Таким образом, по вине высшего командования Красной Армии первые дни войны прошли в изнуряющих маршах мехкорпусов с целью занять исходное положение для удара по противнику сначала в одном направлении, затем – в другом.
Удар по немцам, хотя и не всеми имеющимися в распоряжении силами, все же был предпринят с 25 по 29 июня. Этот удар превратился в крупнейшее танковое сражение начального периода Великой Отечественной войны.
Наступление 1–й танковой группы немцев было задержано до конца июня, однако – слишком высокой ценой. По некоторым источникам, потери наших мехкорпусов за это время составили 2648 танков. Это – результат поспешности, отсутствия единого руководства и слабости противовоздушной обороны.
Из всех корпусов наиболее успешно действовал 9–й мехкорпус К. К. Рокоссовского, но и в нем численность танков к 7 июля сократилась более чем наполовину.
Большое количество танков вышло из строя по техническим причинам и из-за отсутствия горюче – смазочных материалов. Мехкорпуса вступали в сражение после 200–400 километров марша, в ходе которого они несли значительные потери от ударов вражеской авиации, господствовавшей в воздухе.
Отсутствие бесперебойной связи приводило к потере твердого и непрерывного управления войсками, все это приводило к неизбежному запаздыванию приказов и распоряжений, а нередко – к их взаимоисключению. В условиях быстроменяющейся обстановки потеря управления войсками приводила к самым пагубным последствиям для нас, и очень выгодным – для немцев.
Таким образом, не выполнив требования собственной Директивы № 3 и одновременно загубив почти все танковые дивизии Юго – Западного в первые дни войны, «Георгий – Победоносец» Жуков поздно вечером 26 июня благополучно вернулся в Москву к выполнению своих служебных обязанностей начальника Генерального штаба, хотя и с сильно подмоченной репутацией.
Однако И. В. Сталину к тому времени было не выяснения причин срыва задачи по овладению Люблиным, и даже не до разбора «полетов» на Юго – Западном фронте, в том числе не до определения виновников гибели его мехкорпусов.
В это время, как вспоминает Жуков: «В кабинете И. В. Сталина стояли навытяжку нарком С. К. Тимошенко и мой первый заместитель генерал – лейтенант Н. Ф. Ватутин. Оба бледные, осунувшиеся, с покрасневшими от бессонницы глазами. И. В. Сталин был не в лучшем состоянии».
Дело в том, что эти «стратеги», а также направленные Сталиным в помощь командующему Западного фронта генералу Павлову маршалы Шапошников и Кулик не только загубили войска трех советских армий: 3–й, 10–й и 4–й, но и допустили немцев к ближним подступам Минска. Причем без всяких надежд спасения столицы Белоруссии.
На фоне этих неудач, в глазах И. В. Сталина, Жуков казался практически единственным военачальником, на которого еще можно было положиться. И Жуков берет всю полноту власти в Ставке Главного Командования и уже в 10 часов 05 минут, 27 июня лично передает по «Бордо» приказ командованию Западного фронта. Из текста «Воспоминаний и размышлений» Жукова:
«Жуков. Слушайте приказ Ставки Главного Командования.
Ваша задача:
Первое. Срочно разыскать все части, связаться с командирами и объяснить обстановку, положение противника и положение своих частей, особенно детально обрисовать места, куда проскочили передовые мехчасти врага. Указать, где остались наши базы горючего, боеприпасов, продфуража, чтобы с этих баз части снабдили себя всем необходимым для боя.
Второе. Выяснить, каким частям нужно подать горючее и боеприпасы самолетами, чтобы не бросать дорогостоящую технику, особенно тяжелые танки и тяжелую артиллерию.
Третье. Оставшиеся войска выводить в трех направлениях…
Четвертое. Иметь в виду, что первый механизированный эшелон противника очень далеко оторвался от своей пехоты, в этом сейчас слабость противника, как оторвавшегося эшелона, так и самой пехоты, двигающейся без танков. Если только подчиненные вам командиры смогут взять в руки части, особенно танковые, можно нанести уничтожающий удар и для разгрома первого эшелона, и для разгрома пехоты, двигающейся без танков. Если удастся, организуйте сначала мощный удар по тылу первого эшелона противника, двигающегося на Минск и Бобруйск, после чего можно с успехом повернуться против пехоты.
Такое смелое действие принесло бы славу войскам Западного округа. Особенно большой успех получиться, если сумеете организовать ночное нападение на мехчасти…».
Как видно из вышеизложенного, Жуков в этот драматический момент думал не о спасении нашей армии и страны, а – о славе. Казалось, он только на днях опростоволосился со своей Директивой № 3 и должен быть более осторожен с концепцией немедленного «контрблицкрига». Однако, даже накануне падения Минска, в условиях полной потери управления войсками, когда нашему командованию неизвестно было положение не то что войск противника, но и собственных войск, в том числе местонахождение Маршала Советского Союза Кулика, прибывшего коренным образом изменить положение и спасти Минск, Жуков настаивает не на обороне, а на организации «мощного удара по тылу первого эшелона противника». По его, Жукова, приказу оставшиеся еще целыми танки шли на запад без разведки, без должного количества боеприпасов и топлива на скорую свою погибель.
Таким образом, нам становится понятным, куда делись 14 200 танков, находившихся в нашей действующей армии в самом начале войны. Почему мы в 1941 г. отступали до Москвы, угробив почти всю кадровую армию.
Обладавшая кратным превосходством над противником в танках и авиации, и простым превосходством в артиллерии, громадная сухопутная группировка советских войск в западных приграничных округах была разгромлена немцами по всем правилам военной науки.
И. Ф. Стаднюк писал, что «с началом войны, когда события стали складываться стремительно и в чудовищном несоответствии с тем, как они предполагались в плане прикрытия, когда все преимущества расположения наших армий, имевших задачу в случае агрессии навалиться на врага могучими контрударами, перестали быть преимуществами…». Белостокский и Львовский выступы автоматически превратились в братские могилы. Советские армии оказались не в состоянии не только наступать, но и грамотно, по всем правилам военного искусства, отступить.
Красная Армия несла огромные потери, особенно много наших солдат попало в плен. Как уже было сказано, в течение первых шести с небольшим месяцев войны количество попавших в плен, а также «пропавших без вести», составило 2 335 000 человек. За этот же период погибло, включая и умерших от ран в госпиталях, 556 000 чел., то есть на одного погибшего – четыре попавших в плен, вместе с «без вести пропавшими».
Если сравнить эту же ситуацию с данными, например, 1943 г., когда в Красной Армии соотношение погибших и попавших в плен составляло 5:1, то поневоле может сложиться впечатление, что в 1941 г. была не столько война, сколько массовая капитуляция наших войск.
Случилась немыслимо жуткая трагедия, когда защищая свою Родину, армия на 80 % оказывается в плену (без вести пропадает), а ее остатки под ударами врага откатываются под стены своей столицы!
Простые солдаты и офицеры ощущали какую-то неведомую, непонятную им, нередко фантастическую несуразность действий командиров. Это было характерно для всех трех основных наших фронтов: Северо – Западного, Западного и Юго – Западного, командующие которых соответственно Кузнецов, Павлов и Кирпонос, руководствуясь предписаниями и указаниями Тимошенко и Жукова, буквально губили вверенные им войска, едва ли не как дрова, «сжигая» их по частям, в неравных боях, в искусственно созданных гитлеровскими генералами котлах.
Командиры же частей, выполняя приказы вышестоящего начальства, также задавались тем же вопросом: отдает ли вышестоящее командование хотя бы себе отчет в том, что они делают. Или все их приказы и директивы только для того, чтобы обезопасить себя от прокурора формально строгим исполнением документов, хотя эти документы уже явно противоречили суровой правде войны.
Таким образом, война, вопреки ожиданиям наших высших военачальников, началась сразу с наступательных действий всех сухопутных и воздушных сил Германии. По Жукову, выходит, что никто в нашем Генеральном штабе подобного начала войны, в форме внезапного нападения всеми силами агрессора, не ожидал…
Планов отражения вторжения противника, проще говоря – планов обороны, никто толком не разрабатывал. Непосредственно накануне агрессии, оказалось, что даже у стрелковых дивизий первого стратегического эшелона, обязанных принять на себя первый удар вермахта, не оказалось планов обороны отведенных им полос. Для всех частей этого стратегического эшелона сущность тактического маневра сводилась лишь к тому, чтобы как можно быстрее собраться и выйти к границе; как в самом ближайшем времени оказалось, – на свою погибель.
