– Тетя! – крикнула Аша. Ей никто не ответил.
– Никого, что ли, – сказала она скорее себе, чем Бороздину, и решительно толкнула незапертую калитку. Губернатор вошел следом. В доме завозились, но встречать никто не вышел.
– Тет-ка! – громче и раздельнее крикнула Аша.
Странное дело: пока губернатор шел по дорожке, засыпанной крупными стружками, к дому Ашиной тетки, – ему казалось, что цветы вокруг расступаются перед ним с некоторой брезгливостью или ужасом, да и сама земля слегка проваливается под ногами, словно не желая выносить его на себе; впрочем, в дегунинской жаркой тиши, в августовском мареве и не такое привидится.
Между тем никто не выходил к ним, хотя губернатор и чувствовал устремленный на него пристальный, несколько испуганный взгляд; может быть, это смотрели обитатели приземистого дома, прильнувшие к окну, а может, бабочки или георгины.
Аша обернулась на него, и в ее глазах, только что сиявших счастьем гордости и родства, губернатор увидел отчаяние. Если к ним не выходили – значит, спасения в Дегунине не было.
– Может, никого нет? – спросил он.
– Всегда есть! – отозвалась она с упрямством безнадежности, отвергающей всякие утешения. – Я знаю. Это так всегда у нас.
Дверь неожиданно открылась, и на крыльце появилась высокая старуха в темном платке и черно-лиловом тряпье.
– Заходите, – сказала она негромко.
2
– Под кем Дегунино сейчас? – спрашивала Аша.
– Да под южными вроде. Не поймешь у них, сама уж путаю.
– Ражие, утюжие?
– А кто знает. С колого боку рожие, с колого талыжие. На полоток расколешь, да и боровик намажешь. И никакого.
– Тетка, что же делать мне?
– А что я знаю? Голод бы намолоть, так и колоб не тупился бы.
– А если на улок?
– Улок не улок, а затолок на коробок…
Аша уронила голову на руки. Она не плакала, сидела молча. Губернатор тоже боялся нарушить молчание. Перед ним стояла нетронутая чашка темного отвара – местный чай с кипреем и еще какими-то бодрящими травами, тварями..:
– Ты-то что же думал? – спросила Ашина тетка, поднимая на него кроткие глаза. – Ну, она дура молодая, понятно. А ты что ж?
– Я думал жениться на ней, – сказал губернатор. Ему странно было отчитываться перед туземкой, но он понимал, что от этой туземки зависит теперь все.
– Так ведь ты спросил бы хотя, какого она роду. Разве у вас не спрашивают, какого роду? У вас разве бывает так, чтобы не пойми на ком, не спросясь, жениться?
– Редко, – признал губернатор.
– Ну так что ж ты? Ведь ей никак с тобой нельзя, неужто не слышал?
– Откуда ему слышать, тетка? – проговорила Аша. – Где про это написано?
– Ну а ты куда смотрела?
– На него смотрела, – сказала Аша.
Тетка была ничем как будто не опасна – чутье на опасных людей губернатору не изменяло никогда; самым страшным в ней было именно это сознание своего бессилия, полная беспомощность. Аша шла сюда за решением своей участи, но здесь ничего не могли решить.
– Или ты не видишь, как все стало? – спросила тетка.
– А что? Вроде все хорошо…
– Да что ж хорошего? В этом году ничто не родит. И яблонька не так родит. Дресва вон среди ровного дня шумит. Трава-то – видишь, какая? Разве в прошлом такая была? У Марфы корова целыми днями воет, у Акулины скворец слова забыл…
Аша снова опустила голову.
– Нельзя вам тут. А уйдешь ты за горы – и тоже не знаю. Тут что у нас, что в загорье – разницы нет, всяко коломок на боловок…
– Я уйду, – сказала Аша. – Мы отдохнем два дня и уйдем.
– Куда вы уйдете? Ищут вас везде, он же говорит. – Тетка кивнула на губернатора. – И по телевизиру я видала.
– Не найдут, – сказал губернатор. – Я к ЖД пойду. Они спрячут.
– Никуда они тебя не спрячут, – махнула рукой тетка. – Главное, от земли ты куда спрячешься?
– Авось земля не встанет, – ответила Аша. Тетка покачала головой.
– Я вечером старух соберу, – сказала она. – Сделать мы тебе ничего не можем, это ты, Аша, знаешь, у нас на своих сроду рука не поднялась. А и помочь, Аша, не могу, это уж как обловок на поплавок, как колоб на желоб…
– Да ведь ребенок это! – крикнула Аша. – Это ведь ребенок, что он всем вам сделает?!
– Он-то ничего не сделает, – сказала тетка. – А про то, что ребенок… Ты знаешь хоть, какой он ребенок?
– Был бы не такой – я бы чуяла.
– Что ты чуешь сейчас? Ты мать, откуда тебе чуять? А я знаю. Ребенок тот будет не простой. У ребенка того зубы будут от рождения, волоса от рождения, и первым делом, как родится, он мать убьет и отца убьет. А потом всех убьет, и начало начнется.
– Как он убьет отца? – не поверил губернатор. – Не может ребенок отца убить…
– Этот все сможет, – испуганно сказала тетка. – Этот как родится, тут уж делать нечего. Знала бы я – сказала бы ей когда еще. Да ведь кто знает? Сторож знает, а сторож за всем не уследит. И не знаю я, где сторож и какой он из себя. Приезжал вроде один, говорил, что ты придешь. Говорил, чтоб донесла ему. А больше не приезжал.
– Донесешь? – спросила Аша с вызовом.
– Знаешь, что не донесу. Да и он знал, он для порядку сказал. А может, и не сторож. Сказано же про сторожа: никому не ведомо. Ему иногда самому не ведомо.
– А спрячешь, если опять придет?
– Спрятать спрячу, а помогать не буду. И оставаться нельзя тебе. Сама подумай, что будет, если в Дегунине земля встанет. Где хочешь можно, хоть и там бы не надо… Но если у нас встанет, Аша, если у нас-то, что ж это будет, Аша! – Она в первый раз обняла племянницу и прижала к себе ее голову. – Ох, что ж за напасть напала, что ж за припасть припала… Как быть, как быть…
– Ничего, – сказала Аша тихо. – Я отдохну и уйду. А своих ты вечером все-таки собери.
– Соберу. Но ты не жди, не согласятся.
– Знаю, что не согласятся. Хоть повидаю их всех.
– Ладно, – сказала тетка. – Спать идите с дороги. Вечером разбужу.
3
Вспоминая потом дегунинских старух, губернатор сам не очень понимал, что за странное чувство владело им в тот вечер. Он не боялся их, нет. В них не было ничего грозного. Это они его боялись.
За годы работы с коренным населением он успел понять о нем многое, но никогда не отдавал себе отчета в истинной мере его беспомощности. Оно в самом деле ничего не могло, когда дело касалось будущего. Жизнь коренного населения протекала в бесконечно тянущемся настоящем. На все вопросы о завтрашнем дне ответ был один – «Как Бог даст»; и Даждь-бог давал завтрашний день, а Жаждь-бог отбирал вчерашний, и не было случая, чтобы завтра не наступило; так что же о нем и беспокоиться? Перед будущим, вторгающимся в сегодняшний день, коренное население испытывало панический ужас. Аша несла в себе угрозу, угроза росла с каждым днем, остановить ее не было сил, убивать коренное население не умело – оно только жалось да отступало, сбивалось в жалкую кучку… И старухи, волчицы Дегунина, жрицы тайной полузабытой веры, были не сумрачные рослые весталки, а маленькие, кругленькие, с писклявыми голосами бабки, улыбавшиеся робко и заискивающе. И говорили они в точности как Стрешин и Рякин, дополняя и перебивая друг друга:
– И будет тот человек белый, волос его черный, глаз его карий.
– Глаз карий, волос мягкий.
– Уже с зубами родится.
– С зубами, с зубами. Зубищи – во!
– Смущение сделает.
– Вас убьет, а нам смущение сделает.
– Вот как родится, так сразу и убьет.
– Ладно, – прервала Аша. – Сама все знаю. А если уйду?
– Никак нельзя тебе уходить, – запищали бабки.
– Ты уйдешь, а он что ж?
– Он же все равно родится!
– Родится и смущение сделает.
– Волос будет черный, а глаз карий. Беспременно.
– Уже и так времена последние.
– Печка не печет, яблонька не блонит. – Аи, страшно.
– Аи, страшно, страшно.
И так жалобно они пищали, так невыносимо причитали, что губернатор не смог больше этого слушать. Он хоть и скитался уже месяц, но не утратил еще начальственных интонаций и в доме у Ашиной тетки чувствовал себя как хозяин.
– Будет! – прикрикнул он решительно. – Вы другое объясните. Чем вам ребенок опасен? Что такое будет, когда он родится?
Странная тишина была ему ответом. Туземки переглядывались и пожимали плечами.
– Этого мы знать не можем, губернатор.
– Не можем, гублинатор.
– Прости, блинатор.
– Это такое знание, что не дадено.
– Нельзя, и все. Если знать, то это другое. А это не знается.
– Это не знается и не говорится.
– Ладно, – не выдержал он. Его бесили эти крики, словно вокруг них с Ашей водили хоровод, и эта детская тупая беспомощность, сильнее которой, однако, ничего нельзя было придумать: это болото хоть кого засосало бы. – Мы завтра уйдем.
– Кто ж вас пустит?
– Ищут вас, ищут вас!
– Об этом не беспокойтесь, – сказал Бороздин. – В Дегунине сейчас хазары, так?
– Южные стоят, – запели свое бабки, – южные, южные…
