Глава 4
Клей едва успел ее подхватить. Он уже открыл было рот, чтобы разразиться очередной тирадой о том, до какой степени женщины бестолковы и неуклюжи, как понял, что она в обмороке. Ее руки были холодными и влажными, голова поникла, как у тряпичной куклы. Опустившись на колени, он снял кафтан, накинул его на плечи девушке, потом поднял ее на руки, с удивлением отметив, что она почти ничего не весит, и подсадил в седло, придерживая одной рукой, пока садился сам.
Путь до плантации оказался не близким. Николь старалась держаться как можно прямее, чтобы не касаться Клея. Даже сквозь безмерную усталость она ощущала его ненависть.
— Успокойтесь, откиньтесь назад. Я вас не укушу.
— Нет, — прошептала она, — вы меня ненавидите. Лучше бы вы оставили меня на съедение волкам, для всех было бы лучше.
— Я уже сказал вам, что то были не волки, а теперь говорю, что я вас не ненавижу. Стал бы я тратить столько времени на поиски человека, которого ненавижу. Откиньтесь.
От рук, обнимавших ее, исходила сила, и когда Николь положила голову ему на грудь, она почувствовала радость от близости человеческого существа. События последних дней беспорядочно мелькали у нее в голове. Ей грезилось, что она плывет по огромной реке в окружении целой стаи красных туфель с горящими глазами и оскаленными зубами.
— Тихо, тихо. Ни туфли, ни волки вам не страшны, я с вами.
Как ни странно, эти слова и успокаивающее прикосновение его сильной руки к плечу оказали магическое действие: бред сменился глубоким сном без сновидений.
Когда лошадь остановилась, Николь открыла глаза и увидела высокий дом, который темным силуэтом вырисовывался на фоне ночного неба. Спешившись, Клей протянул ей навстречу руки, но Николь с достоинством отвергла его помощь.
— Благодарю вас, я не нуждаюсь в ваших услугах, — сказала она, сползая с седла, но это простое движение оказалось непосильной задачей для измученного тела, и девушка тяжело рухнула на колени.
Клейтон снова взял ее на руки.
— С вами хлопот больше, чем с шестью женщинами, вместе взятыми, — бурчал он себе под нос, направляясь к парадной двери.
Закрыв глаза и положив голову ему на грудь, Николь слушала сильные мерные удары его сердца.
В доме Клей усадил ее в большое кожаное кресло, поплотнее укутал кафтаном и сунул ей в руки стакан бренди.
— Выпейте вот это и сидите тихо. Вы поняли? Я вернусь через несколько минут. Мне надо поставить лошадь. Если вы только тронетесь с места, клянусь, я перекину вас через колено и задам хорошую взбучку. Вам ясно?
Она безучастно кивнула, и Клей ушел. Она не смогла разглядеть обстановку комнаты: было слишком темно, но догадалась, что это кабинет, потому что там пахло кожей, табаком и льняным маслом. Она с удовольствием вдыхала эти чисто мужские запахи. Покосившись на стакан, Николь обнаружила, что он полон почти до краев, и осторожно отпила глоток. Восхитительно! Она так давно не пила ничего вкусного. Приятное тепло быстро разливалось по телу. Она сделала еще несколько глотков, и крепкий напиток сразу ударил в голову. Когда Клей вернулся, он увидел на ее лице злобную улыбку, а в руке — пустой стакан.
— Все выпила, — объявила она. — До последней капли. — Нельзя сказать, что у нее заплетался язык, как это обычно бывает с сильно пьяными людьми, но иностранный акцент стал гораздо заметнее.
Клей взял у нее стакан.
— Давно вы в последний раз ели?
— Много дней назад, — ответила Николь. — Много недель, лет, никогда, всегда.
— Только этого мне не хватало. Два часа ночи, и совершенно пьяная женщина на руках. Вставайте-ка, вам надо поесть. — Он протянул ей руку, помогая подняться, но раненая нога подвела. Николь повисла на нем всей тяжестью тела и прошептала извиняющимся тоном:
— Я повредила ногу. Клей подхватил ее на руки.
— Кто же вас укусил — волки или красные туфли? — насмешливо спросил он.
Она потерлась щекой о его шею и засмеялась:
— А это правда были собаки? А красные туфли действительно гнались за мной?
— Это правда были собаки, а красные туфли — просто сон. Вы разговаривали во сне. А теперь ведите себя тихо, а то весь дом перебудите.
Николь чувствовала восхитительную легкость в голове. Она обвила его шею руками и прошептала на ухо:
— А вы действительно тот ужасный мистер Армстронг? Вы на него совсем не похожи. Вы — мой храбрый рыцарь. Вы не можете быть этим ужасным человеком.
— Вы находите его ужасным?
— О да, — решительно заявила она, — он сказал, что я воровка, что я украла чьи-то туалеты. И это правда! Но потом я ему показала.
— Каким образом? — спросил Клей.
— Там был сад, а в нем яблоки. Я была очень голодна, но не взяла ни одного. Не-ет, я не украла. Я не воровка.
— Значит, вы решили остаться голодной, чтобы доказать ему, что вы не воровка?
— Ему. И себе.
Клей не ответил. Он подошел к двери в конце коридора, открыл ее и понес Николь на кухню, расположенную отдельно от дома. На улице девушка подняла голову и потянула носом.
— Что это?
— Жимолость.
— Идемте туда, — потребовала она. — Я хочу сорвать несколько веток.
Тяжело вздохнув, Клей повиновался. Шестифутовая кирпичная ограда была сплошь увита благоухающей жимолостью. Николь успела сорвать шесть веток, прежде чем Клей сказал, что этого достаточно, и направился в кухню. Он посадил ее, как ребенка, на большой стол, стоявший посредине, и стал разводить огонь в очаге.
Николь лениво перебирала бледно-розовые цветы, лежавшие у нее на коленях, Клей оглянулся и в свете вспыхнувшего пламени наконец разглядел ее как следует — босую, с исцарапанными в кровь ногами, в рваном грязном платье.
Длинные волнистые пряди волос струились по спине, в них играли отсветы огня. На вид ей можно было дать не больше двенадцати лет. Присмотревшись, Клей заметил большое темное пятно на юбке.
— А это еще что такое? — хмуро спросил он. — Похоже на кровь.
Она вздрогнула, словно забыв о его существовании, и, с недоумением подняв глаза, ответила:
— Упала. — Некоторое время она пристально вглядывалась в его лицо, а потом, слегка вздохнув, разочарованно произнесла: — Да, вы действительно мистер Армстронг. Я никогда не забуду, как вы хмуритесь. Скажите, вы когда-нибудь улыбаетесь?
— Только когда для этого есть причины, а сейчас, по-моему, радоваться особенно нечему, — мрачно ответил Клей, приподнимая ее ногу и осматривая бедро.
— Вам со мной одни хлопоты, правда?
— Да уж, что и говорить, спокойствия в моем доме от вас не прибавилось. — Он стал осторожно отдирать присохшую повязку. — Простите, — сочувственно произнес он, когда ее лицо исказила гримаса боли и она вцепилась ему в плечо.