— Я вам чего, мужики, хочу сказать… У депутатов, ну как у воров, друг на друга грязь лить не принято. Этика такая. Но я… — Он постучал себе кулаком в грудь. — Я вам про всех могу сказать. Здесь у нас медвежий угол. Здесь про всех всё можно.
— Про Зюганова доложи, Игорь Исаевич!
Вокруг депутатского избранного стола потихоньку стали сгущаться стулья и заинтересованные лбы посетителей.
— Про Зюганова? — пьяно ухмыльнулся Машкин. — В 93-ем году Ельцин расстрелял понятие «народный депутат»… В 96-ом они вместе, Ельцин с Зюгановым, положили в гроб понятие «демократия и свободные выборы»… Нету теперь… — И громко выругался матом. Он заметно охмелел.
Тут прозвучало имя «Чубайс».
— Толик? — весело подхватил Машкин. — Толик Чубайс — друг унитаза!
— Почему?
— Как так, наш любимец?
— Чубайсу, что ни поручи, он все превращает в дерьмо… Ваучеризация, приватизация, росимущество, политика, либеральная партия, теперь — энергетика… Он все просрал. Этот верный друг унитаза! И вообще, мужики, где Чубайс появляется, там сильно пахнет дерьмом.
— Почему?
— Может, у Толика парфюм плохой?
— Нет. Это у него из души воняет, — без иронии усмехнулся Машкин.
Девчушки официантки безработно замерли у стойки. Бармен тоже вострил нос на большую столичную птицу. Мужики посетители внимали все досконально. Машкин поднялся из-за стола, взял наполненную стопку. Все тоже встали, похватав свои чарки, предчувствуя общинный тост.
— Я помню, у нас в школе разные раздолбаи учились. Воровали, пили, бездельничали… Так вот, мужики: они святые! — Он опять усмехнулся без иронии. Заговорил, будто воззвание: — Мужики! Да вы все здесь святые! Вы все святые по сравнению с теми… — Он опять выругался. — Вы знаете, сколько на каждого члена Совета федерации приходится жилья и драгоценной подмосковной земли? Знаете? Не-ет! Это не богатство. Это растленье… Это свинство… — Он опять выругался матерно. — У вас, мужики, лица. Пускай страшные, пьяные… Но у нашей-то элиты — рыла! Свиные… — Машкин залпом выпил стопку. — Художник Репин в свое время мужиков нарисовал: «Бурлаки на Волге»… Он бы теперь депутатов изобразил: «Свиньи у кормушки»… И меня бы где-нибудь сбоку пририсовал, — шепнул вдогонку Машкин.
Его слегка повело вбок, но Витька Жмых успел поддержать.
— Атас, мужики! Свалили! — объявил Витька Жмых. — Игорю Исаевичу надо передохнуть.
Хозяину кафе никто не перечил.
Круги людей от депутата откатились. Кафе закрыли на санитарный час.
II
— Товарищи генералы! — громко произнес генерал Грошев, командующий Объединенной группировкой.
Военачальники встали. В полевой палаточный штаб с большим столом, на котором была расстелена карта Чечни, вошел Верховный Главнокомандующий Владимир Путин. Он подошел к каждому из генералов, поздоровался за руку, занял место в торце стола.
— Прошу садиться, — негромко сказал Путин.
По обе стороны от стола расселись по ранжиру по трое генералов, зашелестели бумагами, вглядывались в напряженное лицо президента. Путин вцепился взглядом в документ с цифирью, протянутый генералом Грошевым. Наконец он поднял глаза от донесения, произнес:
— Докладывайте!
Командующий Грошев начал краткий доклад о текущей обстановке в Чечне и тактических планах группировки на ближайшие время. Путин слушал и, казалось, не только слушал, но и попутно думал о чем-то другом. Он не спеша, чуть исподлобья, оглядывал сидящих за столом генералов. Обойдя генералитет взглядом, он в конце концов остановился на генерал-лейтенанте Павле Ворончихине.
Возможно, Владимир Путин запомнил Павла по встречам в Генштабе, когда со всей страны — с полуразваленной российской армии — наскребали боеспособную ударную группировку войск, которая могла бы покончить с чеченским сепаратизмом, навсегда заткнуть дула бандитов. Возможно, Путин запомнил его по недавнему эпизоду в Кремле, когда присваивал ему очередное звание и назначал на новую генеральскую должность — начальником штаба военного округа.
Павел, как требует воинский устав, вытянулся, отчеканил:
— Служу Советскому Союзу!
Павел произнес это машинально, заученно, из прошлого… Он хотел было поправиться, но не стал. Путин взглянул на него, но тоже не стал одергивать. Казалось, они меж собой переговорили. Мысленно.
«Советского Союза нет», — уточнил мысленно Путин.
«Я-то пока остался. Я давал Присягу на верность Союзу…» — ответил без всякой запальчивости Павел.
Вот и сейчас, когда взгляд Верховного Главнокомандующего прямолинейно замер в глазах Павла, Павлу показалось, что они мысленно перебросились друг с другом:
«Военные верят вам, товарищ Верховный Главнокомандующий. Военные не верят политикам… — мысленно сказал Павел. — Не пойдет ли наша кампания псу под хвост?»
«Нет. Политики тоже объелись этой Чечней. В спину вам в этот раз не выстрелят».
Павел Ворончихин доверял Путину. Он переживал за его политические шаги. Он искренно желал ему успеха и всенародного признания. Путин тоже был неожиданным ставленником Ельцина. Все помнили, как в 98-ом, словно чертик из табакерки, вскочил на премьерское кресло некто Кириенко, с тонким, противным голосом, в нескладно большом пиджаке, с поблескивающей залысинами головой на тощей шее, человек, ничего сам по себе не значащий… Это был исторический казус, фарс — плевок в историю России, сделанный Ельциным. Путин был другого замеса. Офицер. Русский. Православный. Самодостаточный. Но не без комплексов. Правда, эти комплексы, как думалось Павлу, Путин выдавал для себя за принципы.
Ни в родном Питере, ни в стольной Москве Путин лидером не был, не был и «центром внимания». Он явно остерегался инициативных крупных фигур. Или, по крайней мере, хотел сперва убедиться в их преданности. Порой он доверял таким пройдохам, что Павлу Ворончихину хотелось открыть глаза Верховному Главнокомандующему. Но Путин не сдавал «своих…» Прощал и прикрывал тех, кто помогал ему в карьере. В этом была его уязвимость. Он, казалось, не понимал, что рядом со слабыми, двуличными фигурами сам мельчает как политик.
Командующий группировкой продолжал докладывать. Путин что-то записывал в блокнот. Когда генерал Грошев мягко посетовал на отстутствие новых видов вооружения, Путин прервал его:
— Появление в войсках новых образцов вооружения сейчас невозможно. Положение в стране — не катастрофа. Но очень тяжелое, — Путин опустил голову. Желваки проступили на его худых скулах, красные пятна выступили на лице. — У нас, куда ни сунься, везде Чечня! — вдруг вспыльчиво сказал Путин, словно командующий группировкой, поминая о дурном техническом состоянии войск, лично попрекал президента за старье, которым вооружены даже лётные наступательные части, не говоря уж о танковых и мотопехотных соединениях.
— Товарищ Верховный Главнокомандующий, — с разрешения командующего группировкой заговорил генерал внутренних войск Румянцев. — Перевооружение требует времени, средств. Мы это понимаем. Даже средства связи быстро не поменять. Но не понимаем другого. Почему на государственных телевизионных каналах… — Он не стал распространяться: тема навязла в зубах еще с первой чеченской войны. — Нас показывают как оккупантов… Недавно бандиты отрубили головы четырем английским журналистам. Европейцы стали к нам лучше относиться. А наши? Неужели нет честных журналистов, одна шваль?
— В плане информационной войны мы принимаем меры. Но мы не можем контролировать каждого журналиста, — ответил Путин. — Иногда через продажных журналистов мы получаем ценные сведения. Они втираются в доверие к боевикам и делятся информацией с нами… Иногда через них идет слив информации или дезинформация. Закрыть рот всем антиправительственным СМИ невозможно… — Тут в голосе президента появились металлические нотки. — Но и нам надо быстрее кончать с бандитами! Мочить их везде. Даже в сортире! А то мы привыкли сопли жевать…
Путин нервничал. Когда его что-то раздражало, он употреблял жаргонизмы. Это его не красило. Он будто на поле боя размахивал маленьким шилом. Если бы рубил шашкой направо-налево, тогда — другое дело, но он наскакивал с шильцем… Павлу Ворончихину в таких случаях становилось неловко за Верховного. Впрочем, Путин быстро отходил. Мог вспылить, продемонстрировать над кем-то власть. Но потом что-то осмыслить, охлынуть и даже смалодушничать — и все сходило на тормозах…
Путин закрыл блокнот. Совещание подходило к концу. Похоже, президент куда-то спешил. Путин посмотрел на Павла. Павел смотрел на Путина твердо, спокойно и чуть вопросительно.
— Генерал Ворончихин, вы хотели что-то сказать? — спросил Путин, поднимаясь из-за стола.
