была покрыта массивной картой мира, усеянной разноцветными булавками, прикрепленными нитками к записям, написанным плотным мелким почерком. Робин подошла ближе, любопытствуя.
— Это групповой проект. — Кэти присоединилась к нему перед картой. — Мы пополняем ее понемногу, когда возвращаемся из-за границы.
— Все эти значки обозначают языки?
— Мы думаем, что да. Мы пытаемся отследить количество языков, на которых еще говорят во всем мире, и где они вымирают. А языков, которые вымирают, очень много, вы знаете. Великое вымирание началось в тот день, когда Христофор Колумб ступил на землю Нового Света. Испанский, португальский, французский, английский — они вытесняли региональные языки и диалекты, как птенцы кукушки. Думаю, не исключено, что однажды большая часть мира будет говорить только на английском. — Она вздохнула, глядя на карту. — Я родилась на поколение позже. Не так давно я могла вырасти на гальском языке.
— Но это уничтожит обработку серебра, — сказал Робин. — Не так ли? Это разрушило бы лингвистический ландшафт. Нечего было бы переводить. Никаких различий, которые можно было бы исказить.
— Но это великое противоречие колониализма. — Кэти произнесла это как простой факт. — Он создан для того, чтобы уничтожить то, что он ценит больше всего.
— Идемте, вы двое. — Энтони махнул им рукой в сторону дверного проема, который вел в небольшой читальный зал, переоборудованный в столовую. — Давайте поедим.
Предложения на ужин были глобальными — овощное карри, тарелка вареного картофеля, жареная рыба, по вкусу поразительно похожая на ту, что Робин ела когда-то в Кантоне, и плоский, хрустящий хлеб, который хорошо сочетался со всем остальным. Восемь человек сидели вокруг стола с изящным орнаментом, который смотрелся неуместно на фоне простых деревянных панелей. Стульев на всех не хватало, поэтому Энтони и Илзе притащили из библиотеки скамейки и табуреты. Ни одна посуда не подходила к столу, как и столовое серебро. Камин в углу весело пылал, обогревая комнату неравномерно, так что с левой стороны Робина капал пот, а с правой было прохладно. Вся эта сцена была квинтэссенцией коллегиальности.
— Здесь только вы? — спросил Робин.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Вимал.
— Ну, вы... — Робин жестом обвел стол. — Вы все очень молоды.
— Это необходимо, — сказал Энтони. — Это опасное дело.
— Но разве нет... я не знаю...
— Взрослые? Подкрепление? — Энтони кивнул. — Некоторые, да. Они разбросаны по всему миру. Я не знаю, кто они все — никто из нас не знает досконально, кто они все, и это намеренно. Возможно, в Вавилоне есть даже сотрудники Гермеса, о которых я до сих пор не знаю, хотя, кто бы они ни были, я надеюсь, что они начнут прилагать больше усилий.
— Это, и убыль — проблема, — сказала Илзе. — Возьмите Бирму.
— Что случилось в Бирме? — спросил Робин.
— Случился Стерлинг Джонс, — жестко сказал Энтони, но не стал уточнять.
Похоже, это была деликатная тема. На мгновение все уставились на свою еду.
Робин подумал о двух ворах, которых он встретил в первую ночь в Оксфорде, молодой женщине и светловолосом мужчине, которых он больше никогда не видел. Он не рискнул спрашивать. Он знал ответ: убыль.
— Но как же вы добиваетесь чего-то?» — спросил Рами. — То есть, если вы даже не знаете, кто ваши союзники?
— Ну, это не так уж отличается от оксфордской бюрократии, — сказал Энтони. — Университет, колледжи и факультеты никогда не могут договориться о том, кто за что отвечает, но они добиваются своего, не так ли?
— Langue de bœuf sauce Madère, — объявила Кэти, ставя тяжелую кастрюлю в центр стола. — Говяжий язык в соусе Мадейра.
— Кэти любит подавать язык, — сообщил им Вимал. — Она считает это забавным.
— Она создает словарь языков, — сказал Энтони. — Вареный язык, маринованный язык, сушеный язык, копченый...
— Тише. — Кэти опустилась на скамейку между ними. — Язык — моя любимая нарезка.
— Это самая дешевая нарезка, — сказала Илзе.
— Это отвратительно, — сказал Энтони.
Кэти бросила в него картофелину.
— Тогда налегай на это.
— Ah, pommes de terre à l'anglaise. — Энтони подцепил картофель вилкой. — Знаешь, почему французы назвали вареный картофель английским? Потому что они считают, что варить что-то скучно, Кэти, так же как вся английская кухня смертельно скучна...
— Тогда не ешь ее, Энтони.
— Обжарь ее, — упорствовал Энтони. — Туши ее с маслом или запекай с сыром — только не будь таким англичанином.
Наблюдая за ними, Робин почувствовал острую колючку у основания носа. Он чувствовал себя так же, как в ночь памятного бала, когда танцевал на столах под яркими огнями. Как волшебно, подумал он; как невозможно, что такое место может существовать, как это, дистилляция всего, что обещал Вавилон. Ему казалось, что он искал такое место всю свою жизнь, и все же он предал его.
К своему ужасу, он начал плакать.
— О, вот, вот. — Кэти похлопала его по плечу. — Ты в безопасности, Робин. Ты с друзьями.
— Мне очень жаль, — жалобно сказал он.
— Все в порядке. — Кэти не стала спрашивать его, за что он извиняется. — Теперь ты здесь. Вот что важно.
Три внезапных, сильных удара в дверь. Робин вздрогнул, уронив вилку, но никто из аспирантов не выглядел встревоженным.
— Это Гриффин, — весело сказал Энтони. — Он забывает коды, когда мы их меняем, поэтому вместо этого он выбивает ритм.
— Он пришел слишком поздно для ужина, — сказала Кэти, раздражаясь.
— Что ж, приготовьте ему тарелку.
— Пожалуйста.
— Пожалуйста, Кэти. — Энтони встал. — Остальные — в читальный зал.
Сердце Робина забилось, когда он вышел из столовой вместе с остальными. Он вдруг почувствовал себя очень нервным. Он не хотел видеть своего брата. С момента их последнего разговора мир перевернулся с ног на голову, и он с ужасом ждал, что скажет об этом Гриффин.
Гриффин вошел в дверь, выглядя худым, изможденным и уставшим от путешествий, как никогда. Робин внимательно разглядывал брата, пока тот стряхивал с плеч черное крысиное пальто. Теперь, когда Робин знал, что он сделал, он казался совершенно чужим. Каждая черта его лица рассказывала новую историю; эти худые, умелые руки, эти острые, меткие глаза — были ли это черты убийцы? Что он чувствовал, когда бросил серебряный брусок в
