Хотя я трудолюбиво обеспечивал хорошими вещами своих заграничных партнеров еще в те времена, когда эти музейщики считали: письмам Екатерины — цена три копейки согласно описи в базарный день. Вот дурачье, на таможню прицелилось. Да я знаю, кто в той же Москве им за эти письма заплатил бы побольше баксов, чем любая заграница. Потому что информация — это основа основ бизнеса, тем более такого, как у меня. Я же работаю на десять процентов населения планеты. Но сколько добровольных помощников развелось за последнее время.
Честно скажу, иконы я переправлял давно. В те годы, когда эти предметы культа не принимались в комки из-за своего зловредного содержания, а в некоторых колхозах еще сохранялись кормушки для коров со следами живописи древних мастеров. Вот и отправлял я отсюда иконы, чтобы из них новых кормушек не посбивали, и при виде их пионерам в голову не лезли дурные мысли о возможном существовании святых и Всевышнего.
А то, что по самым скромным подсчетам за пару десятков лет из Союза за границу попало около тридцати миллионов икон, так слава Богу. Там их жечь не будут, на помойку выбрасывать тоже. Кто-то, конечно, может возразить — сейчас у нас их тоже вряд ли начнут палить. Сейчас — да. Но еще лет десять назад — палили, а сегодня этой растопки в стране осталось до того мало, что уничтожать почти нечего.
Не зря все говорят — у нас страна богатая. Небольшая икона, девятнадцатого века, прошу заметить, не пятнадцатого — восемнадцатого, стоит в Германии до ста тысяч марок, в Штатах — больше тридцати тысяч долларов. А Велигуров — придурок дворцы грабил, а из икон командовал кормушки сбивать и переплавлять ценнейшую церковную утварь. Это же сколько еще нажить можно было, но видимо Владимир Ильич в своем атеистическом рвении запретил подчиненным на поповских культовых вещах наваривать. В самом деле, что им, Эрмитажа было мало, дворцов всяких, чтоб еще иконами торговать? Словом, о потомках заботились, чтобы им что-то осталось на вывоз. И обо мне, в частности.
Конечно, за двести долларов любой шереметьевский таможенник разрешит протащить через границу чемодан икон. Но этот вариант для малоимущих. Впрочем, как и для тех, кто пользуется Чопом, Ужгородом, Брестом. Хотя еще два года назад за триста тысяч деревянных именно через Брест мой товар шел к итальянскому партнеру. Хороший парень Луиджи, но ему тяжко было работать в условиях проклятого капитализма, признаюсь откровенно. Итальянцы-сквалыги из холстов Тициана костры почему-то не разжигали и кормушки для коров у них пластиковые. А если у кого-то в доме валяется ненужный хлам в виде картин или скульптур, то вряд ли Луиджи удалось бы купить какую-то «Венеру» за тысячу лир, чтоб потом перекинуть ее за полмиллиарда. Такая разница между закупочной и подлинной ценой возможна только у нас.
Мне легче и потому, что сам не знаю, при каком строе веду дела. Через Прибалтику, Грузию и Молдову можно вывозить что душе угодно, но в основном, этими странами пользуются коллеги покойного Камолова, аферисты-металлисты. Еще не хватало рисковать, пусть даже одной-единственной вещью, в сравнении с которой контрабандная «вертушка» бензина такая мелочь, на потерю рукой махнуть можно. У меня много надежных каналов. Например, один из них существует благодаря старому законодательству в новых исторических условиях. Напрасно, что ли, до сих пор действует постановление Совмина от 20 ноября 1953 года, согласно которому все сотрудники дипломатических миссий освобождены от таможенного контроля? А один дипломат может вывозить контейнерами шесть тонн личных вещей. Так неужели среди этих шести тонн не отыщется места для десятка килограммов моего товара? Такса твердая, годами накатана: транспортировка чемодана — десять тысяч долларов. Конечно, к французам или немцам с такой просьбой соваться было бы глупо. Даже если товар предназначался в их родные страны. Зато наши африканские братья берутся за дело с явным удовольствием. Я раньше даже не знал о существовании таких стран, как Острова Зеленого Мыса или Габон. А теперь хорошо знаю — есть такие державы и люди там живут достойные, ни одного прокола за восемь лет. Луиджи об этом только мечтать мог, что лишний раз доказывает преимущество нашего образа жизни, как учил рассуждать великий Черненко.
Жаль Луиджи, но он сам виноват. Товар должен был пойти к нему отменный, даже Шишкин, которого итальянцы очень любят покупать. Сиди себе у теплого моря, жди попутного ветра, который тебе, кроме Шишкина, принесет полотна Стилиануди и кое-что еще. Так нет, темпераментный этот Луиджи, как истинный итальянец. Видимо до того встретиться со Стилиануди не терпелось, что он связался с другим, пока еще живым греком. А у этого грека две проблемы — деньги девать некуда и очень он итальянцев любит. Не всех, конечно, Луиджи, думаю, не в его вкусе был, но Рафаэль этого грека вполне устраивал. Только не тот, что в свое время песенки пел, а потом куда-то запропастился, а совсем другой.
Семь работ великого Рафаэля притащил Луиджи заказчику, которому плохо спалось по поводу того, что эти полотна почему-то находятся в будапештском Музее изобразительных искусств, а не в его скромной хибарке в Салониках. На этих Рафаэлях Луиджи и сгорел. А против грека улик вообще нет и значит к краже он отношения не имеет. Вот поэтому сомнительных методов работы я себе никогда не позволял, несмотря на то, что в свое время трудился и под началом Горбунова, и под руководством моего тестя. Вышегородский, порой, такое вытворял…
Пусть в нашей стране благодаря общеобразовательному уровню населения и искусствоведов можно смело продолжать семейные традиции, мне почему-то сразу стало неинтересно идти по стопам Вышегородского. Хотя до сих пор в одном из музеев средней полосы России экскурсоводы задыхаются перед отдыхающими из санатория от радости общения с прекрасным. До того хорошие копии висят на стенах музея — экскурсоводы об этом не догадываются.
В самом деле, объяснял мне тогда Вышегородский, не все равно этим олухам, что на стене висит, лишь бы она не голая была? А если все санатории и дома отдыха откажутся от экскурсий по музеям, так эти самые экскурсоводы вообще рискуют без работы сидеть. Ведь основная масса людей даже не знает, где находятся музеи в родном городе. Зато, попадая в другой, тут же прут в музей толпой, хотя сами не понимают, зачем им это надо. Потребности в общении с прекрасным у людей никто даже не собирается вырабатывать, если, конечно, это не величайшее произведение киноискусства, например. Как было с фильмом Матвеева «Особо важное задание», на который пролетариат перся под угрозой не получить квартальную премию.
Так что мне все-таки легче, чем Луиджи, хотя такая уверенность не снимает многих проблем. А что делать? Только в Западной Европе больше пятисот магазинов, специализирующихся на подлинном антиквариате, кто-то же должен думать, чем они будут торговать завтра. Вдобавок, Восточная Европа освободилась от нашей нерушимой дружбы, так что волей-неволей нужно расширять сферы деятельности. А ведь есть еще Америка, Япония, они тоже хотят наслаждаться прекрасным. Иначе почему генеральный директор Всемирной организации здравоохранения Хироси Накадзима тащил внаглую через кордон жменю икон? Потому что прекрасное любит до того, что даже не понимает, как его нужно вывозить без претензий со стороны таможни. Сидел бы этот деятель дома, связался бы со мной по телефону, я ему не шесть икон, а чего только душе за баксы угодно, доставил бы через Владивосток в лучшем виде. Как, например, Малевича во Францию.
Малевич этот мне не был нужен, авангард в личной коллекции — редкость, в основном, наследство Вышегородского. Это старик на авангарде помешан был, воровал его, где только мог, пока я лично не отучил его от вредных привычек через полгода после свадьбы с Сабиной. С тех пор мы работали вполне легально, по крайней мере, без краж обходились. Так что из-за тяжелого материального положения решил я с Малевичем расстаться и вместо этого небольшого полотна купить маленький, в гектар, участок на берегу моря. Ничего, через пару лет каждый метр этого участка при правильном подходе к делу миллион будет стоить.
За Малевича я по этому поводу тот же миллион и потребовал. И хотя он предназначался для Франции, о франках речь не шла. Я ведь живу в стране, где национальными являются два вида валют — марка и доллар. О других свободно конвертируемых купюрах здесь даже не подозревает основная часть населения, а отрываться от народа как-то неудобно. Словом, французский партнер дал добро на мою цену. Деньги он на мой швейцарский счет переводил исправно, но доставить ему товар было несколько тяжелее, чем перекинуть баксы из французского банка в швейцарский. А партнер мой, кстати, хоть француз, но принял швейцарское подданство, чтобы на налогах экономить. Вот дает, родину за меньшие налоги продал, не то что я. Пусть мой «Козерог» в трубу вылетит, но гражданства не поменяю, до того им горжусь.
