Весной 1811 года он был совершенно уверен в том, что Наполеон еще не успел приготовить войска для похода в Россию, поэтому рассчитывал при необходимости использовать пять дивизий, уже выведенных из состава Молдавской армии, но продолжавших оставаться на Днестре. Молдавскую армию Кутузов предлагал разделить «на три корпуса, которые не должны озабочиваться тем, чтоб иметь сношение между собою, но каждый корпус по себе должен действиями своими располагать по обстоятельствам. <…> Действуя против турок с такими довольно сильными корпусами, безопасно можно вдаваться в самые отважные предприятия, даже не имея между собою никакого сообщения. Турки, по природе своей, не в состоянии быть столько деятельными, чтоб быстротою движений совокупных сил подавлять порознь такие отдельные части. Всякое неожиданное и новое действие приводит их в такое смятение, что даже не можно предположить, в какие вдадутся они ошибки и сколь велик будет наш успех. По сей причине против турков не должно действовать громадою сил совокупно, как против войск европейских. Против них успех зависит не от многолюдства, но от расторопности и бдительности командующего генерала. Фельдмаршал граф Румянцев, столь хорошо знавший турков, говорил при мне: если бы удалось им разбить наш корпус, состоявший из 25000 человек, то и 50-ти тысячный имел бы ту же участь»20. Михаил Илларионович так хорошо знал предмет, о котором он рассуждал в своем донесении, он высказывал свои суждения с такой увлеченностью, что возникает невольная досада: почему государь изначально не привлек его к составлению плана войны против Турции? Почему упорно избегал использовать опыт и знания «великого генерала» царствования Екатерины? Александр Павлович готов был пять лет «испытывать способности своих избранников» вместо того, чтобы сразу вверить армию, бесспорно, едва ли не лучшему из европейских военачальников. В отличие от многих русских и зарубежных генералов Михаилу Илларионовичу даже не предложено было высказать свои соображения по поводу кампании 1812 года против Наполеона. Но в отличие от многих генералов, которым Александр I доверял, назначая на высшие должности, только одному из них — Кутузову — удалось в течение одного года завершить две войны «за полным истреблением неприятеля»! Более «результативного» полководца в отечественной истории припомнить трудно.
В июне в Петербурге случайно побывал высокопоставленный пленный турок румелийский беглер-бей Исмаил-паша, который определенно заявил, что султан никогда не уступит России Молдавию и Валахию, даже не вследствие внушений Франции и Австрии, а в силу своего собственного упрямства. Александр I впервые решил запросить мнение по этому вопросу у старого дипломата времен своей августейшей бабки: «<…> Воздавая полную цену и справедливость превосходным талантам вашим и усердию, Его Величество не только дозволяет вам, но и вызывает вас сказать ему мнение ваше, полагаете ли вы, по зрелом соображении всех обстоятельств, таковое султаново упорство в самом деле непреодолимым? <…> Но приобретение обоих княжеств оставляло бы в наших руках способ сделать какой-нибудь выгодный промен с Австрией, уступкою ей Валахии за другую область»21. Еще раз обратим внимание на формулировку: «не только дозволяет вам, но и вызывает вас сказать ему мнение ваше», снова свидетельствующую о том, что конфликт государя и подданного был вызван отнюдь не кротостью и низкопоклонством екатерининского вельможи, неоднократно, по-видимому, порывавшегося высказать свое суждение, которым пренебрегали. Теперь же Кутузов был совершенно счастлив тем, что Александр I наконец проявил к нему доверие. Настроение Михаила Илларионовича ощущается в тексте его ответа графу Румянцеву, в котором он торопится передать свои знания, свой опыт, как будто чувствует, что жизнь его подходит к концу. «Мы требуем четырех провинций от Порты: Малой Валахии, Большой Валахии, Молдавии и Бессарабии. Но не столько входит в расчет пространство и качество сих земель, сколько корысть частных людей, кои управляют делами Порты <…>, а наиболее фанарских греков, тех, кои льстятся достигнуть до княжества, и множества тех, кои под покровительством господарии надеются обогатиться при местах в сих княжествах. От сих греков переходят ежегодно подарками превеликие суммы ко всем чиновникам Порты, и влияние сих людей на умы министерства турецкого известно <…>». Далее Кутузов рассуждал о том, что перенесение наших военных действий на правый берег Дуная, возможно, давало нашим главнокомандующим случай добиться успехов, но устранить влияние греков-фанариотов и греков из Перы он считал невозможным, по крайней мере, в ближайшем будущем. Даже уступку Австрии обеих Валахии Кутузов не считал таким условием, которое могло бы облегчить нам заключение мира с Турцией. «Если бы даже Австрия решилась принять их и заняла бы их своими войсками, то и тогда война продолжалась бы столько же долго». Различие состояло бы в том, писал полководец, «что война не была бы для нас таким бременем, как ныне. Короткая операционная линия и соединение почти с губерниями Подольскою и Киевскою облегчило бы в разных отношениях наше военное положение. <…> Почитаю при нынешних обстоятельствах и с хорошими способами, едва возможным приобретение в год или в два Валахии; но считаю не весьма трудным достигнуть уступки Молдавии». Кутузов сообщал, что Молдавией грекифанариоты не особенно дорожили и драгоман Порты князь Мурузи в разговорах называл это княжество бесполезным для Порты. Ссылаясь на полученные им сведения, Михаил Илларионович утверждал, «что между людьми, которые трутся около министров, носится мнение, что необходимо отдать землю до Пруту, что уже составляет половину того, что при уступке всей Молдавии они потерять могли». На денежную контрибуцию Порта не согласится никогда, уверял графа Румянцева полководец. «Скорее думаю, — писал он, — она согласится на уступку Молдавии, нежели на пожертвование 20 миллионов пиастров, что хотя и делает только два миллиона червонных, но никак не согласно с глупостью турок»22. Действительно, у турок существовало убеждение в том, что любая денежная контрибуция приравнивается к наложению дани, что не совместимо с их национальным достоинством.
В то время когда Кутузов готовил свои войска к оборонительным действиям, турецкий султан, после пяти лет оборонительной войны, решился перейти в наступление и, переправившись через Дунай, возвратить себе Бессарабию, Молдавию и Валахию. К концу мая армия великого визиря Ахмет-бея насчитывала около 70 тысяч человек. Узнав о концентрации сил неприятеля, Кутузов предпринял ответные меры. 23 мая он сообщал Екатерине Ильиничне: «Я еще, слава Богу, здоров, мой друг, — для того, что и месяцы такие еще, что болезней мало. Я всей моей жизни проводил в здешнем краю до десяти лет и не был еще здешними болезнями болен. Я не считаю грудной болезни, которую я имел прошлый раз в Яссах. Не могу я быть лето в Букаресте. Теперь, на первый случай, переношу себя к Рущуку, и конечно до ноября месяца покоен не буду… Я не могу теперь в Рущук с Лизенькой съездить: несколько дней займусь одним полномочным турецким, который завтра будет для миру. Но это еще все не конгресс». Дочь Елизавета Михайловна, опасаясь за здоровье отца, действительно приезжала к нему в Бухарест. Но теперь, когда началась военная страда, ей было за ним не угнаться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
