Машину начинает сильно потряхивать на камнях. Причудливые, дикие скалы подступают к самой дороге, сжимают ее, порой загораживают сами горы. Все выше, все круче взбирается дорога.
Неожиданно за одним из поворотов скалистая стена отступает. Распахивается небольшая горная долина. Дорога устремляется по ней, и вот уже с обеих сторон от нас тянутся невысокие, сложенные из плоских камней ограды садов. Вскоре мы минуем деревянные ворота с вывеской во всю их длину: «Санаторий «Горное солнце». Солнца тут и в самом деле много, и припекает оно здорово даже сейчас. Машина, покачиваясь, едет все дальше мимо каменных изгородей и бесконечных садов, потом сворачивает куда-то в сторону, и мы снова углубляемся в горы. Вскоре въезжаем в новое селение. Проехав некоторое время по нему, мы оказываемся на небольшой площади. Здесь машина неожиданно останавливается.
Хлопает дверца, вылезает Жук и весело объявляет:
— Все. Прибыли. Дядь, гони красненькие.
Вылезает и дядя Осип. Жилистый, какой-то пружинистый мужичок, хоть и мал ростом. И глаза быстрые, диковатые, недобрые, чем-то знакомые мне.
— Куда же это ты, дядя, нас завез, а? — спрашиваю я, пока дядя Осип, кряхтя, достает из внутреннего кармана своей поношенной куртки мятый бумажник.
— Так ведь озеро, вон оно, два шага всего, — машет рукой дядя Осип и усмехается. — Там и ресторан ваш. Мы чуток только в сторону забрали.
— Живете здесь? — спрашиваю я.
— Нет, — отвечает. — К дружку заехал. Продуктами вот поделюсь.
— А сами-то где живете?
Я нарочно тяну разговор. Надо дать время подъехать нашим и пока что не упустить этого шустрого старика. Я незаметно оглядываюсь вокруг.
Из-за соседней каменной ограды на нас с любопытством глядят черноглазые загорелые ребятишки в пестрых рубашках и свитерах. Степенно проходят мимо двое мужчин в черных плотных куртках домашней выделки. Куда-то спешит группа молодых стройных женщин в длинных, до земли, юбках и теплых кофтах, весело болтают о чем-то, стреляют в нашу сторону глазами, любопытно им.
Дядя Осип тоже не спешит, медленно раскрывает свой старый бумажник, сосредоточенно и хмуро роется в его кармашке и наконец вытаскивает сложенную вчетверо десятку, бережно расправляет ее, приглаживая, отгибает загнутые уголки. Очень трудно, видно, ему с ней расстаться. Как же, будет он на свои деньги покупать столько продуктов, которые я видел в кузове. Наконец, вздохнув, дядя Осип передает десятку Жуку и начинает доставать другую. Это он проделывает еще медленнее.
Жадность губит людей, это уже не раз было доказано. И вот еще одно подтверждение. Я вижу, как из-за угла с безразличным видом неожиданно появляется Давуд и не торопясь шествует мимо нас.
В какой-то момент наши глаза встречаются. Дядя Осип ничего вокруг себя не замечает, он поглощен прощанием со второй десяткой.
Пройдя мимо нас, Давуд неожиданно останавливается и что-то громко, гортанно кричит, кого-то, очевидно, зовет. Никто почему-то на этот крик не обращает внимания: ни детишки за оградой, ни удаляющиеся женщины, и дядя Осип тоже. А через минуту к Давуду вдруг выбегает его помощник, который ехал с ним в машине, выбегает, кстати, совсем с другой стороны, чем я ожидал. И они начинают громко и оживленно что-то обсуждать на незнакомом мне языке. И тут я замечаю, как вся эта сценка необычайно естественно вписывается в окружающую обстановку.
Наконец дядя Осип заканчивает расчеты с Жуком, кряхтя, вскидывает на спину свой громадный мешок и необычайно бодро отправляется в путь. Не успевает он скрыться из виду, как вслед за ним устремляется сотрудник Давуда.
В это время из-за угла, откуда вышел Давуд, появляется Эдик. Он присоединяется ко мне, и мы отправляемся вслед за Давудом, на некотором расстоянии от него.
На ходу я бросаю Жуку:
— Жди здесь.
Мы следуем на некотором расстоянии от Давуда. Домиков поселка уже не видно вокруг, ограда из камней становится ниже, камни сложены уже кое-как, зато виден кустарник и высокая пожелтевшая трава.
Эдик идет рядом, и в глазах его я вижу возбуждение и любопытство. Конечно, ему непривычно, его «клиенты» — люди, как правило, степенные, деликатные.
Неожиданно Давуд исчезает. Впереди появляется его помощник. Его зовут Ахмет, как сообщил мне Эдик.
Путь наш продолжается, но только становится труднее. Мы сворачиваем куда-то в сторону и начинаем карабкаться по травянистому откосу, между огромными обломками скал, видимо, скатившимися откуда-то сверху в незапамятные времена.
Но вот, сделав нам условный знак рукой, исчезает с наших глаз Ахмет. Мы ждем, привалившись к каменной ограде. Давуд почему-то не появляется. Мы продолжаем стоять, сдерживая нетерпение. Эдик беспокойно оглядывается, все время порываясь идти дальше. Я придерживаю его рукой. Нервы напрягаются все больше. Я расстегиваю пальто, сую руку под пиджак и, нащупав знакомую плоскую кобуру под мышкой, слегка успокаиваюсь.
В этот момент где-то совсем близко неожиданно грохочет выстрел, и глухое эхо катится в горы. За первым выстрелом раздается второй, потом третий. Давуда по-прежнему не видно, Ахмета тоже.
И тогда мы спешим на выстрелы. Я рывком достаю пистолет и спускаю предохранитель. Эдик на ходу проделывает то же самое. Мы то карабкаемся между камней, то перебегаем от одного к другому.
Неожиданно я вижу впереди, возле большого камня, распростертую фигуру. Это Давуд. Он поднимает голову и манит нас к себе. Мы подползаем. Под нами гравий и жидкая грязь.
— Они вот там, — шепчет Давуд. — За той оградой. Там дом.
— Не уйдут?
— Ахмет держит ту сторону.
— Кто стрелял?
— Два раза Осип. В меня. Один раз кто-то другой. Наверное, в Ахмета. Тоже не попал. Ахмет сделал отмашку.
— Кто в доме, сколько человек, ничего не известно?
— Ничего. Откуда? — отвечает Давуд.
— Ограда вокруг дома?
— Да.
— Почему они стреляли?
— Нас заметили, конечно.
Я слегка высовываюсь из-за камня. Выстрела не следует. Я внимательно рассматриваю тянущуюся невдалеке стену из камней. Она довольно высокая, за ней ничего не видно, выглядывают только верхушки редких деревьев и близкий кустарник.
— Эдик, — говорю я. — Ты ползи в ту сторону вдоль стены, а я в эту. Найди в ограде щель какую-нибудь, рассмотри участок и дом, и вообще все, что удастся. А ты стереги их, Давуд.
— Стерегу, дорогой, стерегу. Давайте.
Мы с Эдиком расползаемся в разные стороны.
И вот я уже один. Плоские камин ограды уложены так плотно, что не видно ни щелки. Неужели она вся такая? А высунуться пока опасно. Ну а если все-таки попробовать?
Подобрав какую-то ветку, я цепляю на нее свою кепку и осторожно приподымаю над оградой. Ничего. Никто по кепке не стреляет. В чем дело? Значит, можно выглянуть? Но я сдерживаю себя. И продолжаю ползти вдоль стены, руками прощупывая влажные ее впадины и неровности.
И мне наконец везет. Между камнями неожиданно обнаруживается щель. Толстым концом ветки, которую я почему-то не выбросил, выковыриваю из щели песок, мелкие камушки и приникаю к ней глазами.
В неожиданной близости от себя я вижу дом, небольшой, бревенчатый, на высоком из камня сложенном фундаменте, с застекленной террасой. Возле дома ни дерева, ни кустика. Людей не видно. Ставни на всех трех окнах по фасаду распахнуты. Но сами окна закрыты и дверь на террасу тоже. Откуда же стреляли, да еще двое в две разные стороны сразу?
И я снова ползу по мокрой жухлой траве и ощупываю руками каждый выступ.
Интересно, какой у них план? Если рискнули открыть стрельбу, значит, решили раскрыть себя. А что дальше? Дождаться темноты и бежать? Ведь дядя Осип знает тут каждую тропку, и уйти от погони им будет нетрудно. Да, вполне вероятно, что план именно такой.
Я продолжаю ползти вдоль ограды, разглядывая каждый камень в ней. И вдруг что-то хлещет меня сверху. Я поднимаю голову. Через ограду свешиваются упругие ветки густого кустарника, ветки усыпаны жесткими глянцевыми листочками. Вот это уже другое дело. Я приподымаюсь и слегка раздвигаю ветви. Передо мной все тот же дом, но теперь я вижу его с другой стороны. И отсюда он дальше отстоит от меня. С этой стороны у него глухая стена, без единого окна. Странный какой-то дом. А вокруг ни одного дерева или куста. Незаметно приблизиться к дому невозможно.
Вероятнее всего, в доме сейчас трое: Шпринц, Ермаков и дядя Осип. Иначе о ком бы еще стал беспокоиться сейчас Гелий Станиславович. Ведь он сам, оказывается, привез дядю Осипа в мастерскую Хромого и там вручил ему какой-то сверток. Ну а сейчас стреляют, конечно, Ермаков и дядя Осип. Шпринц скорее умрет от страха, чем выстрелит. Как стреляет дядя Осип, я знаю. Хотя вот выстрелил же он два раза и не попал. А что, если… Нет, надо сначала встретиться с Эдиком и узнать, что обнаружил он.
