Нет, родимый, говоришь не то, что думаешь. Не то. Я глядела на Грязь, и разбитые губы (уже который раз) сами растягивались в улыбку. Ты думаешь, не случилось ли чего похуже! Наверное, задумался о том, что не все так просто, как выглядит. Всякий ли беспояс меч только для виду носит? А может быть, это Лесной Хозяин заблудил тех четверых? Души моих спутников, должно быть, уже идут по небесным чертогам. Теперь ничем не помочь старику, здоровенной девке и сивому вою без пояса. И когда в той стороне зашуршали кусты и затрещали сучья, все темные облегченно выдохнули, а один даже встречать потопал. Золото помочь дотащить.
– Слава всем богам, объявились! – тот, что пошел встречать, углубился в заросли, его стало едва-едва слышно. – Уж думали, золото никак не дотащите, такую тяжесть раздобыли!
Того, что случилось потом, не ожидал никто. Ну, разве кроме Грязи, да и тот сначала остолбенел. Я опешила, онемела, замерла. Из зарослей обратно на поляну, ломая ветви, держась за безжалостно распоротый живот, вывалился встречальщик. Страшно прохрипел последнее в жизни ругательство, выгнулся дугой, забился в предсмертных корчах и отпустил дух. А на поляну – мрачный, спокойный и… живой неспешно вышел Безрод и, вытирая нож пучком травы, глухо бросил:
– Не про вас, грязных, золото мое светлое.
Сивый остановился у самого края поляны, не торопясь, убрал нож в сапог, вынул меч. Трое на поляне, не считая Грязи, взвились на ноги, и лишь воевода темных дружинных сначала меч обнажил – и только потом встал. Грязь не скалился, не ругался, не шипел сквозь зубы, подобно тем троим. Просто сощурил глаза. Сивый неторопко двинулся навстречу темным, проходя мимо меня, глухо процедил «дура», встал между нами и усмехнулся. В предрассветной дымке углядела на муженьке свежий порез, – прямо против сердца, и у самой от сердца отлегло. Раз поцарапали, значит, бился, а если бился, значит…
И тут разом смолкли все. Стихли шипения, угрозы, ругань, и даже громкое дыхание исчезло. Темные плавно, ровно всамделишные тени, поплыли по земле, обхватывая моего муженька в кольцо. Решили со всех сторон разом ударить, а я, раскрыв рот, сидела на земле, моргала и ждала, что будет дальше. Ничем помочь Сивому, связанная по рукам, не могла. А и не надо было. Без меня управился. Безрод просто рванул вперед скорее молнии, схлестнулся с кем-то из четверых, легко разорвал круг и вырвался на чистое. Не смогли запереть Сивого в кольцо, – да в том кольце мечами зарубить. Теперь Безрод встал спиной к лесу, лицом к темным, и что за тем происходило – про то рассказывать, да врать, не стесняясь, всяко большей небывальщины не придумать. Одного Сивый взял только на быстроте. Резко ударил, а сам и не подумал в сторону убраться. Знавала я такое. Опасная штука. После такого начала остальные на мгновение опешили и стали еще осторожнее. И тогда Сивый пошел на них сам. Нечасто видела, как одной рукой рубят, а второй ладонью отшлепывают клинок в дол. Упал еще один, схватился за горло, но самое удивительное – я не видела крови! Мечом его Безрод не касался! Тогда чем ударил? Неужели рукой разбил гортань? Еще одного Сивый рассек мечом от плеча до пояса (дурачье, кольчуги не надели, думали, беда далеко). И вот остались только Безрод и Грязь. Темный скривился, когда Сивый встал против него:
– Ну, и страшен же ты!
Безрод не ответил, только ухмыльнулся. Грязь оказался хладнокровен и силен, потому и продержался дольше всех. Рубил сильно и точно, был двурук, на ходу поменял правую на левую, потом обратно. Вдруг перехватил меч за рукоять, будто нож, только шишак из пальцев остался торчать, и пошел круги описывать, в левой руке кинжал изготовил. Никогда такого не видела. Думала, тяжко придется Безроду, но недолго Грязь воздух рвал. Сивый приноровился к его странной манере биться, и когда меч главаря темных стал уходить сверху вниз, пристроился за клинком. Едва вражий меч замер внизу в мертвой точке, левой рукой перехватил Грязев нож и десницей, с правого плеча, напрочь снес темному голову. Это просто говорю так: приноровился, дождался, а на самом деле пролетел только миг, и вот струя крови взмывает вверх, и от Безрода падает прочь бездыханное тело. Струя крови даже меня достала, а уж страхолюда моего так и вовсе выкрасила с ног до головы. Безрод постоял над бездыханным телом, постоял, потом медленно повернулся и пошел ко мне. Лица на Сивом не было, одна сплошная кровавая личина. Только синие глаза поблескивали холодом. Взмах ножом, и с меня посыпались куски веревки. Сама встать не смогла – руки-ноги затекли, так Безрод рывком на ноги вздернул.
– Идти сможешь?
– Смогу.
– Так иди.
А сам покосился на другой край поляны, где лежали трое, для которых все кончилось еще раньше. Усмехнулся. Я знала, чему он усмехается. Безрод оставит охотников за людьми там, где их нашла смерть. Не приберет, и на чистый костер не взнесет. Тутошнее зверье напируется вдосталь, а Лесной Хозяин размечет в прах остатние кости.
Безрод нес оба меча, – и свой, и мой, – шел впереди и не оглядывался. Сделала шаг, другой. Тяжко. Ровно кукла, набитая соломой, валилась вбок. И чувствовала себя так, словно это я была обляпана чужой кровью с ног до головы. Даже кожа начала свербеть, так хотелось нырнуть в озеро, смыть с себя липкую, засыхающую корку. И еще хотелось загнать Безрода по горло в воду и тереть речным песком, пока не покраснеет. Могу себе представить, как ему сейчас неуютно.
Я ни о чем не спрашивала. Захочет рассказать подробности, – расскажет, а главное и сама знала. Вовсе не спал Сивый этой ночью. Не спал, как и все остальные ночи. Наверное, глядел мне вослед, когда, дура, украдкой назад понеслась, да в бороду посмеивался. Не спал, когда те четверо нагрянули, а потом еще двое на огонек припожаловали. Думали, дурачье, спящими порешат, а не так вышло. Не по их замыслу! Поглядеть бы еще, как лежат. Угляжу, как лежат – соображу, как Сивый бил.
– Все ли живы-здоровы?
Безрод оглянулся, смерил меня с головы до ног, буркнул:
– Да уж поздоровее тебя.
И ухмыльнулся. Ох, мама-мамочка, как же спокойно мне стало от этой ухмылки, как будто вокруг меня выросла каменная стена! Ой, что же делается со мною? Мало того, что раньше была дура-дурой, как ругались вои постарше, а нынче и вовсе на глазах тупею. Аж самой тошно становится, себя не узнаю! Пока Сивый рубился на поляне, искусала губы, и без того разбитые, всю схватку просидела, будто на углях. Испереживалась. И сама себе боялась признаться, что нравится мне этот вой. Нравятся глаза синие, холодные, нравится голос, низкий, рокочущий, нравится, как поет. Те песни пробирают до глубины души, хребет потом трясется каждой косточкой, аж ноги подгибаются. А рубится Сивый красиво и страшно. И, не будь жутких шрамов на лице, не будь я упрямой козой, не будь моя память так памятлива, как знать…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
