Степой приехал специальный представитель из Столицы с чрезвычайным мандатом.
На мгновенье Косухин почувствовал нечто вроде гордости. Его не забыли! Степа одернул пиджак, провел рукой по отросшей за эти дни щетине, жалея, что нет времени привести себя в порядок, и проследовал в тюремную канцелярию.
За деревянным столом сидел человек в командирской шинели с большими красными звездами в петлицах. Увидев Косухина, он пружинисто встал и затушил в пепельнице папиросу.
– Здравствуйте, Степан Иванович!
Степа хотел ответить, но застыл на месте, не в силах сказать даже слова. Перед ним стоял Венцлав.
Глава 5. Александровск
Над городом стлалось черное облако дыма. Александровск горел. Штурмовые колонны ворвались в город с рассветом, а сейчас был полдень, бешеное июльское солнце заливало степь, и многочасовой грохот боя стал настолько привычен, что уже не воспринимался сознанием.
Арцеулов опустил бинокль. Он так и не привык наблюдать бой издалека, каждый раз ощущая себя дезертиром. Там гибнут его товарищи, а он, подполковник Русской армии, прохлаждается в тылу!.. Порою это становилось невыносимо.
– Скучаешь, Слава? – Тургул тоже опустил бинокль и не торопясь достал портсигар. – Брось! Через пару часов посмотрим все вблизи. Комиссары уже выдыхаются…
– Ну и нервы у тебя, Антошка!
Когда вблизи не было подчиненных, генерал-майор Антон Васильевич Тургул, командир легендарной Дроздовской дивизии, был для Арцеулова по-прежнему Антошкой, впрочем, как и он, специальный представитель Ставки – просто Славой.
– В штыки тянет? – улыбнулся генерал. – Имей в виду, не будешь слушаться, сообщу Барону, а он запрет тебя в санаторий. Ты его знаешь!
Арцеулов улыбнулся в ответ, но улыбка вышла грустной. Все вообще шло как-то не так. И даже совсем не так.
…Арцеулов почувствовал это сразу, как только болгарский пароход высадил его у Графской пристани. Ростислава тут же арестовали и отконвоировали в ближайший равелин, где им занялась контрразведка. Никакие объяснения не помогали. Его рассказ о том, что он тот самый Арцеулов, посланный весной 19-го со специальной миссией в Сибирь, вызвал лишь ленивую ухмылку. Когда Ростислав же попытался повысить голос, его назвали «большевистской сволочью» и бросили в одиночный карцер.
Деньги конфисковали в первый же день. К счастью, сапфир, словно предчувствуя беду, капитан еще на пароходе успел зашить в подкладку пиджака.
Его допрашивал полковник с забавной фамилией Нога. Выслушав Ростислава, он явно ему не поверил, но все же предложил назвать кого-либо из офицеров Русской армии, которые могли бы засвидетельствовать его, Арцеулова, подозрительную личность. Стало ясно, что дела плохи. К Колчаку его и Гришина-Алмазова отправлял лично Деникин, но бывший Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России еще в марте покинул негостеприимный Крым. Генерал Романовский, присутствовавший при том разговоре, бы недавно убит в Стамбуле. Не было в живых ни Маркова, ни Дроздовского. Арцеулов стал называть фамилии своих однополчан, но полковник Нога смотрел на него так, что Ростислав понял – это едва ли поможет.
Все оказалось еще хуже. Дней через пять Ростислав был вновь вызван к полковнику, и тот протянул ему список. Из его товарищей не уцелел никто. Ротный – капитан Корф уже в чине полковника пропал без вести, офицеры его взвода погибли еще в 19-м, а совсем недавно, в марте, умер от тифа Андрей Орловский. Князь Ухтомский, на встречу с которым Ростислав надеялся больше всего, так и не попал в Крым. Его часть была отрезана под Новороссийском и отступила куда-то к грузинской границе.
Итак, не осталось никого. Прошел всего год – и он вернулся на кладбище. Даже хуже – никто уже не скажет, где, в каких местах от Тулы до Симферополя, находятся могилы его друзей…
Полковник Нога, подумав, предложил назвать кого-либо из офицеров других частей, которые могли бы помнить Арцеулова. Это был выход. Ростислав хорошо знал ребят из отряда Дроздовского. Самого Дроздовского уже не было в живых, и он назвал капитана Туцевича, с которым был знаком еще с 16-го. Увы, Туцевич, тоже погиб прошлым летом. Арцеулов стал лихорадочно вспоминать. Он неплохо знал еще двоих: капитана Макарова и поручика Тургула. Ростислав хотел назвать Макарова, но вспомнил, что того перевели в штаб Май-Маевского, а значит, его тоже могло не быть в Крыму. И он назвал Антошку Тургула.
Брови полковника поползли вверх. Он заявил, что поручика Тургула не знает, а что касается его превосходительства генерала Тургула, то запрос сделать можно, ежели, конечно Арцеулов знаком именно с ним. Ростислав стал вспоминать, не было ли у Антошки дяди генерала, но потом решил, что терять ему нечего. Тем более, выяснилось, что и Антошку и загадочного генерала зовут одинаково – Антоном Васильевичем.
Через три дня дверь его камеры распахнулась, и появился Антошка – веселый, подтянутый, в лихо заломленной на затылок, по примеру покойного Дроздовского, фуражке. Они обнялись, и Тургул потащил его из камеры. Какие-то тюремные крысы пытались толковать о нарушенном порядке, но Антошка рыкнул – и контрразведчиков сдуло ветром. Тут только Арцеулов заметил, что на Тургуле не обычный офицерский китель, а щегольская форма дорогого сукна. А еще через несколько минут он узнал то, что добило окончательно: Антошка, то есть, конечно, Антон Васильевич, не просто генерал, которых в Крыму и так окопалось достаточно. Бывший поручик командовал знаменитой Дроздовской дивизией.
