— Как вы можете?! — Комок в горле не давал пацану возможность использовать всю силу своих слов в той мере, в какой ему хотелось бы, но он изо всех сил старался придать своему голосу уверенный и жесткий тон. — Как вы, двенадцать взрослых, уважаемых в селении коряков, бросаете своего шамана, одного, на произвол судьбы в самом сердце тундры? Как вы можете прятаться в теплых ярангах, в то время как немощный старик гибнет в снегу и метели? Почему вы, опытные и закаленные охотники, боитесь выйти в тундру, чтобы сделать доброе дело? Неужели в вас не говорит гордость своего народа? Неужели вы настолько привыкли прятаться от проблем и скрываться от них, что даже смерть шамана не способна вызвать в вас хоть капельку жалости?
Вопросы жалили каждого и заставляли съеживаться.
— Послушай, мальчик… — Старшина понял, что пацана необходимо заставить замолчать и немного образумить. Мужчины, сидевшие в палатке, потупили взгляды и не решались вступить в спор между старшиной и внуком шамана. — Мы прекрасно понимаем, что ты переживаешь за своего дедушку. Мы разделяем твое беспокойство. Но подумай сам: если мы отправим в такую пургу двух-трех людей на его поиски, то много ли они смогут сделать для его спасения? И если они погибнут во время поисков, кто будет оправдываться перед их женами и детьми? Может быть, ты?
Тут Никита не выдержал и вскипел уже по-настоящему. Родство с заклинателем давало о себе знать. Он говорил, словно взрослый, умудренный жизнью мужчина.
— И ты еще смеешь называть себя старостой? Ты прячешься за женщин и детей, пытаясь оправдать свою трусость и нерешительность, и заставляешь остальных мужчин вести себя так же! Какие же вы после этого охотники? Какие же вы после этого мужчины! — Никита повернул голову и гневно окинул взглядом сидящих перед ним людей.
Ни один из них не посмел поднять взгляд навстречу пылающим уголькам глаз отчаявшегося подростка. И только старшина не оставлял своих попыток успокоить «оратора».
— Я не буду отвечать на твои гневные речи, пока ты не успокоишься. Тебе уже пятнадцать, но я вижу, что ты не научился как следует разговаривать с взрослыми, которые опытнее и умнее. Общаясь с взрослыми, ты должен научиться вести себя сдержанно, потому что…
— Сдержанно? — Казалось, каждое слово старшины только распаляет Никиту, и теперь он совсем не отдавал себе отчета в том, что он говорит. — Как я могу быть сдержанным, когда дюжина здоровых мужиков трусит перед лицом опасности? Ты… — Тут к горлу снова подкатил комок, и подросток был вынужден вдохнуть побольше воздуха, чтобы вымолвить то, чего еще вчера он бы в жизни никому не сказал. — Ты просто жалкий трус, и все вы, — Никита ткнул пальцем в мужчин, — и все вы просто тряпки, а никакие не охотники!
Старшина, взбешенный такими словами, брошенными в его адрес каким-то дерзким сопляком, хотел было ударить мальчика по лицу, но отец Никиты оказался гораздо быстрее. Кондрат Теченеут перехватил руку старшины, сильно сжал его кисть и посмотрел тому прямо в глаза.
— Не смей трогать мальчика. Поднимать руку на ребенка, когда ты не способен ему ответить, — это свидетельство наивысшей глупости. — Отец ослабил хватку и повернулся к собравшимся. — Ведь Никита прав! Мы, мужчины, называющие себя коряками, пугаемся, как трусливые зайцы, и отступаем непонятно перед чем. Скажи, Кавав, ты что, когда-то боялся ходить в тундру один? — Кондрат обратился к одному из сидящих на шкурах мужчин, чье лицо было испещрено шрамами.
Кавав стыдливо покачал головой.
— Тогда, может быть, ты, Кульу, боишься каменной березы и отвесных оврагов? — обратился Теченеут еще к одному коряку, видимо, рыболову.
Тот тоже не посмел поднять глаза, а только промычал про себя что-то невразумительное и покачал головой. Никто не хотел показывать себя малодушным.
— На словах здесь трусов нет! — Кондрат окончательно отпустил руку старшины и теперь в полный голос обращался ко всем, кто сидел в яранге. — Так чего вы боитесь на деле? Я сам поеду на помощь шаману, потому что он мой отец. А если вы хотите и дальше отсиживаться в своих юртах — то мне нечего больше вам сказать!
Он вскочил, всем своим видом показывая пренебрежение к тем, кто неспособен наступить на горло собственным предрассудкам и страхам.
Мужчины зашумели, один из них встал и подошел к Кондрату.
— Ты прав. Это великий позор! Наш шаман, человек, который знает каждого из нас с младенческого возраста, попал в беду, а мы сидим сложа руки и боимся нос высунуть из яранги! Какие же мы после этого мужчины?! — После этой тирады из полукруга начали все чаще доноситься возгласы одобрения и поддержки.
Собрание из «вялотекущего» перерастало в «военный совет». Теперь пристыженные мужчины, отбросив суеверия, уже не боялись высказывать свои мысли, начав разрабатывать план. Отец Никиты, поняв, что его роль в этом вопросе окончена, быстро оглядел ярангу в поисках сына. Но Никиты уже нигде не было.
Кондрат подошел к выходу из яранги и немного приоткрыл завесу. Внезапно в жилище донесся шум ревущего мотора, и мужчины притихли. Кондрат пулей вылетел наружу, но было уже поздно: снегоход с грохотом выкатил из-за дальней яранги и повернул в сторону леса. Кондрат успел лишь заметить, что за штурвалом сидел его сын. Отец помнил, что в снегоходе лежало несколько бревен, запасной двигатель, стальные тросы и пара больших промысловых крючьев.
— Никита, куда?! Стой! — закричал Кондрат вдогонку мальчику, но из-за рева мотора и завывания метели его слова были почти неслышны.
Глава 11
Небольшую палатку под заснеженной сопкой заметало все сильнее и сильнее. Степан Теченеут, сидя внутри, разводил костер из березовой коры, так удачно срезанной неподалеку. Ему не давали покоя мысли о том, что он увидел там, в перелеске, и шаман вновь и вновь «прорабатывал» возможные варианты того, что это было на самом деле.
Старик поднял руку, немного расширил небольшое отверстие наверху палатки. Топить «по-черному» он не мог: непременно задохнулся бы в чаду. Поэтому ему приходилось иногда открывать клапан в верхней части палатки, чтобы выпустить немного дыма. Эти движения были для него привычными, как бы автоматическими. Он снова и снова механическими жестами открывал и закрывал клапан, ни на секунду не прекращая думать о серебряной птице в перелеске. Мертвый пес лежал рядом. Шаман понимал, что скоро придется пустить его в ход — еда стремительно кончалась, а вот буря так и не думала усмиряться.
Покряхтев, Степан выбрался из палатки, чтобы немного утоптать снег. Он делал это практически через каждые три часа. Дело в том, что если снег наметался бы хаотически, то палатку бы просто замело. Тем более старику необходимо было некоторое движение, потому что даже при горящем костерке температура не была такой уж теплой. Так что активная разминка в виде частых потаптываний на одном месте приносила Теченеуту некоторое облегчение. Однако старик не забывал и о собственной безопасности, каждый раз беря с собой карабин — неизвестный, которого он, кажется, ранил, все еще мог быть где-то рядом.
По прошествии суток шаман начал беспокоиться еще кое о чем. С провизией у него особых проблем не было: для того чтобы раздобыть воды, ему стоило всего лишь набрать снега, а еда в виде целой стаи ездовых собак лежала прямо под рукой, зарывшись в сугробы. Но так ведь не могло продолжаться бесконечно. Сам он уже никак не мог выбраться из этой глуши, а в такую метель на поиск, скорее всего, никто не отважится выйти. Что же ему остается делать — сидеть и покорно ждать своей участи? Честно говоря, старик и сам не знал ответа на этот вопрос…
Вернувшись в палатку, шаман принялся осматривать карабин. Вещь эта была, безусловно, отличная. Это верное оружие не раз спасало его в таежной глуши, а если какой-нибудь бедняга получит пулю из такого агрегата — пиши пропало. Калибр этого карабина был рассчитан на крупного зверя, поэтому при попадании в любую конечность человека ему ее просто-напросто отрывало. Естественно, выстрелы в живот и в голову заканчивались стопроцентным летальным исходом. Шаман не был жестоким человеком, но при надобности был готов снести череп потенциальному врагу.
И опять неспокойные мысли завели его туда, откуда он тщетно пытался выкарабкаться — к серебряной птице, лежавшей в каких-то пятистах метрах от его палатки. Пойти на разведку второй раз шаман за все то время так и не отважился. Во-первых, в нем все еще был силен первобытный страх перед неизведанным объектом. А во-вторых, он понимал, что, оставив палатку без присмотра, он рискует потерять всякий шанс на выживание. Поэтому старик предпочитал пережидать особо яростные порывы стихии внутри своей яранги, а когда становилось потише, мог позволить себе выйти из палатки и осмотреться. Но не больше этого. Все пять раз, когда он выбирался из палатки, Степан не видел ничего примечательного. Вокруг был чистый белый снег без чьих-либо следов, а собаки сбивались в стаю и начинали немного подвывать. Эта картина наводила на Теченеута тоску, и он уже начинал жалеть, что не взял с собой внука. Никита так хотел поехать с дедом на разведку, что чуть было не сбежал от отца и не запрыгнул в последний момент на нарты. Но мальчишка почему-то не стал этого делать. Он только попрощался с дедушкой и сказал, что хочет видеть деда как можно скорее. К сожалению, Никиту пришлось разочаровать…
