Когда я в следующий раз с трудом открываю глаза, то стрелки на часах показывают на полтора часа больше времени, а Марина, накинув на себя мою футболку, деловито топает в душ.
— Налей выпить, а? — зевает на ходу и взбивает свои идеально гладкие даже после всех ее постельных кульбитов темные волосы. — Кстати, кто такая Лори?
Я непроизвольно дергаю плечом, потому что моему обычно быстро соображающему мозгу нужно время, чтобы сообразить, откуда она узнала о Валерии.
— Ты меня так назвал пару раз, — пожимает плечами Марина, облегчив мне задачу. — Мне по фигу, но просто интересно — что за имя такое? Надеюсь, ты не тайный зоофил, мечтающий поиметь суку самоеда?
Моих физических сил хватает только на то, чтоб показать ей средний палец, а когда Марина заходит в душ (намекая, что я могу присоединится к ней и там), встаю с кровати, натягиваю джинсы прямо на голую жопу и вскрываю бутылку белого чилийского вина — не самый дорогой сорт, но один из лучших в своем сегменте. Кажется, только заработав почти все деньги мира, я в полной мере начинаю осознавать, что лучшие вещи могут быть дешевыми и неброскими на вид.
Пока разливаю вино по бокалам, появляется Марина, завернутая в большое полотенце. Плюхается рядом на диван, находит на каком-то из каналов старый американский боевик с «крепким орешком» и вытягивает ноги мне на колени. Машинально начинаю мять ее стопы.
— Ууууу, — она блаженно жмурится, — твои руки, Шутов, созданы для этого.
— Так и знал, что строить финансовую империю нужно было с массажного салона.
— Так что эта загадочная «Лори»? — вспоминает Марина.
— Кто тот мужик, который тебе не дает, и поэтому ты прискакала ко мне? — парирую я.
Она приоткрывает один глаз, но даже этого достаточно, чтобы я почувствовал всю глубину ее сфокусированного на мне приступа ненависти. Очень мимолетного, потому что что Марина снова закрывает глаза и довольно урчит, пока мои пальцы разминают ее напряженные икры. Как для человека, который не особо жалует спорт (чтобы понять это, мне достаточно буквально одного взгляда на любую женскую фигуру), Марине каким-то образом удается быть в хорошей форме. Видимо, теперь ее телом занимаются профессиональные массажисты и косметологи. На мой вкус, ей не помешало бы набрать минимум пять кило, но сейчас я даже рад, что она так не похожа на мою маленькую обезьянку.
Я бы хотел трахать мою Лори, но не кого-то похожего на нее.
— Знаешь, за что ты мне нравишься, Шутов? — Марина резко сбрасывает ноги на пол, садится и забрасывает в рот пару ломтиков горбуши, жадно запивая вином, как будто это обычный виноградный сок.
— Только не вздумай признаваться мне в любви — обычно это плохо заканчивается.
Марина ничего не говорит, но в ее взгляде буквально читается немой вопрос: «Алина?» Я не стал бы отвечать даже если бы она произнесла его вслух.
— Ты всегда такой, какой есть, — возвращается к собственному вопросу Марина. — С тобой легко, потому что из тебя не нужно выковыривать настоящего Диму. Ну то есть буквально — это почти как трахаться с вибратором, не боясь, что он вдруг затянет вой про мораль или начнет ныть о бывшей.
— Ну и чего мне будет стоить этот царский комплимент?
Она загадочно усмехается и просит налить еще, но на этот раз даже не притрагивается к бокалу.
— Хочу остаться у тебя на всю ночь, — говорит она, вытягивая на краешек стола идеально гладкие загоревшие ноги.
Мне все равно. Может хотя бы сегодня мои призраки постесняются прийти в гости.
Я закуриваю прямо в квартире, потому что от количество распахнутых окон сквозняк такой, что даже странно, почему меня до сих пор не унесло в окно как Мери Поппинс. Но Марина, вернувшись, тут же начинает недовольно морщить нос и отнимает у меня сигарету. С какой-то жадной тоской смотрит на тлеющий кончик, но потом решительно сминает окурок об дно моего пустого бокала — к вину я сегодня даже не притронулся.
Какое-то время мы просто смотрим старое кино, которое знаем вдоль и поперек, но в некоторых местах Марина все равно громко смеется как в первый раз. Я поддерживаю ее сдержанной улыбкой.
— Я потеряла девственность в двадцать лет, — говорит она вдруг, хотя на экране еще и близко нет финальных титров и нет никаких предпосылок к настолько задушевному разговору.
— Довольно поздно, — говорю первое, что приходит на ум в связи с этой «новостью». Одновременно пытаюсь вспомнить, что она рассказывала о своей карьере эскортницы. Как будто примерно в таком же возрасте, хотя я вполне могу ошибаться — сейчас уже так устал, что мозг вполне может давать сбои.
— Я пошла работать в эскорт, пару раз меня снимали папики для своих сыночков — на выпускной, на День Рождения. У меня в анкете была пометка, что я девственница. Я очень на ней настаивала, потому что не хотела продавать свое тело за деньги, а только по любви. Только потом узнала, что владелец агентства рядом с этой пометкой нарисовал внушительный ценник. Настолько внушительный, что желающий купить мою целку нашелся только через полгода. Один очень, очень важный старый козел. Настолько богатый и настолько козел, что заплатил тройной ценник.
Я достаю еще одну сигарету, но ее Марина успевает отнять до того, как прикуриваю. Пожав плечами, встаю и перебираюсь на стоящее напротив кресло. И спокойно затягиваюсь, предвкушая «забористое продолжение» грязной истории.
— Я ничего не знала. Поняла все, только когда вместо обещанного совместного выхода на одном крупном финансовой форуме, меня отвезли на в его загородный дом. И там я узнала, сколько за меня заплатили и что если я хочу попытаться сбежать или сопротивляться — я могу это сделать, но ему не очень хочется трахать мои поломанные окровавленные кости.
Марина проводит языком по гудам, как будто пытаясь слизать с них горечь прошлого.
— В общем, знаешь, мне даже больно не было, — пожимает плечами она, отправляя в рот ломтик сыра уже с совершенно безразличным видом. — Он только очень потел и вонял как козел. Но потом он позвал своих охранников.
Я делаю глубокий глоток дыма, от которого жжет в груди.
— Они трахали меня по-очереди, потом вдвоем и даже втроем, а старый козел просто сидел и дрочил. — Еще один безразличный взгляд в пустоту, после которого Марина, как любая сломанная кукла, быстро прячется за безопасной маской равнодушия. — Спорим, сейчас ты думаешь, зачем этот плач Ярославны?
— Всем нам иногда нужно поныть о прошлом. — На самом деле я даже не пытался анализировать мотивы ее внезапного душевного эксгибиционизма.
— У него был огромный дом, — Марина зачем-то обводит взглядом мою студию с высокими потолками и на мгновении выражение ее лица кажется разочарованным. — И, знаешь еще что? Там все это время была его жена. Я ее не видела, но слышала, как она ходит под нами: разговаривает по телефону, отчитывает кухарку, что та приготовила курицу с пряностями, зная, что у хозяина проблемы с ЖКТ. Представляешь? Пока на втором этаже в красивой спальне на кровати с балдахином ее муж вместе с бугаями насиловал сопливую девчонку, она подняла вой из-за курицы!
Марина запрокидывает голову и заливается абсолютно пластилиновым смехом.
А я, если честно, снова даже не особо вникаю в ее слова. Мне просто больше нечем сопереживать, хотя нарисованная ее рассказом картинка действительно выглядит жутко.
— Я думала, что мне нужно просто потерпеть до утра и потом меня отпустят. В какой-то момент даже плакать перестала, боялась их разозлить. Они же меня почти не били. Ну может только в самом начале, когда я еще пыталась сопротивляться и верила, что если буду кричать — обязательно прискачет Белый рыцарь и меня спасет. Когда все закончилось, Папик приказал мне идти в душ, потом мне принесли целый поднос еды и заставили выпить какую-то таблетку. Он даже в рот мне заглянул, а мне, дуре, даже в голову не пришло, что ее можно было спрятать за щеку. Потом я уснула, а когда открыла глаза — уже снова была ночь и все повторилось.
Марина с завистью смотрит, как я травлю себя уже третьей по счету сигаретой. Не помню, курила ли она раньше, но на всякий случай протягиваю ей сигарету. Она, после секундного колебания, отказывается.
