пальцы.
И я послушалась. Я зашла домой, не спеша приняла душ, сварила себе пельмени, а потом легла в кровать и уснула.
Я проспала почти сутки, проснулась в пять утра на следующий день. Я сделала омлет на завтрак и впервые за три недели выпила кофе. Ммммм, какое невероятное наслаждение – чашка кофе с утра, когда есть определенность и никуда не надо спешить. Тут я застыла – а точно ли мне не надо спешить? А вдруг бой не закончен? Андрей совсем один и этой ночью никто не читал ему сказок. Внутри всё похолодело.
Я чувствовала большую ответственность за то, что с ним произошло. Меня терзало чувство вины. Нет, оно не просто терзало меня, оно подобно волне накрывало меня с головой и крутило, когда я оказывалась внизу. Я чувствовала, что виновата. В том, что Шерхан был между жизнью и смертью виновата только я. Нам нельзя было начинать сближаться. Нельзя было начинать отношения. Надо было оттолкнуть его и тогда ничего бы не произошло. Всё, что с ним произошло, это из-за меня. Потому что я всех теряю. Все вокруг меня или бросают меня и уезжают, или умирают, если решают остаться со мной. Это как проклятие. Все умрут.
С этой мыслью я влетела в отделение реанимации «тысячекойки» в то утро. Андрея уже перевели час назад после утреннего обхода. Я немного успокоилась, несмотря на пульсирующую в мозгу фразу «все умрут».
Отделение неврологии находилось в этом же корпусе на шестом этаже. Через пять минут я была в ординаторской и говорила с неврологом. Александр Сергеевич уже звонил, поэтому с информацией сложностей не возникло. А сразу дала понять, что мне не интересны медицинские термины, мне нужно знать, как Шерхану жить дальше, какие последствия у его травмы и что необходимо для реабилитации.
Когда я заглянула в палату, он спал. Отдельная палата с телевизором это был максимум, на который можно было рассчитывать даже с деньгами и связями. Я села на стул и начала ждать.
Его разбудила медсестра, когда пришла ставить ему капельницу. Он увидел меня и улыбнулся. Он улыбался! Корсак с разбитой головой, сломанными рёбрами и гематомами по всему телу улыбался. Значит, всё будет хорошо.
– Переезжай ко мне, – сказал он через десять дней, когда мы гуляли по коридору и восстанавливали координацию движений.
И я переехала. Через неделю после его выписки из больницы я собрала сумку с необходимыми вещами и переехала в его квартиру на мысе Эгершельда.
[1] сказка Братьев Гримм «Король Дроздобород»
[2] Песня «My Heart Will Go On» канадской певицы Celine Dion, саундтрек к к/ф «Титаник» 1997
[3] Сказка Братьев Гримм «Сказка о заколдованном дереве».
[4] Сказка Братьев Гримм «Двенадцать охотников».
[5] Сказка братьев Гримм «Королёк и медведь».
[6] Сказка Братьев Гримм «Гензель и Гретель».
[7] Сказка Братьев Гримм «Король-лягушонок или Железный Генрих».
10
Я не чувствовала себя дома. Шерхан был самым близким человеком для меня, он был мой единственный друг, рядом с ним я дышала, и меня не скручивала боль, меня не душили слёзы. Но это не был мой дом.
Я оказалась не готова к тому, что нас теперь будут воспринимать как пару. Я оказалась не готова к тому, что теперь я должна буду заботиться о нём, как он всё это время заботился обо мне. Безусловно, я окружила его заботой, я поддерживала его и всегда была готова подставить своё плечо. Но этого было недостаточно для нас, этого было недостаточно, в первую очередь, для него. Он хотел большего.
Часто у меня в голове мелькали вопросы, почему мы вместе и зачем я переехала к нему. Отвечая на них, я старалась быть честной сама с собой. Инстинкт самосохранения толкал меня на то, чтобы я искала спасения. Тьма отчаяния, которая засасывала меня с каждым днем всё глубже и глубже, вела меня к гибели. Подсознательно я это знала. Рано или поздно я бы перестала сопротивляться и погрузилась бы в иллюзорный Добрый мир полностью. Физическая гибель от тоски это такая же реальность, как и гибель от травм. И я двигалась к этой гибели.
Шерхан был моим спасательным кругом, он был рукой помощи, которая вытянула меня на поверхность. Для того чтобы жить дальше, я стала его женщиной. Мне пришлось заблокировать часть памяти. В тот день, когда я пришла к нему сама, я открыла глаза заново.
Каждый день после занятий я возвращалась в квартиру, мы ужинали, смотрели фильмы, часто просто лежали, обнявшись, и молчали. Он прижимал меня к груди, а я просто расслаблялась и грелась его теплом.
Андрей быстро восстанавливался, через два месяца после выписки из больницы он свободно передвигался без посторонней помощи и даже вернулся в спортзал с тренером по ЛФК. Он нанял охрану, и теперь меня на занятия возил крепкий бритоголовый парень, Павел.
Но бывали и плохие дни. При изменении метеоусловий, обычно во время дождя, у Шерхана болела голова. Эта боль терзала его часами, обезболивающие препараты не помогали. Об интенсивности этой боли я могла судить по тому, как спустя несколько часов сражения с болью, крепкий взрослый мужчина сворачивался, обхватывал голову руками и лежал, уставившись в одну точку, обливаясь потом. Лицо его тогда становилось белым, а глаза были почти черными.
Впервые столкнувшись с приступом, мной овладела паника. Как-то утром, когда Владивосток накрыл циклон, я пила кофе на кухне. Андрей вышел ко мне без обычного «Кы-ы-ы-ысь» и объятий, он, молча, налил кофе и сел рядом. Весь его вид говорил о том, что он не в порядке.
– Привет, кот, как ты? – я тронула его за плечо.
– Голова болит, – он поморщился.
– Сейчас исправим, – я поднялась с места за лекарством.
Врачи предупреждали о возможных головных болях, я думала, что подготовилась. Посмотрев на Шерхана, решила, что на занятия я сегодня не поеду.
Когда за несколько часов я сменила ещё два препарата, от которых так же не было толку, я запаниковала. Я не могла смотреть, как он мучается. Несмотря на его геройский вид и молчание, я видела, что ему очень плохо. На предложение вызвать скорую помощь он фыркнул на меня и сказал, что он не слабак. Я ложилась сзади, обнимала его напряжённое тело, но не могла просто лежать и ничего не делать. Чувство беспомощности и никчемности накрыло меня, что, что ещё я могу для него сделать, как ещё я могу ему помочь.
К концу дня я уже
