Андрей чувствовал сейчас нечто подобное. Ему абсолютно не хотелось говорить с бабушкой о Прове. Но он понимал при этом, что не сможет уехать, не задав ей этот вопрос. Причем он даже не знал, какой ответ хотел бы услышать. Что она не знает никакого Прова? Это завело бы его в тупик. Все закончилось бы как-то просто и буднично, почти не начавшись. Если, конечно, навязчивые видения перестанут его мучить.
А если она знает о каком-то Прове? Что тогда? Понятно, что все будет зависеть от того, кем окажется этот человек. Вполне возможно, что было бы лучше и не знать о нем. Но без этого он не сможет считать цель своей поездки полностью достигнутой. В общем, круг замыкался.
Андрей сидел, глубоко погрузившись в старое, продавленное и от этого ставшее бездонным кресло, и чувствовал, что тонет в своих мыслях. Они накатывали на него волнами одна за другой. Все по-своему убедительные. Конечно, бабушка не знает никакого Прова. Зачем спрашивать? Ни с того ни с сего. Что она подумает? Глупость какая-то. И уже в следующую минуту: а если все же знает? А он не спросит. Нет, обязательно нужно выяснить. Но очередная мысль тут же стирала следы, оставленные предыдущей. А хоть бы и знает она какого-то Прова, так что? Кем он может быть? Сапожником с соседней улицы, умершим еще до войны? Другом детства его бабулей? Что изменится, если он об этом узнает? Что это ему даст? Абсолютно ничего. Ничегошеньки. Промучившись так с час, Андрей понял, что спросить все же нужно. Если он хочет избавиться от потока сменяющих друг друга навязчивых мыслей. Бабушка как раз закончила свои дела на кухне и вошла в комнату.
Прежде чем он смог задать свой вопрос, Андрею пришлось долго и подробно рассказывать о своих делах на работе, о сослуживцах, о том, ждет ли его повышение, как складываются их отношения с Юлькой и здоровы ли его родители. Бабушка все спрашивала и спрашивала, а он говорил и говорил. И его собственный вопрос уже казался ему абсолютно ничтожным на фоне этого фундаментального блока информации.
Нет, он нисколько не обижался на бабушку. Напротив, отвечал на ее вопросы с готовностью и во всех подробностях. Это было самое малое, что он мог для нее сделать. Казалось, его жизнь интересовала ее гораздо больше, чем его самого. К тому же ее расспросы оттягивали тот момент, когда он должен будет задать свой единственный короткий вопрос. Почему он так боялся этого? Он не мог объяснить. Его страшил не столько вопрос, сколько смутное и нехорошее предчувствие относительно ответа.
Наконец бабушка Валя удовлетворила свое любопытство. По крайней мере, до следующего утра. Воцарившаяся в комнате тишина после бесконечных перекатов его собственного голоса неприятно поразила Андрея. Чувствуя, что отступать больше некуда, он тоскливо обвел глазами комнату. Как он не заметил, что уже стало смеркаться? За окном была синяя чернильная темнота, вспарываемая время от времени вспышками желтого света автомобильных фар.
– Ну, а у тебя как дела? – выдавил Андрей, давая себе несколько секунд на то, чтобы еще раз обдумать никак не дававшийся ему вопрос.
– Какие у меня теперь могут быть дела, – вздохнула старушка. – Жива – и слава богу. В моем возрасте большего желать нельзя.
Андрей напряженно наморщил лоб. Он не любил подобных рассуждений. Впрочем, исправить бабушкин пессимизм вряд ли было возможно. И он, выглянув еще раз в окно, как бы невзначай спросил:
– Слушай, а ты не знаешь никакого Прова?
– Прова? – голос бабушки дрогнул.
– Да, – подчеркнуто равнодушно подтвердил он.
– А ты откуда о нем слышал? – как-то подозрительно осведомилась старушка.
К горлу Андрея вновь подкатила вчерашняя тошнота. Только теперь он понял, что все это время, сам того не сознавая, хотел, чтобы бабушка сочла его вопрос странным, удивилась и отмахнулась от него. Глупое желание. Подобное развитие событий не избавляло его от кошмаров и странных встреч. А самое главное – исчезла бы последняя надежда выяснить источник всех бед. И все же он почувствовал тревогу, когда баба Валя восприняла его вопрос настолько серьезно. Андрей вздохнул, как будто удивляясь ее реакции, и бросил небрежно:
– Да вспомнил просто. Бабушка мне что-то о нем говорила.
– Да? – удивилась старушка. – И что же?
– Да не помню я, – искренне возмутился Андрей.
Он не стал уточнять, что бабушка попросила его разыскать Прова. Причем всего пару недель назад. Иначе говоря, спустя три года после смерти.
– Мне о Прове рассказывал отец перед самой своей смертью, – вздохнула его собеседница. – Мы тогда жили Митрошине, а Танюшка уже работала в Курске. До этого отец никогда о Прове ничего не говорил. Мне, по крайней мере. Да он вроде и сам им только в последний год своей жизни заинтересовался. На свою погибель. А я тогда еще девчонкой была. Его не стало, когда мне двенадцать было.
– Прова? Кого не стало? – не понял Андрей.
– Отца моего, – грозно взглянула на него старушка, – твоего прадедушки.
– А Пров-то кто такой? – возмутился Андрей, чувствуя, что начинает раздражаться.
Нет, он злился не на бабушку, а на самого себя. Отчасти за то, что вообще затеял этот разговор. Отчасти за то, что, возможно, разгадка его психоза была так близко, но он никак не мог ее добиться.
– Кто этот Пров? – повторил он настойчиво.
– Мне непонятно, – задумчиво протянула баба Валя, устремив старческий, с прищуром взгляд в темноту окна, – откуда Танюшка могла знать о нем? Может быть, отец все же рассказывал ей о Прове и раньше? Когда я была еще слишком мала, чтобы что-то понять? А потом уже решил…
– Давай про Прова, а? – простонал Андрей.
– Нет уже моей Танюшки на свете, – всхлипнула бабушка, смахивая с глаз слезинки, – и никто мне уже ничего не скажет.
Андрей подождал, пока бабушка немного успокоится, и продолжил свои расспросы:
– А тебе твой отец что про него говорил?
– Да я мало что помню, – вздохнула старушка, – мала я была, чтобы запоминать. Я потому и подумала, что Танюша тебе что-то большее рассказала. У тебя хотела узнать.
– Нет, нет, – поспешно отмахнулся Андрей, – она лишь упомянула имя. Сказала, что Пров во всем виноват. Что-то в этом духе.
– Конечно, виноват, – фыркнула бабушка, – еще бы. С него у нас все и пошло наперекосяк. Темная история.
– Ну? – поторопил вновь замолчавшую бабулю Андрей.
– Да что рассказывать-то? – опять вздохнула та. – Пров – это проклятие нашей семьи. Мой прапрадед. А тебе он, стало быть, прапрапрапрадед.
Андрей невольно вздрогнул. Покойной бабушке вполне пристало вспоминать именно такие личности, но вот его собственные поиски Прова, мягко говоря, весьма усложнялись. Уж не звала ли его бабушка к себе? Может быть, он тяжело болен? Говорят же, что покойники приходят за своими родственниками.
– Наша фамилия когда-то была Киржаковы, – задумчиво продолжила тем временем бабушка. – В девятнадцатом веке. Прапрадед мой двадцатых-тридцатых годов рождения. А само дело было, когда он уже имел семью, двух детей. В общем, где-то незадолго до отмены крепостного права. Но сам он крепостным не был. Он был однодворцем. Хозяйство у него было крепким. Как сказали бы большевики, – кулацким. Все у них было – и крепкий дом, и скотина…
– Ничего себе «плохо помнишь», – удивился Андрей.
– Да тут и помнить нечего, – отбрила его бабушка. – Отец мой был в их породу. Только время ему досталось не то. Впрочем, и Пров свое упустил. И как-то сразу. Тут-то я и не помню. А, может быть, отец и не рассказывал мне подробно.
– Может, и сам не знал? – предположил Андрей.
– Может, – согласилась бабушка. – Да только что-то там произошло. Что-то Пров сделал, что попал в крепостные. Продал себя и всю семью в рабство к местному барину. И фамилия у нас Холоповы оттуда. Прозвали.
– Да как же это произошло? – вздрогнул Андрей.
– Не знаю, – вздохнула старушка. – Человек он, Пров этот, насколько я поняла из рассказов отца, был мучимый страстями. И все-то ему не жилось спокойно. Пускался во все тяжкие. Как он продал свою душу барину? Кто теперь знает. Может, и говорил про то отец, да я позабыла. Я тогда девчонкой была. Нужны мне были его рассказы аж некуда. Но как-то задолжал предок наш барину. Какую-то авантюру прокрутил. Да не вышло у него. И пришлось отдать все, вплоть до собственной семьи и себя самого.
– М-да, – Андрей чувствовал, что ему стало совсем нехорошо.
– Но и это еще не все, – продолжила наконец-то разговорившаяся старушка. – Когда Пров понял, что потерял свободу, он сбежал. Исчез. То ли нашли его потом мертвым, то ли нет – я не помню. Знал ли отец вообще про это? Но моя прапрабабка, его жена, покончила с собой. Вот это я точно помню. Барин Леопольдов – да, по-моему, так была его фамилия, местные баре – приехал забирать семью, чтобы перевезти ее под Воронеж. Там у него тоже было какое-то поместье или деревенька. А она, как увидела его бричку, так бросилась якобы из избы прямо в ночной сорочке. И к реке. Под лед ушла.
