Раненных на телеги грузили как попало, вповалку. И теперь тем же макаром ёрзающие из бесящихся лошадей подводы разгружали. Те раненные, кто смогли добрести сами, потихоньку подтягивались, устало садясь, а то и падая на нежно зеленеющую травку. Стоны, крики — настоящая Бездна.
Арха снова сглотнула, заметив, как с днища телеги на землю тягуче капает кровь. В ушах у лекарки тонко, по-комариному, звенело.
— Стрисс, скоро ли меня-то посмотрят? — окликнул её бес, сидящий у самого полога.
Солдат поднял руку, демонстрируя кисть, обмотанную насквозь мокрой тряпкой. Чересчур маленькую и слишком плоскую кисть. Кажется, именно это и называлось «поражение ударно-дробящим оружием». Очень «ударно» и сильно «дробящим».
Взгляд лекарки скользнул по лицу беса, машинально отметил бледную кожу, испарину, синюшные губы и «плавающие» зрачки. «Вторичная фаза болевого шока характеризуется учащённым сердцебиением…» — заунывно затянул под черепом голос профессора Кшерра.
Взгляд ведуньи метнулся к телегам, потом снова к солдату с покалеченной рукой, к телегам — к солдату, к телегам — к солдату.
В ушах пищало всё громче.
— Ар, иди туда, — невесть откуда взявшаяся Ю тряхнула девушку за плечи так, что зубы клацнули. — Слышишь? Лекарство я и без тебя дать смогу.
Арха кивнула, впустую шевельнув пересохшими губами. И, подобрав подол, метнулась к подводам. «В столицу, в столицу, в столицу!» — колотилась в виски.
Арха за собой как будто со стороны наблюдала. И удивлялась, как спокойно и практично эта девица взялась за сортировку раненых. Быстрый осмотр и — направо, налево, к грахе, в палатку. Даже суета успокоилась, преобразившись в осознанную деятельность. И раненные перестали надсадно орать, лишь некоторые постанывали тихонечко, будто стесняясь. И лошади спокойно встали, только нервно дёргая шкурами.
Лишь раз она и пришла в себя, когда раненный, которого она велела отнести влево — к умирающим — вдруг схватил её за руку. Он что-то говорил, но лекарка его не слышала. Просто слух отключился. Арха ещё раз глянула на развороченный живот, в котором пропитанные кровью лоскуты и комки ткани перемешались с обрывками кольчуги и чем-то слишком живым. Ласково улыбнулась и расцепила пальцы солдата у себя на запястье. Только тогда и заметив, что раненый шавером был.
Наверное, это недолго продолжалось. Не так много времени и нужно, чтобы рассортировать тридцать — сорок раненных. Телеги отогнали в сторону, а ведунья, развернувшись на пятках, помчалась к операционной палатке. И споткнулась. Взгляд наткнулся на того самого шавера, лежащего в стороне. Он молчал, даже не стонал. Просто смотрел в небо. Лишь потому, что веки его медленно опускались, а потом снова поднимались, и можно понять — он всё ещё жив.
Нет, Архе не стало его жалко — все эмоции вообще куда-то подевались. Просто он ей напомнил кого-то. Не Ирраша — они с раненым походили друг на друга как любые два «кота». Кого-то другого…
«Нет, не помню… — всплыло откуда-то. И её собственный ответ, ехидный и колкий. — Не поверите, я тоже».
Ведунья медленно, с трудом переставляя вдруг ставшие деревянными ноги, подошла к лейтенанту — теперь-то она заметила нашивки. Но даже на колени не встала, смотрела сверху вниз. Шавер с явным трудом сфокусировал на ней взгляд.
— Узнала? — губы у него скривились, наверное, улыбнуться попытался. — Я знал, что так и встретимся. Когда услышал, что тебя сжечь собирались, а потом про отмену приговора, тогда и понял: встретимся. Я подыхать буду, а ты смотреть. Мне ещё твоя бабка высшую справедливость обещала.
Говорил он спокойно и ровно, даже дыхание было чистым, словно это и не у него вместо живота дырка до позвоночника. И это могло означать только одно — дышать ему осталось недолго.
Сказать, что дальше Арха действовала обдуманно — сильно преувеличить. Под черепом только бахнуло один раз: «Еретические высказывания и действия, принесение жертв лже-Богине, ведовство, чаровство…». Но она отмахнулась от гундосящего голоса, как от назойливой мухи. А больше никаких связных мыслей и не было.
Просто ведунья опустилась-таки на землю, доставая из-за пазухи кристалл, которые не разгорелся, а сразу и очень ярко вспыхнул зелёным, превратившись в шар чистого света. Она даже и не молилась, а будто руку протянула в сияние. Мысленно протянула — обе её ладони лежали по бокам от раны. Но пальцы лекарки сжали дружелюбно и ободряюще. А потом осталось только тепло и запах яблок.
Очнулась Арха от того, что кто-то отвесил ей чувствительного пинка. И только пару секунд спустя до неё дошло, что никто её не пинал. Это она сама на задницу села. А земля твёрдая.
Девушка огляделась, соображая, что по-прежнему находится на площадке перед лазаретом. Только тихо вокруг. Все, кто тут был — солдаты, раненые, возчики — молчали и пялились на неё. И старший хирург, стоявший, придерживая рукой полог операционной палатки, тоже молчал.
Но именно он первым голос и подал.
— Насколько вас ещё хватит с этим вашим сиянием? — строго поинтересовался метр Тахеш.
Ведунья неуверенно пожала плечами, не слишком хорошо поняв сути вопроса.
— Значит, будете работать, сколько потребуется, — отрезал медик. — Прошу к столу.
Арха неловко поднялась, сжимая в ладони слегка пульсирующий кристалл, послушно направившись к палатке. И только на пороге догадалась обернуться. Её отец спал — лекарка видела, как спокойно и ровно поднимается его грудь.
Тогда-то до неё и дошло, что она первый раз исцелила! Не помогла, не подпитала Жизнь, не посмотрела, что там внутри творится, а исцелила!
Правда, ведунья не была уверена, что сможет повторить этот трюк.
* * *
Впервые за всё время жизни в Дубках, Арха обрадовалась, увидев свой дом тёмным. Раньше неосвещённые окна становились прямым приказом к унынию и началу сожаления о собственной загубленной молодости в духе: «Никто меня не любит, никому я не нужна!». Сегодня же вечером она очень хотела быть никому не нужной. Разговоры на извечные и, несомненно, актуальные темы «Опять?», «Сколько можно?!» и «Ты дура!» в данный момент вполне могли заменить колесование. Или четвертование. В общем, лишними они казались.
Но, уже привычно придерживая калитку, ведунья осознала: не пронесло. Во-первых, Ир на неё так и не прыгнул. А отвлечь щенка от любимой развлекухи способен только ещё более любимый рогатый, видимо, засевший в доме. А, во-вторых, лекарка хаш-эда чувствовала — тут он, рядом совсем. Завис всего в нескольких шагах провалом в Бездну, в сердце которой бушует тёмное пламя.
Арха аккуратно прикрыла за собой калитку и с минуту пыталась справиться с запором. Щеколда всё никак не желала вставать на своё место. В конце концов, поняв, что замок она сейчас выдерет с мясом, девушка тяжко вздохнула и, нога за ногу, поплелась в дом. Никогда раньше она не жалела о том, что не курит. Был бы повод задержаться на крыльце. А за это время демон, может, и делся куда. Например, провалился в эту самую Бездну с пламенем.
Не делся. Сидел, опершись рогатым затылком в бревна стены. Руки, понятное дело, на груди сложил. А глаза в темноте подсвечивались красным. Бесится.
В ногах Его лордства гордым сфинксом замер Ир, демонстративно отвернув от хозяйки морду. И этот предатель.
— Ты ужинал? — обречённо спросила Арха, ни на какой ответ, естественно, не надеясь.
Лекарка его и не получила. Пришлось вздохнуть ещё тяжелее. А что ещё делать, если в качестве воспитательных мер твой любимый мужчина прибегает к методике «Я всё решил — слушать меня и строиться в три шеренги»? Вот сейчас помолчит-помолчит, а потом как выдаст эдакое, отчего только вешаться и останется.
И сил спорить нет никаких. Ведунья себя не то, что усталой — выжатым жмыхом чувствовала. Вот всё масло до капельки из неё выдавили, оставив сухую труху. Арха села на скамью, поставив локти на стол и с силой потерев ладонями лицо. И только тогда поняла, что она из лазарета уплелась, как была — в косынке и фартуке. Между прочим, грязных и заляпанных всяким — разным.
Этот-то факт её и взбесил. Основательно так взбесил, с места в карьер, до стиснутых зубов и багровой пелены перед глазами. Ей бы вымыться, закинуть в пусто сосущий желудок что-нибудь и рухнуть в постель. А не в очередной раз выслушивать объяснения, почему она идиотка.
Лекарка сцепила пальцы в замок — до побелевших костяшек сцепила — и аккуратно, как будто они стеклянными были, положила на стол. И вот когда она себя практически убедила, что воплями с проблемой не справиться, демон решил заговорить. Нашёл, конечно, время!
— Арха, я не знаю, как ещё донести до тебя мысль…
— Дан, скажи мне, пожалуйста. Вот то, что я ведунья, тебе сильно мешает жить? В смысле то, что я лезу, куда меня не просят, помочь всем пытаюсь и конспирацию нарушаю, сильно мешает?
