— Он велел передать задним, чтобы рыбацкие лодки ставили паруса и уходили с ветром подальше от ахейцев. «Стрижу» их сопровождать — он меньший из кораблей и ближе всех к лодкам. Мы становимся между «Семью сестрами» и «Охотником». «Жемчужине», «Грозе» и «Облаку» держаться позади нас, «Очи Владычицы» и «Крылатая ночь» выходят вперед, на таран.
Ксандр прокричал распоряжение «Жемчужине», шедшей на три корпуса сзади нас и служившей хрупкой связью между нами и остальными.
Затем он глянул на меня:
— Собери женщин и детей на нос и на корму, в укрытия, пока мы не подошли на лучный выстрел.
Я сделала, как он велел. Почти всех я собрала в задней будке, более просторной; в мою тесную каморку поместились только сестра Коса — худенькая девушка из пилосских кухонь и еще мальчик с разбитой рыбацкой лодки и его мать. Было нестерпимо душно.
Плеск весел, скрип корабля, барабанный бой, голоса с палубы — звуки действовали парализующе.
Два дня назад я не испытывала страха. Теперь, запертая в каморке без дела, перед лицом приближающейся к нам Смерти, я боялась. Пилосцы явно пришли отплатить за налет на их берег. Впрочем, Неоптолем вряд ли нуждался в предлоге.
Корабль встряхнуло, мы приближались. Я расслышала команду левому борту грести вдвое быстрее.
С самого утра они идут на веслах под палящим солнцем — и теперь надо найти силы грести вдвое быстрее, в такт барабану… Послышались быстрые глухие удары, вскрик. Удары — должно быть, стрелы. Значит, палубу у нас над головой осыпало стрелами и кого-то задело.
Плеск воды. Крики.
Сестра Коса забилась в дальний угол каморки, зажав зубами кулак, чтобы не закричать. Вторая женщина нагнулась над сыном, словно пытаясь оградить его от стрел, бьющих в палубу.
— Голоса наверху — тебе слышно, что говорят? — спросила я.
— Вроде бы кормчий сказал, что пройдем вплотную меж двух кораблей.
Снова удары, целая волна стрел вдоль одного из бортов. «Дельфин» качнулся — оттого ли, что пересекли чей-то след? Немыслимо следить за ходом битвы, когда ничего не видно.
Чей-то громкий вскрик с подвыванием прямо за дверью. Должно быть, гребец с передней скамьи. Не знаю ничьих имен, хотя провела на палубе весь день…
Отсюда до переднего ряда скамей — расстояние примерно в человеческий рост: можно быстро втащить раненого и посмотреть, что с ним. Сестра Коса не отводила от меня взгляд.
— Давай внесем его сюда, — сказала я.
«Тебе нельзя совершать и видеть кровопролитие».
В этот раз ослушаться было легче.
Я открыла дверь, мы выскочили наружу.
Первый гребец справа. Лежит в проходе между скамьями, стрела прошила плечо. Лицо напряжено, зубы сжаты. Весло болтается в отверстии, мешая соседнему при каждом гребке.
Я подхватила раненого под здоровое плечо.
— Бери за ноги!
Девушка послушалась.
— Не надо, — прошептал гребец.
— Тихо, — велела я. — Мы втащим тебя внутрь, еще повоюешь в другой раз.
Девушка тянула его ноги волоком, я едва удерживала раненого на весу. Наверное, боль была страшная, но все закончилось быстро. Женщина, когда мы уложили гребца чуть ли не к ней на колени, приподняла его голову и склонилась к окровавленному плечу:
— Ну давай потерпи, сейчас посмотрим.
Я двинулась обратно к двери.
— Ты куда? — спросила сестра Коса.
— Нужно убрать весло, чтобы не мешало грести. Им сейчас не до того.
Я выскочила наружу, пригнувшись под ограждением, но меня все равно достал порыв ветра — холодного, крепкого, насыщенного влагой. Шторм приблизился уже вплотную.
— Левый борт вступай! — крикнул Ксандр.
Гребцы ударили веслами, корабль повернул вправо. На палубе, у кормила, Ксандр уязвим как никто другой, на нем нет даже кожаного панциря, как у Нея, даже хитона. Что ему видно оттуда, с кормы, какая битва разыгрывается на море?
Он заметил, что я выбралась наружу, и мимолетно кивнул. Болтающееся весло сбивало с ритма следующего гребца — два весла из десяти шли врозь с остальными, поворот из-за этого выходил нечетким и медленным. Я подобралась к повисшему веслу и схватилась за рукоять — тяжелое, удержать его можно только обеими руками. Уцепившись изо всех сил, я еле втащила его внутрь и уложила на место.
Волна плеснула через нос корабля, окатив переднюю палубу и сидящих дальше гребцов. Море вздымалось все выше.
Над водой раздались крики — я не узнала голос, но говорили на языке Вилусы. Ксандр кивнул.
— Слушай команду! — разнесся его голос. — Готовь парус! Правый борт на три! Левый борт пропустить взмах!
Певец повел новый распев, и облака, описав дугу, вновь замерли над головой, когда корабль повернулся кормой точно к ветру. Стрелы больше не сыпались — должно быть, мы отошли дальше.
По знаку Ксандра парус взмыл вверх, его тут же наполнило ветром. Белое полотнище с красной фигуркой дельфина резко выделялось на фоне чернеющих туч позади корабля.
Мы устремились вперед.
— Держать ритм! — крикнул Ксандр.
Идем сразу и на веслах, и под парусом? Значит, скорость будет предельной…
Я втиснулась обратно в носовую будку.
Женщина вытаскивала стрелу, сестра Коса придерживала руку раненого, чтобы плечо не двигалось. Сама бледная от страха, она успокаивающе приговаривала:
— Потерпи. Еще немножко, потерпи.
Стрелу вытащили, хлынула кровь. Гребец застонал, голова его бессильно повисла.
— Он умер? — спросил мальчик шепотом.
Я проверила пульс — жилка на шее билась ровно и сильно.
— Нет, — ответила я. — Потерял сознание от боли.
— Нужна соленая вода, — сказала женщина. — Промыть рану.
Сестра Коса выбралась наружу и принесла воды.
Я оглядела рану, смывая набегающую кровь. Кожа и мышца разорваны, под ними белеет кость, в разрыве торчит острый осколок. Я вытащила его из раны.
— Стрела попала в ключицу, — сказала я, — но на перелом не похоже. Дыхание нормальное — значит, легкое не задето, да и рана слишком высоко. Если остановить кровь, он должен поправиться.
— Надо тугую повязку, — сказал женщина. — Взять чистую ткань и плотно прижать.
Мы по очереди держали повязку у раны, а корабль подбрасывало и качало. В каморке стало совсем темно, словно наступили сумерки. Откуда-то равномерно нарастал оглушительный рев — находил ливень.
Я выглянула наружу, затем выбралась из каморки, прикрыв за собой дверь.
Дождь лил сплошным потоком. Намокший парус, туго натянутый ветром, рвался с канатов. Весла втащены внутрь, барабан смолк. Как только я шагнула из-за носового укрытия, меня хлестнуло порывом ветра, я едва устояла на ногах. Пробираясь к корме между гребцами, я видела, как кто-то из них занялся полученными ссадинами, многие просто сидели, опустив голову, — словно кони, в изнуряющей гонке достигшие цели на пределе сил.
Кос и Ксандр стояли у кормила. Я взобралась к ним по веревочным ступеням, не обращая внимания на протянутую руку Коса.
Горизонт будто подступил ближе — вокруг вздымались лишь зеленые гряды океанских волн, между которыми корабль скользил, как дельфин. Волны перехлестывали через носовую палубу, разбиваясь в воздухе веером пенных брызг. У кормы трое мужчин вычерпывали воду.
Далеко справа шел еще один корабль — «Крылатая ночь»: видны были нарисованные на парусе черные крылья.
— Как там Бай? — прокричал Ксандр.
Я не сразу сообразила, что Бай — это, наверное, раненый гребец.
— Стрела попала в плечо, а не в грудь. Должен выжить.
— Хорошо, — кивнул Ксандр. Даже вдвоем с Косом они едва удерживали кормило.
— Где остальные корабли? — спросила я.
— Не знаю, — ответил Ксандр. — Ней велел нам прорваться вперед и принять удар, а потом уходить прямо по ветру. Теперь находит шторм. Все молитвы к Владычице Моря, какие ты знаешь, будут как нельзя кстати.
Тучи сгущались словно предвестие, словно гнев Владыки Бурь.
Остров Мертвых
И шторм, и ночь настигли нас одновременно. Бай — раненый гребец — пришел в себя, полубезумный от боли; его стошнило мне на колени. Девушку тоже укачало, в каморке едва можно было дышать. Что поделать — корабль бросало вверх-вниз так, что меня временами ударяло головой о стену. Сгустилась ночь, мы сидели в темноте. При такой качке жечь огонь опасно — даже если кто-то из нас рискнет пробраться через весь корабль на корму, чтобы принести жар. Да и как знать, не потухла ли та жаровня…
После наступления тьмы в каморку втиснулись двое гребцов, промокшие и замерзшие.
— Кормчий велел пойти отдохнуть, чтобы потом заступить с новыми силами, — сказал один из них. — Как Бай?
Тот спал или, может, снова потерял сознание, но лихорадки не было.
Вшестером мы сгрудились в маленькой каморке длиной чуть больше моего роста, к углу сходившей на нет, а у выхода расширявшейся примерно до той же длины. Потолок нависал низко, сидеть можно было только сгорбившись.
