В КАЮТ-КОМПАНИИ
Капитан парохода мистер Макдоннел был среднего роста, черноволосый, с легкой проседью на висках. Трудно было определить его возраст. Но когда он улыбался, светлые морщины прятались и он выглядел совсем молодым.
«Веселый человек», — решила для себя Антошка и с надеждой прижала к себе Пикквика, который старался высунуть нос и даже заскулил. Но капитан, казалось, ничего не заметил.
— Джордж, — окликнул капитан молодого матроса, проходящего мимо, — покажите пассажирам их каюту, помогите устроиться и передайте коку, чтобы он принял на довольствие в кают-компанию еще трех пассажиров. Вас ведь трое? — Капитан выразительно посмотрел на руки девочки, заталкивающие мистера Пикквика за пазуху.
— Да, то есть нет. Трое — это если считать Пикквика. Вы разрешите его взять с собой?
— Не знаю, стоит ли? — рассмеялся Макдоннел. — Покажите.
Антошка извлекла щенка. Капитан посадил его на ладонь и, придерживая другой рукой, стал вертеть мистера Пикквика, рассматривал его со всех сторон, раскрыл пасть, снова сомкнул и, возвращая Антошке, сказал:
— Подходящий пассажир. Отличный скотч, прикус что надо, уши великолепные, он старается их уже поставить, лапы сильные. Будущий чемпион. Ему десять — двенадцать недель?
— Да, ему три месяца.
— Но… — сказал капитан, подняв палец.
Антошка замерла.
— Сервировать мистеру Пикквику будут под столом, а не на столе.
Антошка и мама рассмеялись. Все уладилось.
Молодой матрос, вытирая руки паклей, предложил:
— Пожалуйста, пройдите прямо… теперь налево… теперь вниз…
— По лестнице? — спросила Елизавета Карповна.
Матрос усмехнулся:
— Вниз по трапу, миссис.
Каюта была небольшая, с четырьмя койками в два яруса. Верхние койки были откинуты и прикреплены к переборкам. Между койками стоял рундук, который Антошка приняла за комод, две тумбочки с углублениями на крышке, в которые были вставлены графины с водой и стаканы.
— Располагайтесь, пожалуйста. Багаж вам принесут. Завтрак в восемь ноль-ноль, ленч в тринадцать, затем файф-оклокти[1] и обед в двадцать ноль-ноль.
Елизавета Карповна соображала, где поместить дочь — у иллюминатора или у внутренней переборки. Где безопаснее? Антошка сама облюбовала себе койку у внутренней переборки.
Матрос внес два чемодана. Один чемодан, с подарками для ленинградских детей, Елизавета Карповна попросила засунуть под койку, а второй стала разбирать.
Антошка выскользнула вслед за матросом и вскоре вернулась обратно.
— Это ты куда бегала?
— Я хотела посмотреть, посыпает ли матрос солью наши следы.
— Нет, мне кажется, наш капитан без предрассудков. Он сразу согласился нас взять, не стал мне выговаривать, что женщина на корабле приносит несчастье, и вообще обошелся весьма приветливо.
Антошка повисла на шее у матери:
— Мамочка, ты только подумай: пройдет несколько дней, и мы будем дома. Ведь с этого корабля мы сойдем только на нашу землю, и никуда больше. Это же счастье.
— Подожди говорить «гоп», — вздохнула мама.
— Мамочка, ты, кажется, тоже становишься суеверной.
Антошка посмотрела на Пикквика. Он ходил, переваливаясь на коротких лапах, обнюхивал, удивлялся и успел сделать три маленьких круглых лужицы.
Вверху грохотало, визжало, скрипело, и вдруг в этом грохоте, где-то совсем близко, раздались удивительно нежные звуки, словно кто-то играл на тоненькой флейте. И сразу вспомнились душистый подмосковный лес после дождя и дальний гром завалившейся за лес тучи, и почему-то хотелось плакать. Мать и дочь стояли прислушиваясь. Музыка становилась все явственнее, Антошка распахнула дверь. За нею стоял старый человек в тельняшке, с белоснежной бородой, бахромой обрамлявшей подбородок от уха до уха. В руках у него была маленькая деревянная коробочка — музыкальная шкатулка: она-то и издавала эти нежные звуки.
— Здравствуйте, леди, пожалуйста кушать, — пригласил старик. — Разрешите, я вас провожу…
Этот старик, мистер Мэтью, как узнала позже Антошка, много лет служил стюардом на пассажирских пароходах и будил своей музыкальной шкатулкой богатых путешественников, приглашая их к столу. Во время войны он перешел на транспортный пароход помощником боцмана вместе со своей шкатулкой. Матросы любили слушать шотландские песенки, и в кубрике шкатулка Мэтью была единственным музыкальным инструментом. Оторванные на многие недели от дома, всегда в напряжении, они прислушивались к музыке, обещавшей им скорую встречу с семьей, землей и, главное, мирную жизнь, и готовы были без конца слушать волшебную шкатулку.
Антошка шепнула Пикквику, чтобы он тихонько сидел в каюте и не скулил. Следом за мистером Мэтью они с мамой поднялись на верхнюю палубу, на которой воцарилась тишина — время ленча, — и прошли в кают-компанию.
За столом уже собралось человек десять. Все они при входе женщин встали, и капитан указал Елизавете Карповне и Антошке места рядом с собой.
— Господа, — сказал капитан, — я представляю вам наших милых пассажиров: миссис доктор Элизабет Васильефф, мисс Анточка Васильефф и… — Капитан обвел глазами каюту. — А где же третий пассажир? — спросил он Антошку.
— Я его оставила внизу, — виновато пролепетала она.
— О, прошу мистера Пикквика пригласить к столу. А впрочем, мы попросим это сделать Гарри.
На противоположном конце стола поднялся молодой матрос.
— Мистер Гарри, — представил капитан, — наш радист, самый осведомленный человек на корабле»
— Но где же прибор для мистера Пикквика? — спросил Гарри.
— Под столом, — серьезно ответил капитан, — пригласите его. Итак, леди, — продолжал он, когда Гарри ушел, — представляю вам старшего помощника, мистера Эдгарда, хладнокровного, как огурец, но который может быть едким, как перец. Отличный парень.
Мистер Эдгард встал и серьезно поклонился. Казалось, что он не способен на шутки. Высокий, худой, с густой шевелюрой каштановых волос и светлыми, действительно огуречного цвета глазами.
— Мой второй помощник, он же штурман, мистер Джофри, что значит «веселый».
Поднялся молодой кареглазый мужчина. В нем все было крупно, значительно. И голова, неподвижно сидевшая на крепкой шее, и руки с сильными пальцами. Он стоял, показывая все свои тридцать два крупных белых зуба.
— Отличный парень, самый сильный человек на корабле и, пожалуй, самый веселый… Мой третий помощник, мистер Рудольф, — продолжал капитан, — сейчас на вахте. Познакомитесь с ним позже. Он замучает вас рассказами о своем бэби, которому исполнился уже год и которого он еще ни разу не видел. Если фотографии его бэби вам понравятся, он станет вашим другом… Старший механик, мистер Стивен, наш уважаемый грэнд-фазер.[2]
Это был действительно пожилой человек, сухой, жилистый, чисто выбритый. Он по-старомодному поклонился, без улыбки, чуть склонив голову. Антошке он показался похожим на учителя.
— Наш врач, мистер Чарльз. Притворяется, что не любит моря, но ходит на корабле уже лет двадцать, собирает страшные морские истории, записывает их и когда-нибудь издаст интересную книгу. Отличный врач, потому что признает только одно лекарство — крепчайший чай, сам никогда не болеет.
Доктор, единственный человек на пароходе в очках, с маленькими черными усиками, улыбнулся, сверкнув золотыми зубами, и сказал:
— Как видите, у нашего капитана все гуси выглядят лебедями, все отличные парни.
— А вот и мистер Пикквик! — воскликнул капитан.
Все обернулись. У дверей стоял Гарри со щенком на руках. Пикквик поднял одно ухо и беспомощно оглядывался, а завидев Антошку, рванулся к ней.
Чинное молчание и торжественное представление команды разом рухнуло. Щенок переходил из рук в руки и вызывал всеобщее восхищение. Люди, сдержанные в общении друг с другом, вдруг раскрывались совершенно по-иному. Они не стыдились самых ласковых слов, самых нежных прозвищ, потому что все это было обращено к собаке, и они не боялись, что их заподозрят в сентиментальности. Подобное обращение даже с ребенком вызвало бы со стороны других кривые усмешки, было бы нарушением традиционной английской сдержанности.
Елизавета Карповна, улыбаясь, наблюдала, как все эти взрослые мужчины вдруг превратились в мальчиков, очень милых и ласковых, и понимала, что им нужна такая разрядка, им нужно выложить весь запас нежности — открыто, душевно, без оглядки на этикет.
— Ну, приступим к ленчу, господа, — прервал всеобщее ликованье капитан. — Леди, прошу!
На столе, покрытом белоснежной скатертью, перед каждым стояло маленькое продолговатое блюдо, разделенное перегородочками, и в каждом отделении лежал кусочек селедки, пара каких-то зеленых ягод, кислая капуста, маринованная слива, свернутые рулончиками пластинки вареного мяса.
