Девчонка самодовольно уставилась на него.
— Тот, кто принёс Клеопатру в Рим, завёрнутую в ковёр, знал своё дело, — сказал он с чувством.
Прекрасные зелёные глаза в ярости сузились, как у кошки.
Её тюрбан лежал рядом с его правой рукой. Рейф переложил её запястья в левую руку, встряхнул тюрбан и связал развернувшейся тканью её руки. Затем сел, поймал её брыкающиеся ноги, и связал их вместе другим концом.
— А, — сказал Рейф, обнаружив привязанный к ноге девушки нож. — Вы заблудшая юная леди, мисс Клив. Но какое полезное оружие. — Он снял нож.
— Не называйте меня так!
— Как не называть? Молодой леди? Согласен, это некоторое преувеличение.
— Мисс Клив, — сердито огрызнулась она. — Это не моё имя.
— Нет? Самый грязный вор в Каире совершенно случайно говорит на прекрасном английском языке?
Он отрезал её ножом оставшуюся ткань тюрбана и помог пленнице сесть.
Она сердито посмотрела на него.
— Я говорю на многих языках.
— О да, я слышал. Предполагаю, что большинство из них тебе удалось выучить на дне общества, но английский…
— Я научилась ему от английских моряков в Александрии.
Он засмеялся.
— В Александрии, оказывается, ужасно благородные моряки. Твой выговор совершенен.
— И что с того? Мой французский выговор совершенен, так же как и русский, и…
— Несомненно, но вся твоя английская речь, каждый звук, просто вопит о благородном происхождении. Такое произношение невозможно получить в доках Александрии, так что довольно нести вздор. Я не вчера родился и не люблю лжецов.
— Хорошо, вы тоже мне не нравитесь, поэтому позвольте мне уйти, и я не буду больше вас беспокоить.
— Ты никуда не пойдёшь. — Рейф рывком поставил её на ноги. — Ты Алисия Клив, единственная дочь сэра Генри и леди Клив, и я здесь, чтобы доставить тебя домой к бабушке.
Она посмотрела на него и начала снова:
— В последний раз, англичанин…
— Рэмси, Рейф Рэмси.
— Англичанин, — упрямо повторила она. — Я не Алисия Клив, у меня нет бабушки, и я дома — или отправлюсь домой, когда вы меня отпустите.
Он пожал плечами.
— Знаешь, это бесполезно. У меня есть портрет Алисии Клив в тринадцать лет. Никакого сомнения, это ты. Сейчас ты старше, тоньше и грязнее, и, вероятно, больше не отличаешься утончённостью манер, но в остальном ты почти совсем не изменилась.
В молчании она сердито посмотрела на него, а потом окинула взглядом комнату.
— Что вы сделали с Али?
— Он в соседней комнате, — кивком указал Рейф. — Спит.
— Спит? — Она фыркнула и попыталась сбросить путы. — Несмотря на весь этот шум? Вы его ранили, не так ли? Или опоили. Если вы причинили ему боль, я…
— Я не бью детей, — отрезал он. — И не опаиваю их. Теперь остановись или ушибешься.
В пылу борьбы она чуть не ударилась головой о ножку стола, отклонившись всего на четверть дюйма. Он наклонился и взял её на руки. Господи, эта шипящая кошечка ничего не весила.
— Отпустите меня. Мне нужно увидеть Али, — потребовала она. Аиша делала вид, что не знает о своём беспомощном положении, но тело её напряглось от страха. Острый маленький подбородок воинственно поднялся.
— Ты останешься связанной, пока я считаю это необходимым. — Глубоко внутри него зарождалась искра гнева. Какого дьявола люди позволили юной английской дворянке — во имя всего святого, дочери баронета! — голодать на чужбине? Пережитое превратило её в дикую кошку.
— Я не скажу ни слова, пока вы не докажете, что с Али всё в порядке. — Мягкие, полные губы сжались в тонкую линию. Зелёные глаза подозрительно прищурились.
— Ладно. — Рейф отнёс её в комнату Али. Он достаточно часто прежде носил женщин. Прижимая их к груди, как правило, чувствуешь мягкую, приятную тяжесть. Ни одна из них не была похожа на тощего уличного котёнка, пойманного в ловушку и готового взорваться от страха и ярости.
Но вопреки всему, даже несмотря на всё случившееся, его тело откликалось на этого котёнка вполне определённым образом: он всё ещё ощущал возбуждение.
Рейф бережно опустил Аишу на кровать и отступил на несколько шагов, выйдя из света лампы, которую оставил гореть для мальчика, желая, чтобы его тело вело себя, как полагается.
Али сел на кровати и послал Айише безмолвный выразительный взгляд.
— У него во рту кляп! — возмутилась она. — Он не может дышать.
— Он может дышать, — спокойно ответил Рейф и развязал полоску ткани. — Он просто не может предупредить своих сообщников. Впрочем, это больше не важно.
Рейф услышал поток сердитых арабских слов: Аиша стала забрасывать мальчика вопросами. Тот бормотал, повесив голову, с виноватой гримасой на лице.
— Ванна? — бросила она хмурый взгляд на Рейфа, — вы заставили его принять ванну?
Рейф пожал плечами:
— Он был грязный.
Неужели она думала, он бы засунул грязного, отвратительного уличного мальчишку в постель с чистыми простынями? Рейф чувствовал соблазн предложить ванну и ей.
Он поручил своему камердинеру, Хиггинсу, наполнить ванну для мальчика, заставить его отмыться дочиста, и убедиться, что в волосах нет вшей. Но Хиггинс сообщил интересный факт: грязь у мальчика была лишь на лице, руках и ногах. Внизу он оказался удивительно чистым. Хотя его всё равно заставили искупаться.
Кто-то хорошо смотрел за мальчиком. Глядя на то, как мисс Клив, продолжая допрос, пригладила короткие колючие волосы Али, Рейф, был почти уверен, кто это был. Нет никакого сомнения, что и её грязь тоже в основном поверхностная. Она совершенно не пахла немытым телом, когда он катался с ней по полу.
Конечно, понял он. Грязь была маскировкой.
Она пахла… он попытался вспомнить… как пыльная кошечка. За грязным фасадом она была чистой. Он подумал, что, возможно, под яростными плевками и рычанием скрывается… мягкость. Сладость.
Было бы интересно научить эту маленькую кошечку мурлыкать, подумал он. Его тело болело от желания попробовать.
Но она его подопечная, строго напомнил он себе. Внучка леди Клив, а не потенциальная любовница. Дикая кошечка старой леди Клив. А вовсе не его.
Её голова осуждающе повернулась к нему:
— Али сказал, что вы чем-то кормили его.
— Я не давал ему никаких снадобий, но я не морю детей голодом, — холодно заметил он ей. — Он ел то же, что и я.
С такой внешностью и силой духа она возьмёт Лондон штурмом.
Аиша повернулась к Али, и мальчик, очевидно, подтвердил это, так как после небольшого хмыканья — он полагал, в раздражении, что ей не удалось поймать его на подлости — разговор продолжился.
