В это время у Тани наступила беременность. Говоря откровенно, не запланированная (по крайней мере Юрой). Выходило так, что жизнь придётся менять, а потребности ограничивать. А жили они к тому времени уже неплохо. Собственная квартира на условиях не слишком кабального кредита, возможность иметь отпуск и покупать предметы не только первой необходимости. Однако всё это было почти полностью Таниной заслугой: Тане посчастливилось устроиться в Чикаго на работу более престижную, чем в Филадельфии, и бремя семейного бюджета легло на неё. Стипендия резидента мало что к нему добавляла. Теперь же получалось, что Тане вскоре придётся уволиться.
Ничего, на первых порах надо будет приспосабливаться к ограниченному доходу, «затянуть потуже пояс», а по окончании резидентуры Юра устроится куда-нибудь акушером-гинекологом. Первый пункт вынужденного плана – увольнение – решили максимально оттянуть. Это стало возможно благодаря тому, что Юра сам наблюдал Танину беременность и делал ей необходимые назначения. Это позволяло, во-первых, не платить за не предусмотренные дешёвой медицинской страховкой услуги, а во-вторых, до последнего момента скрывать факт беременности на Таниной работе.
Сын Майкл родился, когда Юра был на третьем году резидентуры. Для Юры мало что изменилось с рождением ребёнка, разве что он стал спать ещё меньше, да иногда был привлечён Таней побыть с сыном в выходной день, чтобы дать ей возможность куда-нибудь выбраться. Иными словами, каждому его дню, и так, казалось, не имевшему ни единого свободной минуты, пришлось ещё немного подрастянуться, дабы вместить в себя неведомые дотоле семейные хлопоты.
Но по мере приближения того дня, когда учёба наконец закончится, Юре все меньше хотелось становиться рядовым акушером-гинекологом, пусть даже и в Чикаго. И он, не говоря пока ничего жене, принялся изучать варианты fellowship. Это было удивительно приятное занятие: не надо было сдерживать своих притязаний, можно было смаковать и обдумывать каждый вариант спокойно и со знанием дела. И всё потому, что профессора из Чикаго давали ему самые лучшие рекомендации.
Юра выбрал Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, где преподавал известный профессор Роуди.
В итоге Тане пришлось мириться сразу с несколькими вещами: первое – семейный доход становился совсем скудным, второе – можно было забыть о прекрасной работе, куда Таня планировала вскоре вернуться, третье – мужа она снова будет видеть лишь по выходным, и четвёртое – им придётся опять переезжать, причём на сей раз с маленьким ребёнком, продавая первую их американскую квартиру со всей её обстановкой, в которую столько вложено души и которая вполне могла бы прослужить им ещё долгие годы. А самое обидное – никто не предлагал ей участвовать в выборе их общего будущего. Оно уже было заранее спланировано её мужем, а она, и то тайно, в глубине души, могла выбирать между тем, следовать ли ей вслед за мужем на предложенных условиях или остаться в Чикаго одной с маленьким ребёнком.
Впервые Таня позволила себе не скрыть охвативших её эмоций. Юра был искренне удивлён и озадачен реакцией жены. С её слов выходило, что в будущем интересовала Юру лишь одна грань – светлая, и виделась она ему таковой лишь под собственным, сугубо эгоистичным углом зрения. Юра, ощущая нарастающее раздражение и недовольство, решил было дать жене отпор, но, к счастью для обоих, передумал. Во-первых, Танины доводы имели под собой почву, а во-вторых, Юра чувствовал, что гораздо большего добьётся иными способами. Отступать он был в любом случае не намерен, но тоталитарные методы могли дать обратный желаемому результат.
Однажды покорив свою жену чем-то ему самому неведомым, Юра и потом не потерял способности почти гипнотически воздействовать на неё. Зная все закоулки женской души (да и тела), он умел ловко нажимать на только ему известные сокровенные рычаги. В такие моменты Таня, разнеженная редкой, но всегда бурной и головокружительной лаской, на которую был способен только Он, была готова сделать для него ещё больше. Он был и оставался её кумиром, её талантливым, несравненным Юрой, которого ждала удивительная, редкая судьба и непременное признание. Да, Таня мечтала о признании его талантов и другими людьми, хотела через чужое признание ощутить и свою роль в его достижениях.
Так или иначе, через два месяца они переехали в Лос-Анджелес.
Учёба в fellowship не подразумевала стипендии. Это выяснилось только тогда, когда Юра пришёл подавать документы. Оказывается, с этого года были введены новые правила.
– Я готов работать бесплатно, – с готовностью заявил Юра.
– К сожалению, даже при этом условии мы вас не сможем принять. Необходима страховка вашей врачебной ответственности.
Перед Юрой встала почти непреодолимая стена: страховку надо было покупать. Для этого нужны деньги, и немалые. Деньги, как известно, платят за работу. Но за работу в fellowship никто ему платить не собирается. Исходя из этого, оставался лишь один способ решить задачу:
– А если я устроюсь параллельно в другую клинику на половину рабочего дня, я смогу выполнить программу fellowship?
– Сможете. Здесь вы будете проводить время с семи утра до четырёх дня. Остальное время вы можете тратить на что пожелаете.
В итоге проблема была решена: он устроился на вечерние амбулаторные акушерско-гинекологические приёмы четыре дня в неделю. Три четверти зарплаты должны были покрывать страховку, оставшаяся четверть предназначалась для Тани и Майкла. Все утра он проводил в операционной госпиталя. Так всё устроилось, и ему самому больше ничего не было нужно.
Профессор Роуди был одним из самых талантливых онкологических и реконструктивных хирургов на Западном побережье. Юре, безусловно, стоило пойти на такие жертвы, чтобы попасть в святая святых этого мастера – в операционную. Роуди творил настоящие чудеса, и изумлённому взгляду доктора Вольмана (Юра поменял фамилию себе и домочадцам при получении американского гражданства) каждый день являлось искусство бережного и вдумчивого обращения с тканями человеческого тела. Юра овладевал всё новыми приёмами, он научился не только глазами, но и руками чувствовать анатомию каждого органа, каждой связки, костного выступа, сосуда или нерва. Он перестал испытывать страх перед кровотечением, ранением соседних органов. К нему пришло завораживающее и освобождающее чувство, столь знакомое хорошим хирургам – он имел контроль абсолютно надо всем, что происходит в операционном поле, всегда знал, что именно он будет делать дальше. Он уже не был подобен студенту последнего курса консерватории, научившемуся, наконец, безукоризненно исполнять чужую музыку. Он, постигая тонкости, изобретённые великими мастерами до него, уже и сам мог импровизировать, а подчас и позволял себе корректировать партитуру. До композитора ещё следовало расти, но и эта роль была не за горами.
Юрин ярко выраженный перфекционизм, в сочетании с упорством и невероятным трудолюбием сделали своё дело – через два года, вручая Юре документы, профессор Роуди обнял его и с большим чувством сказал, что испытывает великую грусть, расставаясь с талантливым своим учеником – любимым учеником, превзошедшим учителя. Да, за эти годы Роуди воистину стал для Юры Учителем и непререкаемым авторитетом. И трудно было бы придумать лучшую путёвку в жизнь, чем эти слова, сказанные Учителем.
В Университете Юра не остался, несмотря на привязанность к профессору. Не стал он подавать документы и в другие университетские клиники – слишком сложная и неоднозначная царила обстановка в академических учреждениях. Во многом она напоминала отношения между кафедральными сотрудниками в Новосибирске – много сил следовало здесь отдавать налаживанию политических связей, что требовало особых личностных качеств, которыми Юра и в юности не мог похвастать. В свою очередь частная практика открывала, казалось, безграничные возможности для самосовершенствования, предоставляла долгожданную свободу и высокий доход.
Юра с семьёй перебрался в пригород Сан-Франциско и там открыл собственную специализированную клинику. Он быстро приобрёл прекрасную репутацию среди страховых компаний и врачей, направлявших к нему пациентов. Он брался за любые, самые сложные, случаи и почти всегда находил решение. Многие врачи, даже те, которые сами занимались реконструктивными операциями, оценив уровень Юриной квалификации, наиболее сложных пациентов направляли к нему.
И Юра справлялся с любой задачей. И не просто справлялся, но и совершенствовался изо дня в день. Особенности оперативной техники, способы выкраивания лоскутов и их расположения, обдумывание доступов и формы игл-проводников стали его делом, которым он жил и которым горел. Юра стремился к снижению частоты рецидивов и осложнений. Как перфекционист, он не мог уйти из операционной, зная, что можно было выполнить что-то лучше. Он не искал себе оправданий. Любая операция должна быть выполнена идеально, и то, что хирург что-то не умеет или даже просто не уверен в том, что справится, по мнению Юры, не могло служить поводом для выбора более простой методики. На выбор доступа и метода операции должны влиять только соображения блага пациента и ни в коем случае квалификация врача. Лишь доведённая до совершенства техника могла освободить хирурга от необходимости идти на подобные компромиссы. И Юра без устали свою технику совершенствовал, причём не только в операционной, но и дома, выкраивая вечерами лоскуты, пытаясь на компьютере, в трёхмерных графических программах добиться их правильного расположения между виртуальными органами и тканями, а нередко и просыпаясь среди ночи от мысли, посетившей его во сне.
