Мулей-Хассан дал ужин в честь Мати, которую, оказывается, он видел в театре. Танцевали арабки. Потом его Величество предложил Мати остаться, иными словами, войти в его гарем. Сергей Михайлович зашелся было от гнева, но взял себя в руки и любезно поблагодарил, сообщив, что в Петербурге их ждут семеро детей.
— А мадам выглядит такой юной, — с сожалением заметил властелин.
По дороге домой неожиданно их застал проливной дождь, но зонтиком в Марокко имел право пользоваться один Император.
По возвращении в Петербург Мати нашла на столе знакомый конверт. С волнением она открыла его. На именной царской бумаге были только две строчки, написанные дорогой рукой.
«Я буду проезжать мимо твоего дома в сопровождении Ее Величества. Пожалуйста, сядь в саду на нашей скамейке. Я должен увидеть тебя. Ники».
— От кого это? — спросил Сергей, плохо скрывая волнение.
— От Ники. — Она повернулась к нему, чтобы увидеть эффект от своих слов. Его лицо было искажено от боли.
Сергей промолчал. «Откуда Ники узнал, что мы вернулись?» Он знал, правда, что филеры охранки и в Монте-Карло следили за ними. Видимо, Ники просто сообщили и ничего серьезного. Но ночью Сергей не заснул. Он ревновал, отчаянно, до безумия. Утром за завтраком он спросил Мати:
— Скажи, правда ли, что газеты все лгут? — Он смотрел ей прямо в глаза. Ей стало неловко.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что ты с Ники видишься тайно? — В голосе Сергея прозвучали металлические нотки.
— Я не собираюсь это обсуждать. — Мати резко встала из-за стола и заперлась в своей комнате. Это была их первая ссора.
В связи с военной службой Сергей Михайлович часто уезжал из столицы. В одно из его отсутствий Горемыкин, новый министр внутренних дел, отчитывался Государю.
— Ваше Величество, один молодой человек регулярно, три раза в неделю посещает дом номер 18, всегда в сумерках после полуночи, так что мои люди пока не смогли идентифицировать, кто это, но это вопрос всего лишь времени.
Лицо Николая было непроницаемо. «Да, хороша моя полиция, слишком даже хороша».
Новый Император жил теперь в Царском Селе. Распорядок дня установился совсем другой, чем у его отца. Николай встал в половине девятого, завтракал в кабинете и просматривал «Новое время», которое читал регулярно. Сам редактор лично привозил ему газету по утрам. После завтрака — прогулка по парку до десяти часов, когда приезжали из Петербурга министры для докладов. Важные сообщения клались прямо на стол и срочные дела тотчас обсуждались. С отцом у него было одно общее. Николай так же, как он, терпеть не мог родственников, великих князей, которые вечно что-то просили, бесконечно давали советы, всегда не те, которые нужно. Ровно в час дня вся семья собиралась за обедом, который всегда состоял из трех блюд. Половина Александры Федоровны поражала убожеством вкуса, всюду стиль модерн, на всех стенах висели картины немецких художников «из магазинов». Ни единой старинной или хотя бы художественной вещи. А в спальне сплошное мещанство — металлические кровати с шариками, дешевая трехрожковая люстра, множество иконок и образков. Обстановка комнат напоминала номера приличных гостиниц, а далеко не покои русской императрицы. Но Его Величество ничего не замечал. После работы в кабинете Николай шел к Ее Величеству в ее маленькую приемную, где они обсуждали семейные дела. В пять Император снова принимал министров, после чего семья собиралась снова в Малахитовом зале пить чай. Иногда привозили поиграть детей кузенов и племянников Императора. А он снова исчезал за дверью своего кабинета. Это была большая, хорошо отапливаемая комната с двумя окнами. Сквозняков в кабинете не было. На большом столе разложены были альбомы, а на стене красовался замечательный портрет Петра Великого. Министры со срочными делами приезжали в любое время.
Горемыкин протянул Государю свежий рапорт.
— Хватит об этой леди, Иван Логгинович.
— Совсем, Ваше Величество?
— Совсем.
— Вы не хотите знать, кто ее посещает?
— Нет, неинтересно. Лучше скажите мне насчет мер безопасности на завтра. — Завтра приезжает принц Уэльский.
— Разумеется, Ваше Величество. Все, что нужно, предусмотрено. Дороги будут перекрыты. Прием…
— В Зимнем.
— Да, я знаю, Ваше Величество. Позвольте о другом.
— Давай.
— Вчера Вы вышли из дворца без охраны и купили пару перчаток в этой маленькой французской бутике на Литейном.
— Верно. Но что это имеет общего с завтрашним визитом?
— Ничего. Я о другом. Вы не должны так делать, Ваше Величество. Мои люди были в ужасе, кругом террористы, эти революционеры. Вас могли убить, как Вашего деда.
— Опять это. Оставь. Время от времени народ должен меня видеть.
— Кто вам это сказал, Ваше Величество?
— Между прочим, как раз мой кузен, принц Уэльский, когда я был в последний раз в Лондоне.
— Ваше Величество, я только высказываю мое мнение. Здесь Россия, не Англия. Слава тебе Господи, у них не наша ситуация. Пожалуйста, больше этого не делайте… Насчет дома 18 на Английской набережной, вы совершенно правы, Ваше Величество, теперь это не имеет значения, это ее дело.
— Правильно, Иван Логгинович, это теперь ее дело.
Сергея душила ревность.
— У тебя роман с моим братом, Мати?
— Каким братом?
— Ты знаешь, каким, с Георгием, моим старшим братом. А что у тебя с князем Орбелиани и с твоим партнером Николаем Легатом?
— Ты что, шпионишь за мной?
— Вовсе нет. Я получил… — Сергей со злостью бросил на стол письмо.
— Аноним? У меня много врагов. Это явно из театра.
— Да, письмо анонимное, но нет дыма без огня. Это правда, что в нем написано?
— Не кричи на меня. Сколько дней в этом году ты был дома?
— Не много. Значит, это правда?
— Я не сказала, что это правда. Я не замужем. Кого хочу, того вижу. Я с тобой… — Она запнулась. — В ноябре будет пять лет. Митя Орбелиани — душка, он мальчик, он намного моложе меня, он просто друг.
— А мой брат? Он старше тебя на десять лет. Он тебе подходит? Он тоже твой друг, когда меня нет?
— Да, он тоже мой друг.
— Мати, остановись…
— Оставь меня в покое. Ты мне не нужен… — сорвалось с ее губ.
Она хотела сказать: «Не нужен, чтобы следить за мной», — но не сказалось. Сергей побледнел.
— Хорошо, тогда до свиданья.
Он хлопнул дверью с такой силой, что в комнате прислуги вылетело оконное стекло. «Все, все кончено», — шептал он, садясь в автомобиль.
На следующее утро Великий князь Сергей Михайлович выехал в Вену, чтобы подписать контракт на поставку нового артиллерийского оружия для армии. Сергей пытался не думать о Мати. Это удавалось, когда он был занят, с людьми. Но в каждую свободную минуту мысли стремились к ней. По возвращении в Петербург у него началась депрессия. Такого с ним за всю жизнь не было никогда. Через неделю он не выдержал. Была почти полночь, когда он нажал звонок у ее двери. Она открыла сама. Без слов они бросились в объятья друг друга. «О господи, зачем нужны такие муки? Да пусть видит кого хочет». — Сергею было теперь все равно, лишь бы не потерять Мати совсем.
Утром за завтраком он объявил:
— Я выйду в отставку и напишу прошение Ники о разрешение жениться. Сейчас я свободен и буду свободен целый месяц.
— А если он скажет «нет»?
— Так или иначе, мы обвенчаемся. Пусть даже за границей.
Но на следующее утро ему позвонили из Генштаба и приказали вернуться к своим обязанностям и ехать в Пекин, где на русскую миссию напала банда, называющая себя «Кулак справедливой гармонии». Члены ее объявили себя врагами всех европейцев в Китае. Каждый день происходили нападения на европейские консульства. Два русских дипломата были убиты и три — серьезно ранены. Сергей даже не смог как следует попрощаться с Мати. Он сумел лишь послать к Мати князя Мещерского с новостями. У Мати вытянулось лицо. Важные события ее жизни откладывались на неопределенный срок.
Великий князь Владимир Александрович был всего на два года моложе своего брата, скончавшегося Императора Александра III. Во всех отношениях он был видной фигурой. Почти два метра ростом, очень громогласный, он был талантлив — рисовал, играл на рояле, много читал. Но самое главное и хорошее в нем было то, что он имел доброе сердце. Он любил живопись и помогал художникам, часто из своего собственного кармана. Владимир Александрович понимал толк в хорошей кухне. Когда он появлялся в любимых ресторанах Парижа, обычно он посещал три в день, владельцы приходили в восторг, звонили друг другу и шептали в трубку:
— Его Императорское Высочество прибыл и ко мне. Едет большой Синьор.
Его супруга, Мария Павловна, урожденная принцесса Мекленбург-Шверин, после брака с Владимиром Александровичем не перешла в православие, оставшись в лютеранской церкви, что позже стало причиной многих проблем для него и для нее. Отношения между ними были славными, но Великий князь позволял себе не посвящать жену во все подробности своей жизни. Теперь вот он спокойно сидел у Кшесинской в ее маленькой гостиной после спектакля «Баядерка» и щурился на Мати своими добрыми глазами.
