Такой исход борьбы за трон Речи Посполитой не мог не вызвать у царя и его советников серьезного беспокойства, и для такого беспокойства были все основания. За кандидатурой Генриха Анжуйского стояли те силы в Речи Посполитой, которые вовсе не были заинтересованы в мире и союзе с Россией, а стремились решить спор о Ливонии с помощью оружия. В числе обязательств, принятых на выборах французскими послами от имени брата Генриха, французского короля Карла IX, было и обязательство оказать помощь Речи Посполитой войсками и флотом в ее новой войне с Россией. Отданные по приезде Генриха в Польшу распоряжения об усилении блокады Нарвы говорили о том, что дело движется к возобновлению войны.
НОВАЯ ОПРИЧНИНА
Осенью 1575 года царь снова поразил своих как будто уже отвыкших удивляться подданных. В официальном источнике — «Разрядных книгах» к этому времени относится следующая краткая запись: «Тово же году в осень посадил государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии на великое княжение в Москве великого князя Симеона Бекбулатовича».
Симеон Бекбулатович принадлежал к числу татарских царевичей, занимавших весьма видные места в Боярской думе в первой половине 70-х годов. Как и все они, он принадлежал к потомкам ханов Большой орды. Его отец, Бекбулат, троюродный брат Шах-Али, появился в России в начале 60-х годов XVI века. Сына Бекбулата, Саин-Булата, около 1570 года Иван IV «учинил на Касимове городке царем», передав ему владение его дальнего родственника Шах-Али. В начале 1570-х годов он неоднократно по приказу царя участвовал в походах в Ливонию, а в 1573 году крестился, приняв имя Симеона. Этого служилого татарского царя Иван IV в октябре 1575 года женил на Анастасии, дочери князя Ивана Федоровича Мстиславского (так Симеон стал царским родственником) и провозгласил «великим князем всея Руси». Однако подданных поразило даже не это необычное возвышение служилого татарского вассала, не имевшее никаких прецедентов в историческом прошлом. Поразительным было то, что царь одновременно с этим объявил себя подчиненным Симеону «удельным князем Иваном Московским». В соответствии с этим Симеон Бекбулатович поселился в Кремле, а «Иван Московский» — «за Неглинною на Петровке, на Орбате против каменново мосту старово».
Что скрывалось за этим совершенно необычным шагом царя? Каковы были его последствия? Какие перемены произошли осенью 1575 года в жизни русского общества? Исследователи долгое время терялись в догадках, выдвигая самые разные гипотезы, и лишь сравнительно недавно, благодаря исследованиям С. М. Каштанова и В. И. Корецкого, удалось получить определенный ответ на все эти вопросы.
Сведения самых разных источников не оставляют сомнений, что возведение Симеона Бекбулатовича на великокняжеский трон сопровождалось новым разделом страны на две части. Одна осталась под властью великого князя Симеона Бекбулатовича, другая вошла в состав особого «удела» князя Ивана Московского. С осени 1576 года эти территории стали называться «дворовыми».
Формирование особого удела царя началось тогда же, осенью 1575 года. Так, 19 ноября 1575 года «князь Иван Васильевич московский, псковский и ростовский» отправил грамоту на Двину, в которой население извещалось, что «весь Двинской уезд — станы и волости и всякие денежные доходы пометили есмя к себе в удел». Исследователи установили круг тех владений, которые, судя по разного рода сведениям, вошли в состав царского удела в 1575—1576 годах. Однако в полноте этих сведений нельзя быть уверенным. В документах следующего, 1577 года упоминается еще ряд «дворовых городов», которые, возможно, и раньше входили в ту часть страны, которую царь выделил для себя. С другой стороны, известно, что территория царского удела со временем расширялась: так, сравнительно недавно выяснилось, что в 1580 году по приказу царя был «взят во двор» Суздаль. Таким образом, в настоящее время можно дать лишь самое общее представление о том, какие территории царь выделил в свое «особое государство» в последний период своего правления. Часть этих земель (Поморье и Вологда, Ростов, Пошехонье, Козельск, Перемышль и Лихвин, отобранные некогда царем у «служилых князей») входила ранее в состав опричнины, другие (как, например, Дмитров) лишь теперь царь включил в состав своего нового удела — «двора». Обращает на себя внимание, что в состав сюда же вошел большой комплекс земель, расположенных на западе страны — Псковская земля, к которой был присоединен Порховский уезд Шелонской пятины, Ржев, Зубцов, Старица. Старица, в которой царь с начала 70-х годов проводил все больше времени, стала своеобразной столицей нового «государства». С середины 70-х годов ливонские дела стали занимать все больше места во внешней политике царя, и это сказалось на структуре его нового удела. Царь хотел, чтобы на подступах к Ливонии, на ведущих туда путях, находились верные ему люди.
Уже сам перечень владений, взятых царем под свою особую власть, показывает, что новый «удел» представлял собой целое небольшое государство, не уступающее по размерам владениям Ивана опричных лет. В уделе был свой особый двор и свое войско, были созданы и свои органы управления: деятельностью войска ведал дворовый Разряд, сбором налогов — дворовая Двинская четверть, дворовый Большой приход, высшей судебной инстанцией для населения удела был дворовый Судный приказ. «Избы» этих приказов располагались отдельно от земских приказов «в дворовой стороне» Москвы.
С разделом страны на две части произошло разделение на две части и дворянского сословия. Снова часть дворянства оказывалась в особых, близких отношениях с монархом, от которого она могла ожидать особых прав и привилегий, недоступных для остального дворянства. Для понимания характера нового режима очень важно, что раздел дворянского сословия на две части должен был произойти отнюдь не механически, не путем простого зачисления во двор детей боярских тех уездов, которые царь «пометил» в свой удел.
О намерениях царя дает ясное и четкое представление челобитная, с которой «Иванец Васильев» обратился к новому «великому князю» 30 октября 1575 года. Принимая позу покорного вассала, царь просил своего сюзерена, чтобы тот «милость показал, ослободил людишек перебрать, бояр и дворян, и детей боярских, и дворовых людишек, иных бы еси ослободил отослать, а иных бы еси пожаловал, ослободил принять». Таким образом, царь был намерен произвести всеобщую проверку всех своих слуг, от бояр и дворян до поваров и истопников, чтобы установить, кто из них достоин того, чтобы быть взятым на службу в царский удел. Очевидно, как и при установлении опричнины, облеченные его доверием люди должны были созывать детей боярских на смотры и расследовать их отношения свойства и родства. Те, кто после расследования были бы признаны заслуживающими доверия, должны были оставить свои поместья в земщине и переселиться на территорию удела, как это было и при зарождении опричнины: в челобитной Иванец Васильев просил великого князя, чтобы тот при переезде «ис поместишок их хлебишко и денженка и всякое рухлядишко пожаловал, велел отдати». Вместе с тем, как и при учреждении опричнины, дети боярские, взятые в удел, могли сохранить за собой свои вотчины на территории земщины. В сохранившихся документах имеются ясные указания на то, что эти предписания выполнялись: так, дети боярские Обонежской пятины, которых царь взял в свой двор, должны были оставить свои поместья на территории пятины и переселиться в Порховский уезд. Одновременно те дети боярские, которых царь не почтил своим доверием, должны были оставить свои поместья на землях, взятых царем в свой удел. В сохранившемся списке 1577 года той части двора, которая осталась в новой земщине, встречаем пометы: «высланы из Старицы», «изо Пскова высланы», «высланы з Зубцова». Эти пометы относятся к детям боярским, вынужденным покинуть уезды, вошедшие в состав царского удела. На землях удела могли оставаться владения только тех людей, в преданности которых царь был уверен. Раздел дворянского сословия на две части, таким образом, должен был сопровождаться и четким территориальным размежеванием между ними.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
