Говоря о вопросах экономических, следует проникнуться сильным сердечным стремлением к тому, чтобы горькое ощущение переживаемой нами постыдной приниженности, выражающейся в постоянном подражании чужеземному строю экономической жизни, заменилось новым всенародным чувством, ободряющим и одушевляющим наш дух, чувством государственно-народной гордости, основанной на успехах самосознательных мероприятий, и чтобы в то же время канцелярская самонадеянность покаялась в своих заблуждениях и освежила свои мысли духом смиренномудрия, способного почерпать законодательные ведения не из архивной пыли, а из живого источника жизненной струи, и тогда населяемая нами вселенная получит твердую способность встать на свои ноги и показать свой исполинский рост во всей его величине. Поспешим же эту способность засвидетельствовать в глазах всех обновлением и улучшением нашего сельского хозяйства, без которого мы не войдем в обетованную землю благоустройства. Но как только мы будем стоять на твердой почве экономического развития и будем руководиться во всех других своих действиях духом смиренномудрия, тогда нет силы, могущей сломить нашу силу. О, какое высокое положение, не проявляя никакой грубой силы, достигнуть всесветного сознания в том, что нашей силе нет ни конца, ни предела! Многим покажется, что я свернул в сторону со своей дороги, заговорив о государственно-народной силе при вопросе о мелких винокурнях. Нет, я на своей дороге. В течение настоящего столетия мы неоднократно видели, что сила крепостей и армий подвергалась поражению, а на стороне непобедимости были силы духа и мускульной крепости, и они-то стояли, как неприступная твердыня; но орудия этой твердыни невозможно укрепить без домашнего довольства (пирога и мясных щей), недостижимого при существующей ныне акцизной системе.
Во время крепостного права бывали редкие случаи отобрания у крестьян части удобрения на господские поля и части скота на господский двор, и от этого неизбежно страдали только отдельные крестьянские хозяйства; а со времени введения акцизной системы вся русская земля оказалась в отношении сельского хозяйства в крепостной акцизной зависимости, так как прекращение мелкого винокурения, последовавшее от однообразия акциза, отняло у скота барду, у крестьян – скот, а у полей - удобрение и, в добавок к этому, раскинутая по всей России сеть беспредельного количества кабаков уловила в них последние гроши, извратив, притом, развитием пьянства семейный быт и добрую нравственность. Эта взгляды и убеждения разделяются всеми; ибо горькие последствия пьянства очевидно выражаются на сельском хозяйстве землевладельцев, на производствах фабричных и заводских работ и на быте крестьян. После этого возможно ли такую вредоносную систему штопать какими-то заплатами в виде прибавления к ней новых параграфов? Такое штопанье при общем сознании бедствий, наносимых системою, выразило бы в нас, по меньшей мере, бесполезных говорунов; скажу более, выразило бы предательство, исполненное преступного бесчувствия и возмутительного хладнокровия. Да не будет так! Да не падет на нас этот позор! Те стенания, которые слышатся из каждой деревни о пропойстве, и те лишения холоднопочвенных губерний барды и удобрения, которые отняли у взрослых питание, а у детей молоко, должны нас подвинуть к решительному слову, т.е. к тому, что вся действующая акцизная система, с бесчисленными к ее уставу циркулярными дополнениями, не стоит никакой починки и должна быть сдана в архив вечного забвения; взамен же ее должна явиться система, соглашенная с интересами земли и народа, и согласование это должно выразиться фактически в согревании почвы северных полей удобрением и в появлении в крестьянской избе мясного приварка, доказывающего увеличение домашнего скота.
В заключение всего сказанного, считаю необходимым очертить желаемую картину со следующими видами.
На первом плане распаханные и удобренные поля северных губерний и выгоны с большим количеством скота, а на крестьянском столе - пропеченный хлеб, без примеси мякины, и мясное варево. То и другое может быть выражено избытком винокуренной барды, правильно по всему государству распространенной, и прекращением повсюду распивочной продажи вина, могущим отрезвить голову крестьянина и направить его мысли к семейному очагу, а руки к земледельческому труду.
На втором плане - несколько тысяч сельскохозяйственных помещичьих усадеб с водворившимися в них семействами, наслаждающимися блага-Ми полного сельского довольства.
На третьем плане - погружаемый в корабли хлебный спирт для отправки его за границу, выкуренный на промышленных больших заводах и отправляемый в увеличенном против нынешнего количества размере, вследствие установления облегченных для вывоза спирта правил.
Далее виден довольный своим обеспеченным положением заслуженный солдат, нашедший себе хлеб и приют при продаже вина в казенной винной лавке.
Фон картины освещается значительным улучшением биржевого курса, происходящим от правильной постановки питейного сбора, вывоза спирта за границу и от развития общего сельского благоустройства.
Затем в этой картине является только одно теневое место - это плачущий нынешний кабатчик.
Все вышеизложенные соображения о винокурении заключим знаменательными словами графа Канкрина, сказанными в сороковых годах. "Меня упрекают", - сказал граф, - "за то, что северным винокурам я прибавляю несколько миллионов рублей в год против цен, назначаемых заводчикам черноземной полосы. Это говорит незнание дела: ведь я делаю прибавку не заводчикам, а земле, чтобы не оставить ее без удобрения, а иначе содержание массы нищих будет стоить гораздо дороже этой прибавки".
Ныне уже исполнилось 25 лет с того времени, как государственная дальнозоркость графа Канкрина выразилась, к несчастью, на самой жизни, но мы, убедившись на опыте во вредных последствиях акцизной системы, продолжаем жить с этим злом 1/4 столетия (считая с 63 г.), не думая напрягать наше внимание на способы к устранению бедствий.
Еще одно слово. Заниматься в настоящее время рассуждениями о штопанье разных параграфов пагубной акцизной системы и придумывать к ней различные заплаты - значило бы не понимать важности переживаемого нами экономического расстройства. Повторим сказанное. Мы ни на минуту не должны отрешаться от мысли, что течение народной жизни не может быть направлено на путь спокойствия и благоденствия никакими иными мерами, кроме согласования экономических законоположений с нуждами и потребностями земли и народа.
Всякое собрание, со всеми его рассуждениями, минующее вышеизложенные цели и обсуждающее какие-то новые параграфы, изображает из себя бесполезное и утомительное водотолчение. Будем откровенны и скажем прямо: водотолчение это уже давно всех утомило и всем надоело, потому что многими опытами и десятками минувших лет доказано, что оно не имеет не только никакой жизненной силы, но, составляя напрасную трату времени, всегда порождает законопроекты, угнетающие народную жизнь.
В самом начале этих воспоминаний было сказано, что если бы не существовало у нас пережитых нами экономических провалов, то Россия по своему внутреннему богатству стояла бы на первой степени европейской финансовой силы. Теперь, сосредоточившись на девяти описанных мною провалах, дозволяю себе сказать гораздо сильнее, а именно: если бы этих провалов не было, Россия владела бы, на правах полного хозяина, денежным рынком всей Европы, т.е. была бы тем, чем подобает ей быть по ее народонаселению и объему русской земли.
Представим себе, хотя мысленно, то великое значение, которое нам было, так сказать, на роду написано и неоднократно указываемо русской народной мыслью и которого мы непременно бы достигли, если бы обновляли экономическую жизнь нововведениями, заимствованными прямо от жизни, не сбиваясь с действительного пути на какой-то извращенный путь, т. е.:
— если бы мы жили на медную гривну, а не на серебряный рубль, развивший в нас вредную похоть к расходам;
— если бы мы избежали Крымской войны, предотвратив ее сооружением в 40-50 годах железной дороги из Москвы к Черному морю;
— если бы мы не надевали насильно на крестьянское и рабочее население линючей и непрочной ситцевой ткани и, вместо платежа денег за хлопок, направили бы эти деньги не за границу, а в избу земледельца за домашний лен;
— если бы мы не омертвили Сибирский тракт разрешением ввозить чай по западной границе и продолжали бы получать этот чай в Кяхте, посредством размена его на произведения наших фабрик, не расходуя на покупку чая монеты;
— если бы мы, в 1857 г., вместо сооружения Варшавской дороги, начали нашу железнодорожную сеть с замосковных дорог и сберегли тем сотни миллионов, потраченных за границей по случаю обесценения наших бумаг;
— если бы мы, не слушая внушений пресловутых они, не уничтожали бы опекунских советов и не разоряли бы землевладельцев лишением кредита;
