Помимо Москвы в пьесе упомянуто и еще несколько городов, и каждый назван не случайно. Казалось бы, о Твери Фамусов говорит, просто указывая на прежнее местожительство Молчалина («И будь не я, коптел бы ты в Твери»)… Между тем выбор города показателен, поскольку Тверь «по положению своему между двумя столицами обречена была… на служебный застой в мелких чинах» (А. Грибоедов).
Мимоходом затронута Грибоедовым и тема извечного противопоставления Москвы и Петербурга, которая особенно активно будет разрабатываться публицистами и писателями в 1840-х годах. Репетилов пытался сделать карьеру в Северной Пальмире и с этой целью женился на дочери видного чиновника, рассчитывая на его протекцию. Разумеется, не Репетилову с его характером и привычками карабкаться по служебной лестнице – для этого нужны методичность и упорство. Когда же Репетилов понял, что его надеждам не суждено осуществиться, он переезжает в Москву. Этот поступок в известной степени довершает его характеристику: «петербургский житель вечно болен лихорадкою деятельности; часто он в сущности делает ничего, в отличие от москвича, который ничего не делает» (В. Белинский). В Репетилове как бы соединены два типа светского человека – лихорадочно-суетливого и стремящегося жить вольготно, без забот.
Петербург в комедии возникает и еще раз. Тот же Репетилов отмечает, что его тесть жил на Фонтанке. Это, что называется, говорящий адрес: с начала XIX столетия по берегам Фонтанки начала возводить свои особняки петербургская знать.
Вспомним хотя бы дворец графа Шереметева, знаменитый Фонтанный дом, где в пристройке, уже в следующем веке, ютилась А. Ахматова.
Фамусов, взволнованный скандальным происшествием в его доме, грозится отправить дочь в Саратов, олицетворение провинциальной глуши и скуки, в город, которому ко времени действия пьесы не исполнилось еще и полстолетия.
Лиза сообщает, что Чацкий лечился «на кислых водах», «не от болезни, чай, от скуки…». Здесь имеется в виду Кисловодск, только в 1830 году ставший городом и прославившийся к тому времени своими нарзанными источниками. В светском обществе стало модно принимать нарзанные ванны и пить нарзан, хотя большинство посетителей курорта ни в каком лечении не нуждалось.
Действие в «Горе от ума» совершается в ограниченных пределах фамусовского жилища. Вот как оно изображено в краткой авторской ремарке: «У Фамусова в доме парадные сени; большая лестница из второго жилья (этажа. – В. М.), к которой примыкают многие побочные из антресолей (верхний этаж. – В. М.); внизу справа… выход на крыльцо и швейцарская ложа…»
Иными словами, из просторного вестибюля, в котором выгорожено специальное помещение для швейцара, встречающего гостей и помогающего им раздеться, по парадной центральной лестнице (ее обычно застилали ковром и украшали живыми цветами) вошедший попадает в парадные покои.
Сразу же за вестибюлем располагается зал, в котором устраивают балы и приемы. Мебели в нем почти нет, за исключением диванов и кресел вдоль стен. В стены вделаны большие зеркала, которые, помимо своей основной функции, исполняют еще и роль светоотражателей. Непременным условием оформления парадного зала были наборные паркетные полы, украшенные затейливым орнаментом. Их покрывали лаком или натирали воском, так что во время танцев по ним легко было скользить. Потолки и верхняя часть стен украшались изящной лепниной.
На первом же этаже, справа и слева от вестибюля, располагались парадные гостиные, где принимали визитеров. В гостиных расставлены столики, крытые сукном, для игры в карты. На других столах побольше разложены альбомы для стихов и рисунков, кипсеки (богато изданные книги с рисунками и гравюрами); вдоль стен – статуи и вазы, высокие напольные часы с боем.
Дальше идут столовая и буфетная, где в специальных шкафах хранятся серебряные и фарфоровые сервизы; комната для отдыха – диванная и кабинет хозяина. Он мог никогда не брать пера в руки, но положение обязывало иметь отдельную комнату для письменных занятий, равно как и библиотеку, пусть даже на владельца ее книги, как на Фамусова, наводили сон.
Иногда в богатых и знатных домах имелся и зимний сад, где можно было видеть самые экзотические растения.
Расположение всех этих помещений анфиладное, то есть они идут одно за другим (проходные комнаты). Нередко меж ними отсутствуют двери, их заменяют четырехугольные или арочные проемы, завешанные портьерами. Непременный атрибут парадных комнат – картины в тяжелых позолоченных рамах. Диваны, столы и стулья красного дерева, бронзовые часы, украшенные миниатюрными скульптурами, камин – вот основные приметы интерьера богатого барского жилища в его типовом исполнении.
В доме Фамусова есть и еще одна малая гостиная, расположенная на втором этаже. Это явствует из того, что Лиза (д. I, явл. 1) сетует на госпожу и Молчалина: «Ну что бы ставни им отнять?» В дворянских особняках оконные ставни на первом этаже помещались снаружи, а во втором открывались внутрь, так, чтобы можно было закрыть окна, не выходя на улицу.
И еще одна характерная примета времени. В реплике Чацкого (д. I, явл. 6) упоминается дом, который «зеленью раскрашен в виде рощи». Речь идет о модной тогда росписи стен в комнатах цветами и пейзажами. Современному читателю легко представить себе подобную картину, вспомнив распространенные в 1970-х – начале 1980-х годов фотообои. В грибоедовские времена такие комнаты назывались боскетными (франц. bosquet – маленькая рощица).
Все внутреннее убранство дома выдержано в модном в первой трети XIX века стиле ампир. Для него характерен эффект сочетания темного дерева и накладного золоченого металлического декора в древнеримском и египетском духе (мечи и стрелы, сфинксы и пр.). Именно такие кресла, диваны и ширмы видит читатель на иллюстрациях к «Горю от ума», с любовью и тщанием выполненных Д. Кардовским в 1912 году.
Прототипы
А теперь познакомимся с персонажами грибоедовской пьесы. Уже в первых критических откликах на публикацию неполного текста комедии автора ее упрекали в «портретности» ряда действующих лиц. Даже Пушкин, находившийся в южной ссылке, спрашивал одного из своих петербургских корреспондентов: верен ли слух, что в Чацком Грибоедов изобразил Чаадаева?
Между тем сам автор комедии в ответе на письмо П. Катенина, также считавшего, что «Горе от ума» изобилует портретами, энергично отводил от себя подобный упрек. «…Портреты и только портреты входят в состав комедии и трагедии; в них, однако, есть черты, свойственные многим другим лицам, а иные всему роду человеческому настолько, насколько каждый человек похож на всех своих двуногих собратий. Карикатур ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь».
Действительно, главные герои комедии порождены авторской фантазией и не могут быть возведены к конкретным персонам. Но Грибоедов окружил этих действующих лиц «толпой персонажей с прозрачными прототипами» (Ю. Лотман), которые выражали «особый отпечаток» московского дворянства. При этом большинство из них не участвует в происходящем, а лишь упоминается в монологах и диалогах других персонажей.
Так, обрадованный первой встречей с Софьей, Чацкий перечисляет московские «достопримечательности». «А этот, как его, он турок или грек?..» Мемуаристы и историки литературы выдвигают здесь не менее трех кандидатур. П. Вяземский: «Был еще оригинал, повсеместный, всюду являющийся, везде встречаемый… Он был вхож в лучшие дома. Дамский угодник, он находился в свите то одной, то другой московской красавицы. Откуда был он? Какое было предыдущее его? Какие родственные связи? Никто не знал, да никто и не любопытствовал знать. Знали только, что он дворянин Сибилев, и довольно».
По другой версии, речь идет о «бессарабско-венецианском греке» Метаксе, который был знаком со всей Москвой, всюду завтракал и обедал, и прошлое которого также было покрыто тайной. В последнее время выдвинута еще одна гипотеза, согласно которой прототипом этого внесценического персонажа мог быть «индийский князь» Александр Порюс-Визапурский, личность оригинальная и незаурядная. Визапур служил «по дипломатической части», время от времени выполняя какие-то таинственные поручения правительства. Он женился на девице из аристократического круга и не без успеха занимался изящной словесностью, напечатав (на французском языке) нечто вроде путеводителя по Москве.
Для нас не столь уж важно, кого именно имел в виду автор «Горя от ума», существенно лишь то, что Грибоедов буквально в двух-трех словах умел очертить силуэт, который современникам казался точным портретом одного из обитателей «допожарной» Москвы.
Так же лаконично, но еще определеннее выписан портрет любителя театра («А наше солнышко? наш клад? / На лбу написано: Театр и Маскерад…»). Комментаторы «Горя от ума» видят в нем некоего Познякова. Последний, по словам П. Вяземского, «…приехал в первопрестольную столицу потешать ее своими рублями и крепостным театром. … И зажил, что называется, домом и барином: пошли обеды, балы, спектакли, маскарады. Спектакли были очень недурны, потому что в доморощенной труппе находились актеры и певцы не без дарований. <…> Не забыл Грибоедов и бородача, который во время бала, в тени померанцевых деревьев «щелкал соловьем»: певец зимой погоды летней». Прототипом этого завзятого театрала мог быть и некий Раевский, растративший на театральные затеи состояние в четыре тысячи душ.
