Какой вывод следует из Плиниева текста? Духовный элемент в человеке можно абстрагировать и затем перципировать через запрет возвращения, который надлежит соответствующим образом обусловить. Может быть, это и есть метод для активации пучков духовной энергии? Посмотрим. Эксперимент произведен, его результаты проверит время. Как я это сделал? Я изолировал этого человека и принудил написать признание в прелюбодеянии – страшный для него шаг, ведь он весь пропитан буржуазной моралью. Поздней ночью я доставил этого человека в известное место, связанного, с кляпом во рту. Я освободил ему правую руку и велел опровергнуть ранее сделанное заявление, обещая при этом, что если он меня послушается, то второе письмо я передам его жене. Он что-то лихорадочно нацарапал. Опровержение я у него тут же забрал и спрятал под решетку, прикрывающую слив. Я видел его ярость и боль. «Я еще вернусь сюда», – говорили его глаза. Оставалось только вынести его, погрузить в пролетку, и мы уехали. Потом я его убил и оставил в таком месте, где его скоро найдут. Его дух вернется и привлечет внимание жильцов к решетке слива.
Бреслау, среда, 3 сентября 1919 года, два часа дня
Врач-венеролог Корнелиус Рютгард по средам принимал пациентов в своей пятикомнатной квартире на Ландсбергштрассе, 8, у Южного парка. Квартира эта занимала весь второй этаж отдельно стоящего здания, так что окна выходили на все четыре стороны света. Из одной ванной комнаты (всего их было две) открывался вид на парк. Этим-то видом и любовалась молодая женщина, после обследования натягивая на себя очень длинные панталоны. Тем временем доктор Рютгард, сидя в кабинете, выписывал ей рецепт на сальварсан и с улыбкой вспоминал горячие заверения, что с тех пор, как муж погиб на войне (то есть за последний год), у нее не было ни с кем половых сношений. Только вот состояние ее здоровья указывало на обратное, а дату, когда она «предавалась блуду» в последний раз, доктор мог бы установить с точностью до нескольких дней. Делая вид, что не сомневается в словах пациентки, доктор проводил ее до двери, вернулся в кабинет и выглянул на улицу. Женщина подошла к сверкающему «даймлеру», поджидавшему ее под фонарем, но садиться в машину не стала, только распахнула дверь и с расстроенным видом долго объясняла что-то человеку в автомобиле. Рютгард знал, что будет дальше, ему уже чудились взбешенное рычание зараженного кавалера и рев срывающейся с места машины.
Все эти звуки он, несомненно, и услышал бы, если бы не громкие голоса и бренчание фортепиано в гостиной, расположенной по соседству с кабинетом.
Рютгард резким движением распахнул дверь.
Странная картина предстала его взору. У рояля сидели два юных незнакомца и в четыре руки барабанили по клавишам. Именно здесь под пальцами его умершей несколько лет назад жены рождались прозрачные пейзажи «Вариаций Гольдберга» и выверенные фрагменты «Хорошо темперированного клавира». Вокруг рояля в паре с каким-то верзилой прыгала в диком танце девятнадцатилетняя дочь доктора, Кристель. И она, и ее партнер глупо ухмылялись и гримасничали, из чего следовало, что варварские аккорды доставляют им невыразимое наслаждение.
Рютгард потянул носом и ощутил запах пота, который ненавидел наравне со вшами (еще год назад на Восточном фронте просто изводившими его) и бледными спирохетами (разрушавшими тела его пациентов). Источник запаха, притом сильного, доктор обнаружил быстро: темные пятна под мышками у одного из пианистов. Заметив доктора, музыканты сразу встали и вежливо поклонились, танцор прекратил выделывать свои коленца, наклонил голову и щелкнул каблуками. По лицу Кристель, раскрасневшемуся от танца (хотя только слепец мог бы назвать этот набор телодвижений танцем), блуждала улыбка. Рютгард не был слеп, обоняния не потерял и отреагировал резко.
– Что за готтентотские пляски? – закричал он. – Что за рычание диких зверей? Прощайте, господа! Шевелитесь!
– Папа, извини, – испуганно залепетала Кристель. – Мы просто немного подурачились…
– Прошу тебя, помолчи, – задыхался доктор. – Отправляйся в свою комнату! А с вами я уже попрощался! Мне что, два раза повторять?
Мгновение – и молодые люди улетучились, чего никак нельзя было сказать о запахе. Рютгард распахнул окно, с облегчением вдохнул свежий воздух, наполненный ароматами позднего лета, уселся в кресло и посмотрел на Кристель. Дочь ничем не напоминала его жену, в ней не чувствовалось того тепла, мягкости и хрупкости, которые доктор так любил. Кристель выросла девушкой своенравной, спортивной, угловатой, сильной и независимой. «И уже, скорее всего, потеряла невинность», – с болью подумал отец, представляя себе дочку под каким-нибудь вонючим самцом.
– Кристель, – начал Рютгард самым кротким тоном, на какой только был способен, – наша гостиная – не цирковая арена. Как ты могла позволить этим вандалам надругаться над роялем, на котором играла твоя мать?
– А что бы ты, папа, сказал, – фыркнула Кристель, – если бы один из этих дикарей стал твоим зятем?
И, не дожидаясь ответа, удалилась в свою комнату.
Рютгард мрачно закурил сигару и попытался успокоиться, переводя взгляд с одного роскошного предмета обстановки на другой. Эту квартиру со всей мебелью он снимал уже год за тысячу марок в месяц – сумма немалая. Пять комнат и две ванные. Столетние книги. Картины восемнадцатого века. Турецкие и арабские ковры. И среди всего этого великолепия его половозрелая молочно-белая дочка с тупым быком, у которого способностей хватает только на то, чтобы влезть Кристель между ног…
Рютгард принялся расхаживать по квартире, не выпуская сигару изо рта. Надо было с кем-то поговорить, и доктор вспомнил, что кроме него самого, дочки и служанки в квартире находится еще кое-кто. Доктор постучал в дверь второй ванной и, услыхав громкое «Войдите!», воспользовался приглашением. В ванне на подстеленном большом полотенце лежал хорошо сложенный брюнет с сигаретой в зубах.
Это был ассистент уголовной полиции Эберхард Мок собственной персоной.
Бреслау, среда, 3 сентября 1919 года, три часа дня
Мок и Рютгард сидели за шахматной доской, лелея коварные дебютные планы. Мок взял пешку с «е4» и переставил на «еб».
– Тебе-то хорошо, Эби, – пробурчал Рютгард, двигая свою пешку с «b7» на «b5». – Взял и не пошел на работу после вчерашней пьянки… И ничего тебе за это не будет…
– На работе я был. Правда, рабочий день получился короче, чем обычно. Пять часов ни хрена не делал, только с психологом общался. – Мок помрачнел. – Лучше об этом не говорить. Это связано с делом, которое я сейчас веду. Скажи-ка мне, – оживился он вдруг, – осмотр выявил что-то серьезное? Я ничего не подцепил от этой девчонки?
– Сам по себе зуд при отсутствии иных симптомов ничего не означает, – улыбнулся доктор. – Скорее всего, тело просто жаждет чистоты.
– Если бы ты жил там, где живу я, – Мок сделал ход конем, – у тебя бы тоже не было возможности ежедневно приносить дары богине Гигиене.[22]
– Хорошо сказано. – Рютгард наморщил лоб. – А как там у тебя с жертвоприношениями Гипносу?[23]
– Сплю плохо. – У Мока пропало желание жонглировать мифологическими именами. – Кошмары снятся. Отсюда пьянка и разврат. Когда я пьян, мне ничего не снится. А когда я со шлюхой, то не ночую дома. Дрянь мне снится только дома. А отец не хочет переезжать. Ведь тут живут два его лучших друга – отставной почтальон и его собака.
– Извини, что вмешиваюсь не в свои дела, но почему бы тебе не попросить Франца, чтобы он хотя бы на время взял отца к себе?
– У отца тяжелый характер, а у Ирмгард, жены Франца, еще хуже… Ты ведь с ней знаком. Она тихо-благородно пьет кровь из моего брата. Франц прикладывается к бутылке, а мой десятилетний племянник Эрвин без конца болеет. Вот и все объяснение.
– Вот и объяснение… – Рютгард напал на коня пешкой. – Знаешь что, Эби? В связи с твоими кошмарами мне пришло в голову простое решение. Не ешь ничего на ужин и на какое-то время забудь про женщин. Я придерживаюсь вегетарианской диеты, вообще ничего не ем по вечерам и воздержан в сношениях с женщинами. Удивляешься? При моей профессии – дело несложное. Насмотрелся на вагины, съеденные сифилисом. А потом, еще посмотрим, каков ты. будешь жеребец, когда тебе стукнет сорок три… Если меня что и тревожит по ночам, так только смутные эротические образы. Да, вот еще что. У тебя пропадет зуд, и ты не будешь мокнуть в моей ванне. Знаешь, сколько я плачу дворнику, чтобы воду подогрел? – Рютгард улыбнулся. – А теперь скажи правду: сколько ты съел вчера вечером?
– Много. – Мок пошел пешкой, угрожая слону противника. – На самом деле много. Но на голодный желудок мне не заснуть.
– И не спи. Кошмары не будут сниться. – Медик глубоко задумался, глядя на доску. – Так или иначе, изменишь образ жизни – избавишься от кошмаров.
