У неё не было сил говорить, и любые его слова могли окончательно отнять решимость. Поэтому она подошла к его стулу сзади, прижалась к его плечам и обняла ладонями голову. Он сидел неподвижно, позволяя её рукам перейти с головы на плечи и двумя змеями скользнуть по груди и ниже, к животу. Он не шевелился, только его дыхание стало глубже и чаще. И лишь когда она позволила себе ещё большую вольность, он встал, вышел из-за стола и повернулся к ней лицом. Его руки в несколько мгновений повторили тот же путь, которые за минуту до этого на его собственном теле совершали её пальцы и ладони. Её халат больше не скрывал её тела. Он часто дышал и после каждого приступа ласк прижимал её к себе так, как будто боялся – то ли отпустить, то ли разрешить ей нечто большее. Словно всё, что происходило между ними, было не прелюдией любовного действа, а чем-то опасным или неведомым.
– Юра, а я ведь к тебе ехала, – прошептала вдруг Вера и взглянула ему в глаза, борясь со спазмом гортани и сердцебиением, не дававшими ей говорить.
– Да ну что ты? Не придумывай… – Он продолжал обнимать её. – Тебе только так кажется. Это минутное наваждение.
– Нет. Не может быть минутным то, что происходит уже несколько лет. Во мне изменилось слишком много… из-за тебя. Начало меняться… с той нашей встречи в Сан-Диего. И сегодня я поняла, что ехала к тебе, а Мексика и конференция – всего лишь предлог.
Он слегка отстранился, и во взгляде его Вера прочитала мольбу. Но о чём можно молить в такую минуту?
Она попыталась уйти от его взгляда, приблизившись, и вновь ощутила его дыхание на своём лице. Он прошептал:
– Вера, я не могу допустить этого здесь и сейчас. Прости. I just can’t do it. Через полчаса приедет Майкл, он уже звонил. Он всегда заходит ко мне перед сном. Что будет, если он застанет нас вместе? Послушай, мы не должны торопиться, – теперь уже он искал её взгляда, а она отворачивалась.
«Полчаса – это целая вечность», – думала она. Длившееся столько лет смутное ожидание вдруг прорвало плотину, которая сокрушала её разум и волю, стирая понятие времени. Годы жизни в этот миг показались ей ничем по сравнению с этими минутами. Но Юра был непреклонен:
– Послушай, я завтра действительно решил не ехать в офис. Дай мне закончить с документами. И у нас с тобой впереди вся Мексика, – добавил он.
– Вся Мексика, – медленно повторила Вера слова, которые призваны были, видимо, что-то изменить. И так же медленно отступила назад. Неужели таких вот гарантий не хватало ей, чтобы найти в себе силы завершить этот бесконечный вечер? Неужели?.. Разве так должно быть?
– Спокойной ночи, Юра. До завтра, – сказала она, поправляя халат и отступая.
Вере хотелось думать, что вот сейчас, вот ещё немного, и ей удастся унять дрожь, удастся что-то понять и как-то смириться. Однако ступени не стали шире и прямее, они ещё больше сузились и закрутились. И вдобавок стали расплываться перед глазами. Может, это потому, что спускалась она с надеждой, а поднималась уже без неё?
11
Наутро они оба проснулись поздно. Приводя себя в порядок (что после короткой и тревожной ночи требовало определённых усилий), Вера слышала, как Юра прошёл по коридору в сторону кухни. Она не торопилась. Воспоминания о вчерашнем обжигали её, и хотелось появиться к самому завтраку, чтобы все органы чувств занять сразу же едой. И не важно, что нет аппетита.
Вера дождалась, когда запахи из кухни возвестили о готовности завтрака, и, с трудом сдерживая внутреннюю дрожь, отправилась на кухню.
Больше всего её удивило, что, когда она вошла, ровным счётом ничего не произошло. То есть абсолютно ничего.
– Доброе утро, – сказала она.
– Доброе утро, – откликнулся он.
За окном как ни в чём не бывало светило солнце и пели птицы. Ветерок шевелил створку окна. И в такт ее колебаниям то сужался, то расширялся солнечный луч, лежавший на полу. По всей видимости, это было самое обычное калифорнийское утро, а значит, самое обычное для Юры.
Но не для Веры. Её «обычное утро» должно начинаться в Петербурге, без таких вот солнечных лучей на полу. У птиц должны быть другие голоса, а рядом должен пить кофе с бутербродами Саша, а не этот чужой, непонятный ей человек. Вере казалось, что небесный программист по какой-то нелепой ошибке перепутал диски и инсталлировал её не в тот компьютер. Но ведь она так стремилась сюда! Неужели при её таком внимательном и чутком отношении к знакам судьбы, она могла столь непростительно ошибиться?
Тем временем завязалась беседа. Вера приободрилась и даже подумала о том, что в новом сарафане, который был специально куплен для этой поездки, она должна выглядеть довольно эффектно. Юра поинтересовался, где бы ей хотелось провести этот день. Оказалось, что в офис заехать всё-таки придётся, но не дольше, чем на полчаса, и можно это сделать на обратном пути. А находится офис почти по дороге в Сан-Франциско. Хочет Вера съездить в Сан-Франциско?
– А можно мы не в город поедем, а на то побережье, куда ты возил нас в прошлый раз?
– 17 Mile Drive?
– Да.
– О'кей, – неожиданно легко согласился Юра.
Вера обожала ездить в автомобиле. Это позволяло хотя бы иногда оставаться наедине с самой собой. Ничто так не умиротворяло её, как смена ландшафта за окном и серая полоса асфальта, поглощаемая бесшумными колёсами. Машина была её маленьким, но вполне совершенным и, главное, автономным миром. Её личным способом медитации.
Углубления всех дверей, бардачок и карманы задних сидений Вериного автомобиля были заполнены музыкальными дисками. Вера слушала и американскую классику, и соул, и джаз, и итальянские оперы, и французов, и русские романсы. Имелись даже самодельные записи барда родом из семидесятых.
Она выбирала музыку без оглядки на эпоху или стиль, а всегда лишь по принципу «моё – не моё». Бывало, что музыка настолько совпадала с настроением и восприятием мира, что целый жизненный этап определялся лишь одним-двумя исполнителями. Так случилось и после первого калифорнийского путешествия, когда её покорили Синатра и Беннетт.
Разные люди слушают разную музыку. Но удивительно другое: одну и ту же, причём любимую, музыку люди по-разному воспринимают. Что касается Веры, то для неё музыкальные увлечения были подобны вспышкам влюблённости. За свою жизнь она пережила несколько таких вспышек. И всякий раз это было чудесное время, когда она стремилась как можно скорее закончить все дела и оказаться в своём автомобиле. Здесь её ждала вожделенная кнопка проигрывателя, которая открывала дверь в иллюзорный мир, создаваемый музыкой.
Эту страсть нельзя было объяснить потребностью побыть в одиночестве или отрешиться от дневной рутины. Музыка заполняла некие пустоты в её душе. Иначе почему она так остро в ней нуждалась и с такой жадностью её впитывала?
Саша, например, не разделял Вериной одержимости. Если они ехали куда-то вместе, он «терпел» максимум один альбом, после чего с радостью переключался на радио с новостными и аналитическими программами. А Вера в это время страдала от сосущей, зияющей пустоты.
Возможно, у них с Сашей была разная потребность в эмоциональных переживаниях: Саше вполне хватало эмоций из рутинной жизни. Чувствовал ли он подобные «пустоты» в своей душе, Вера не знала, да и не стала бы спрашивать. Поскольку и в собственной душе существование этих ничем не заполненных тёмных закоулков вызывало у неё подспудный страх. Она не стремилась туда заглядывать и прояснять их природу. Чтобы заглушать их зов, достаточно было музыки.
Юра выехал на автостраду, но вскоре свернул на прибрежную дорогу, так называемую «scenic drive». Дорога шла вдоль побережья, повторяя причудливые изгибы береговой линии. Захватывало дух от неожиданных поворотов, подъёмов и спусков. Иной раз, огибая выступающую скалу, дорога сужалась, и тогда возникало ощущение, что машина летит прямо над океаном на высоте нескольких сот футов. Слева проносились дома и усадьбы состоятельных ценителей жизни на побережье. Один из них представлял собой тройное возвышение из тонированного стекла над гладко выстриженным газоном. Другой напоминал особняк Румфорда. Третий прятался в глубине буковой рощи, специально насаженной владельцем – любителем лесного ландшафта (скорее всего, в роще разводили и оленей). Четвёртый походил на шотландский замок. Между ними располагались огромные участки нетронутой природы. По-видимому, соседи здесь не только не досаждали друг другу, но и практически не пересекались.
Справа по ходу их движения лежал океан. Он, в отличие от творений рук человеческих, не проносился мимо, не оставался позади, а невозмутимо сопровождал наших путешественников. И когда Вера устала рассматривать мелькающие в глазах постройки, поля для гольфа и перелески, она повернулась к океану и долго не могла отвести взор от его гордого величия.
