Они остановились. Вошли в комнаты. В их кабинете — громадной сводчатой с претензиями комнате было тихо. Секретари привскочили, один подбежал к Филю и сказал: «проект…. вы помните, я вам говорил…. об использовании энергии вращения земли вокруг собственной оси». Филь глянул на него и в глазах его прочел, что он, Филь, малое дитя, и без своего секретаря шагу ступить не может.
— Помню, — сказал Филь, — ведь я же сказал: передать Плантагенету в Техас.
Секретарь досадливо глянул:
— Уже с заключением.
— А! — сказал Магнус, — это другое дело.
Он подозвал Квартуса. Вместе они пробежали длинное заключение Техасской обсерватории: обсерватория не возражала против проекта, она считала его полезным, но тут же приводила цифры, чего могло бы стоить осуществление проекта и что бы могло принести это осуществление. Разница получалась мрачная, доходы относились к затратам, как 1 к десяти тысячам. «Однако, — говорила обсерватория, — за два столетия примерно это оправдалось бы».
— Ну как, — сказал Магнус, — отклонить, принять, два столетия!
— Посмотрим, — сказал Квартус, — успеется. И уложил в портфель громадную тетрадь. — Идем….
Они ушли во внутренние комнаты, предоставив секретарям перемигиваться и заочно их похлопывать по плечу. Их встретили слуги и собаки. — Никого, ни в каком случае, — сказал Квартус. — У нас совещание — понял?
Двери были заперты. Они легли и уснули.
XVI
Le grand redoute a été tenace, nom d'une pipe.
(Толстой)Квартус скучливо глянул на серое громадное тело дирижабля, висевшее над ним, на вытянутых офицеров экипажа и ушел в каюту. Магнус лежал на диванчике и дремал. Квартус уселся, глянул в пустое окно, куда бил солнечный свет и доносился слабый гомон винтов и покрикиванье. Он был в самом адском настроении. Они плыли собственно неизвестно зачем. Он любил ездить, любил чувствовать себя вне пространства, но здесь на борту воздушного корабля, это чувство не существовало. На корме сидел в каютке чистенький человечек, слушал длинный красный рупор из папье-маше и через двадцать-тридцать минут Квартусу тащили радиограмму. Магнус не спал четыре ночи и не мог работать. Квартус же так въелся в это существование, что только злился от бессоницы. В дверь вошла красивая белая девушка и протянула Квартусу еще депеши. Квартус глянул на нее брюзгливо. Он объелся женщинами, их было столько — в конце концов, все было одно и тоже: тот же удивленный, забывчивый шопот, те же плечи, такие же груди, которые всегда оказывались менее аппетитными, чем это полагало жадное чувство, нервный живот…. и вот это — самое то, о чем полагают и прочее: было смертельно одинаковым. Он и теперь скользнул взором по ее фигуре, по плотным тонким ножкам, по полной груди, по вкусной шее. Девушка стояла и дожидалась, вся красная от смущения, — за Квартусом бежала слава соблазнителя.
— Подождать.
Он открыл записки. Гадость, такая же гадость. Нитроеды — или эны, как их звала пресса, «наша пресса» — опять шевелились, как продолжали шевелиться они восемь лет. Теперь какая-то жарня заводилась в Африке и с минуты на минуту могла переплыть в Азию. Они доразрушили разрушавшийся десять или двенадцать раз Суэцкий канал, и на этот раз, кажется, прочно. Эскадры побитых кораблей ВЭРОФа не могли проникнуть в Красное море и дело оборачивалось туго. Квартус глянул на депешу и вспыхнул: «А крет-тины!»… — сказал он, дергаясь левым углом рта от ярости и глядя на девушку. Та смотрела, широко раскрыв глаза, так как эта его гримаса была хорошо известна. Он толкнул Магнуса и швырнул ему телеграмму: «Вот-с, — сказал он, — мерзость, чорт знает что? Я этой дуре всуну в живот всего Уайтхеда с племянниками». Магнус поморщился: «Чорт, — сказал он, — где же эта сука раньше была? Верма туда». И написал на телеграмме и бросил ее девушке. «Сейчас отправить — и вернитесь». Бумажка завертелась в воздухе и девушка не сумела ее поймать, она упала, девушка нагнулась, а Квартус, глянув ей за корсаж, сказал тихонько: «может быть, прикажете вам помочь?» Девушка подняла бумажку и, вся горя, глянула на него: он был бледен и лицо дергалось. «Ну-ну?» — сказал он — и она выскочила из каютки. Но через каких-либо три минуты она была здесь: новые депеши. Они были еще веселее. Магнус, просмотрев, спрыгнул с диванчика.
— Т-тэк, — сказал он, — вот уж совсем приятно: это — не либеральничай, или как это у философов называется — истинный либертаризм?
Квартус читал через плечо. Они были оба в полувеселом бешеном состоянии, когда все-все равно, ибо от пьяной ясности — страха, радости, злобы — кусающих губы — не слышишь земли под собой.
Они оба, не сговариваясь, вскочили и бросились в кабинку слухача. Там уже стоял капитан.
— Может быть, безопасней было бы вернуться? — почтительно доложил он.
— Можете ворочаться, — сказал весело Магнус — вот окно и земля к вашим услугам.
Капитан задвигался задом и исчез.
Магнус вернул его.
— Вы так и вернетесь, если через десять минут я не буду в Техасе.
— Слушаюсь, — ответил тот.
Корабль сильно накренился, винты взяли нотой выше, послышались крики и ветер засвистел в окно.
Магнус и Квартус сидели у столика и диктовали ответы.
Девушка глянула в окно. Темные сени гор, разверзаясь, неслись выростая, снизу. Через несколько времени стали видны деревья и издалека начали поблескивать параболоидные купола Техасской обсерватории. Оттуда поднимались аэро. Они рассыпались в воздухе. Теперь корабль шел совсем низко, слышен был густой басистый шум громадных елей и пихт. Около девушки оказался Квартус; он подошел справа к ней, он заглянул в окно и увидел, что с аэро, парившего выше всех, закипел пулемет. Он достал согнутой левой рукой ее грудь и сказал ей:
«Бегите, скажите этой собаке, капитану»…. и она убежала.
Аэро уходили все выше и выше, и новые вылетали из ущелий.
Корабль прошел над аэродромом, где по зеленому полю белым было выведено: «Смерть воздушным пиратам», — стал садиться, а где-то далеко раздаваясь ущельями, глухо грохая, охая и нудно воя, запели орудия.
Внизу их встречали астрономы. Но Магнус не стал говорить с ними. Он вызвал команды боевых дирижаблей, немедля оба влезли в серое нутро самого маленького, и четыре дирижабля, один за другим выползли в воздух. Неподалеку раздался взрыв. Квартус закинул голову и увидал с верхней палубы, далеко, далеко на горизонте, розово-золотую рыбку, всю в солнце, разбойничьего корабля. Он шел так высоко, что казалось, аэро никогда на догонят его. Магнус и Квартус стояли около капитана: «Мы возьмем его сегодня во что бы то ни стало, — сказал Магнус, — этой шуточке надо положить конец». Принесли депеши и Квартус воскликнул: «Глядите, пожалуйста, — этот молодчик уже успел в Пайсе чего-то натворить! Так дайте же туда…» и он быстро сбежал вниз по винтовой лестнице к приемнику.
Три аэро подомчались к чужому, что-то заухало, дымы взорвались и из дымов один за другим вылетели два горящие аэро. Третий завертевшись, падал кувыркаясь: «дурачье!» — сказал Магнус. Капитан подошел с раскрытой депешей: «вот, — сказал он, — это очень сильный корабль, судя по этому, во-первых, он сильно бронирован…». — «А, знаем! — сказал Магнус, — бронированный, бронированный! — ну вот сегодня вы его и возьмете, этот бронированный…». Капитан что-то хотел добавить, но Филь пристально глянул на него: «А иначе я вас, дорогой, повешу вместе со всей сворой мерзавцев и изменников энов, которая именуется вашим штабом…». «Но, — сказал капитан, и губы его задрожали, — есть храбрость и — „Храбрость и виселица, — дополнил Магнус, — выбирайте; ну, да я не желаю с вами разговаривать!… во время боя не разговаривают: сколько лет вы учились вашему ремеслу, а?“ — „Я учился всю жизнь и….“ — „Вы учились всю жизнь убивать людей, и когда вам теперь велят это сделать, вы виляете: одним словом, — еще одно слово и я вас выброшу за борт“». Дирижабли пошли вверх, круто забирая, а слева из-за горизонта выплыл большой громадой боевой корабль Взрофа сразу начавший пальбу по чужому. Но чужой плыл себе и плыл, как ни в чем, в высях. И ломал, как стрючки аэро, приближавшиеся к нему. Но громада, показавшаяся слева, оказалась ему внушительной и он пошел еще вверх. «Магнус, — крикнул Квартус через люк, — мы атакуем». — «Эге» — отвечал тот, добавив: «и без разрешения генералитета, вот что гадко…».
Прошло три минуты и один из кораблей Магнуса с распоротым брюхом завертелся вниз, на их корабле, уже тащили раненых и тушили пожар. Однако и на пирате, что-то ухало и сильно дымило, — и он, заворачивая, уходил, стараясь забирать повыше. Еще один гидро, похожий на лампу Аладина, взлетел, въехал в корму пирата и сломавшись, унесся в объятия елей, а пират, начал штопаться и корма его уже рычала менее энергично. На корабле была настоящая суматоха, радио работал с перерывами и корабль шел несколько склонившись вбок, но все вверх, к пирату. Магнус подозвал капитана и сказал ему, положив ему на плечи руки: «капитан, вы честный вояка, — у вас настоящая воздушная кровь, я эта вижу». Капитан стоял на вытяжку и смотрел ему в глаза. «Ведь радио, — продолжал владыка, — сейчас закончит свое существование, так?». — «Полагаю, что так», — сказал капитан. — «Хорошо, — говорил Магнус, — я знаю, вы преданы Взрофу, вы настоящий свободный, т. е., я хочу сказать, что если бы нас с Магнусом ненароком повесили, то вы бы хотя и не протестовали против свершившегося, — это всегда одинаково глупо, но пожалели бы нас…». Капитан молчал и смотрел темными глазами в Магнуса. «Так вот с…. насколько мы можем к нему приблизиться?»
