Я не уступила. Договорились: если что — уйду.
Эгоистка, конечно. В моем случае до «если что» лучше не доводить, опять своей болезнью повисну у нее камнем на шее. Но ведь, если все время оглядываться и не рисковать, ничего не попробуешь и ничего не добьешься.
А я хочу!
Вот мне вчера и навешали первые медальки.
Конфликт вызревал медленно и тяжело, как болезненный гнойный нарыв. Почти сразу стала замечать: в 9 «Д» постоянно чем-то недовольны. То на дом много задаю, то в дисциплинарке лишнее пишу, а контурные карты и рабочие тетради — зачем они вообще на истории нужны? Но чаще всего возмущались по поводу оценок, будто я их занижаю. Раньше в классе по истории стояли только четверки и пятерки, а теперь — сплошь тройки. Прежняя учительница им, видите ли, в начале урока давала время повторить, а заодно уточняла, первому ряду — первый пункт, второму — второй… При такой системе какие двойки?! И какие контурные карты?
Пробовала поговорить с их классной. Вот уж у кого правильная кличка! Вообще-то она Вера Борисовна, но за глаза ее все, даже учителя, зовут Воблой. Уважаемая с пивом рыбка на самом деле заурядная плотва, только подлиннее и покрупнее. Местная Вобла, наоборот, мельче других, зато гораздо толще. Значительная, если не основная часть ее жизненных сил уходит на старания поднять и утянуть замысловатыми поясами и корсетами огромный обвисший живот. Но эффект получается совсем не тот — кажется, что она на сносях, и в учительской не раз с удовольствием сплетничали: случайные визитеры, в основном родители, неоднократно вежливо интересовались: «Вы, наверное, скоро в декрет?» Воблу это приводило в бешенство, и пару недель она истово изводила себя жесточайшими бессолевыми диетами с микроскопическими порциями, истязала рыхлое, словно сшитое из старых выношенных подушек тело в тренажерном зале и бассейне. Но постепенно злобное урчание голодного желудка заметно остужало и гнев, и ревностный пыл. На смену приходили вполне приятные монодиеты, потом щедрая «кремлевка» с курочкой, рыбкой и даже шашлычком… Окончательно решимость похудеть исчезала на кстати подвернувшемся дне рождения, девичнике или корпоративном междусобойчике. Выпивает Вобла много, охотно, и с трудом сброшенные килограммы торопливо возвращались в ее бездонный бурдючный желудок.
Так и живет — вечно беременная, вечно недовольная и вечно в поиске чудо-диеты. Думает, она сделает ее стройной и счастливой.
Гадости пишу, конечно.
Да, я сегодня злая.
А нечего доводить. Другая бы еще похлеще Воблу пригладила.
Разговора у нас с ней не получилось. Встала насмерть: раньше успеваемость была высокая, всех все устраивало — зачем что-то менять, да еще в выпускном классе? Даже в демагогию ударилась: к детям следует прислушиваться, у них есть чему поучиться, они в образовательном процессе практически наши партнеры…
А условия диктуют как начальники.
В классе, естественно, ничего не изменилось, необъявленная война шла с переменным успехом. Большинство домашних заданий по-прежнему игнорировалось; иногда мне удавалось взять «языка», но в основном приходилось выкручиваться за счет тестов и работы с новым материалом. А что делать? — за низкую накопляемость оценок по головке тоже не погладят.
А вчера Вобла сама подплыла: ну, чем обрадуете? Как все по-старому? Может, тогда стоит с родителями поговорить? Они тоже обеспокоены, хотят с вами познакомиться. Кстати, вечером соберется родительский комитет, и, если вы заинтересованы…
Конечно, заинтересована! Я обрадовалась: уж родители-то понимают, что знания важнее всего! Да, первое время трудно, но результат того стоит. Они обязательно меня поддержат, и все встанет на свои места.
Дура. Весь день не покидало ощущение: что-то не так. И только вечером, уже после злосчастного собрания поняла, что именно: слишком Вобла была любезна, почти ласкова, если сей эпитет к ней вообще может быть применим.
Шок испытала, только открыв дверь: класс Воблы оказался практически полон. Я невольно отшатнулась и тут же поймала на себе ее торжествующий взгляд: ага, попалась, сейчас я тебе устрою!
— Проходите, проходите, Елена Константиновна, — запела она сладкоголосой сиреной. — Я не хотела проводить собрание, но, когда стало известно, что будете вы, родители сами решили прийти. Как видите, почти все. И у всех к вам вопросы. Кое-что мы уже обсудили, но, я думаю, вы лучше объясните.
Колыхнулась к столу и села.
«Обсудили»… Накрутила их по полной программе! Разговаривать с родителями гораздо сложнее, чем с детьми. И не потому, что они умнее или старше. Просто все родители считают себя педагогами. А почему нет? Дети есть, опыт — тем более, причем богатый и неповторимый, ребенок ведь не в колонии сидит, неплохо учится, а в третьем классе в конкурсе рисунков на противопожарную тему даже занял второе место… И вдруг перед такими вот асами нарисовывается «профессионал». Молодой, без опыта — грош ему цена, да и то только в День учителя!
Опять гадости пишу…
Мне казалось, я говорю о главном: насколько важна история в становлении гражданина; что история учит анализировать прошлое, понимать настоящее и избегать ошибок в будущем. Показывала захваченные с собой рабочие тетради: обязательно следует развивать не шаблонный, а творческий подход…
Еще раз дура. Минут через пять мою пламенную речь перебил сидевший у окна щуплый лысоватый мужчина:
— А толку им понимать происходящее? Изменить-то все равно ничего не смогут. Так зачем чужими проблемами голову забивать?
У меня вырвалось:
— Почему чужими? Это их страна, им в ней жить. А если каждый так будет думать?
Кто-то удивленно покачал головой, а многие, в том числе лысый, откровенно рассмеялись:
— Уже! Думает!
Вобла всплыла из-за стола:
— Хочу напомнить, Елена Константиновна, что сегодня мы собрались для обсуждения не всех глобальных проблем, а одной и вполне конкретной. Нас — меня и родителей — очень разочаровали четвертные оценки по истории. Я разговаривала с детьми, и они в один голос утверждают, что вы слишком много с них требуете.
Это была откровенная подножка.
— В девятом классе задавать параграф целиком, а не по пунктам — считаете, много?!
— Хорошо, давайте послушаем мнение родителей. — Вобла поджала губы и с видом оскорбленной добродетели отошла к окну.
На «фас» отреагировали мгновенно. И посыпалось:
— Как один параграф? А тетрадки? Устный предмет, а писать больше, чем на русском!
— Контурные карты, что ли, не в счет?
— Еще какие-то кроссворды придумали, всей семьей целый час голову ломали…
— Младшей задали родословную составить, а как, если мы с мужем у прабабушек даже имена не знаем, не то что отчества и девичьи фамилии… Дочка ревет: двойку поставят… Ой, нет, у нее по истории другая учительница…
Оправдываться было бесполезно.
Вдруг лысый примирительно замахал рукой:
— Товарищи, товарищи! Во всем нужно искать позитивные моменты. Тройка — это удовлетворительно. Радоваться надо, что наши дети удовлетворяют такую молодую и симпатичную учительницу.
И с двусмысленной ухмылкой завертелся по сторонам.
Ну почему я не умею ответить на хамство?!
Сразу!
Тут же!
В лоб!
Хлестко, звонко, как пощечину дать!
Чтоб наглец стоял жалкий и осмеянный!
Да потому, что мама всю жизнь убеждала: не надо, не унижайся, сама вся вымараешься. Не заметишь, как станешь такой же — жесткой, циничной, злой. Человек — он все равно рано или поздно поймет, что был неправ, и пусть не перед тобой, но перед Богом обязательно попросит прощения. А ты, нетерпеливая, свою душу уже искалечишь…
А вот так стоять перед всеми оплеванной — лучше? Это — не унижение?
Раньше я думала: мама добрая, мне надо непременно стараться стать похожей на нее. Нет, мама слабая, я — тоже. Чахлость свою мы пытаемся оправдать чем угодно, но все благородным: интеллигентностью, воспитанием, даже библейскими заповедями.
Черта с два!
Разве можно приписывать себе достойное поведение, а тем более кичиться им (есть это, есть! — если уж совсем начистоту), когда твое личное достоинство растоптано, распято, уничтожено?!
Нет, хаму надо указывать его место. Иначе он займет твое.
Я научусь этому. Обязательно.
От брошенной плюгавцем скабрезности по классу прокатился сдавленный смешок. Ком — плотный, колом распирающий изнутри, удивительно, как только не разодравший горло и не вылезший наружу, — встал намертво, не позволяя ни вздохнуть, ни что-то сказать. Последнее, к слову, и хорошо: я была настолько унижена и оскорблена, что голос предательским дрожанием сразу продал бы меня, и любое слово — не значением даже, а одной уже интонацией — вызвало бы безудержные рыдания.
От ужаса под коленками мелко-мелко затряслись поджилки. Мелькнуло: для полного несчастья осталось только упасть перед всеми в обморок! И опозориться: на колготках чуть выше колена спустила петля. Ведь хотела утром зашить! Еще не хватало, чтоб потом засмеяли: дура, мямля, да еще и неряха!
