Это случилось через полгода после того, как Йорген оставил ее, когда она искала пакет для мусора и нашла оболочку Цики. Возможно, было ошибкой расстегнуть ему молнию, может быть — в таких делах трудно говорить с уверенностью. В тот вечер, когда Элла чистила зубы, она снова вспомнила об этом поцелуе, об уколе. Она прополоскала рот большим количеством воды и всмотрелась в зеркало. У нее все еще оставался маленький шрам, и когда она проверила его вблизи, она заметила под языком маленький замочек молнии. Она нерешительно потянулась к нему рукой и попыталась представить себя, какой окажется внутри. Это наполнило ее надеждой. Не было ни малейшего страха, главным образом из-за веснушек на руках и сухой кожи лица. Может быть, у нее будет татуировка, подумала она, с розочкой. Она всегда хотела сделать одну, но ей не хватало мужества. Это казалось ей ужасно болезненным.
В Тувью стреляют
Шмулику
Тувью я получил в подарок в день, когда мне исполнилось девять лет, от Шмулика Равиа, который был, наверное, самым большим жадиной в классе и у которого именно в день моей вечеринки разродилась собака. Она принесла четырех щенков, и его дядя решил сбросить их всех с моста в воды Аялона. И тогда Шмулик, который думал только о том, как сэкономить деньги на подарке, купленном всеми ребятами класса в складчину, взял одного щенка и принес его мне. Он был ужасно маленький и когда лаял, у него выходило что-то наподобие писка, но если кто-нибудь раздражал его, он мог вдруг зарычать, и на мгновение его голос становился глубоким, низким, совсем не щенячьим, и это было так смешно, как будто он подражал другой собаке. Из-за этого я назвал его Тувья, по имени козла Тувьи, который тоже подражал. Мой папа не выносил его с первого дня. Сказать по правде, и Тувья не любил отца. Правда в том, что на самом деле Тувья не любил никого, кроме меня. Еще в самом начале, когда был щенком, он на всех лаял, а когда немного подрос, уже пытался укусить любого, кто оказывался достаточно близко. И даже Согар, который не из тех, что просто наговаривают, говорил о Тувье, что это сумасшедший пес. Лично мне он ни разу в жизни не сделал ничего плохого. Только все время прыгал на меня и лизал и всякий раз, как только я уходил от него, начинал скулить. Согар говорил, что это не от ума, а оттого, что я кормлю его. Но я знал много собак, лаявших и на тех, кто кормил их, и я знал также, что Тувья привязан ко мне не из-за еды — он на самом деле любит меня. Просто, без причины — пойди разберись в голове собаки, но это было что-то сильное. Факт, что и Бат-Шева, моя сестра, кормила его, а он ненавидел ее всей силой собачьей души.
Утром, когда я уходил в школу, он всегда норовил пойти со мной, но я силой оставлял его, так как боялся, что он устроит балаган. Во дворе у нас была ограда из сетки, и иной раз, когда я возвращался домой, я успевал увидеть Тувью, облаивающего какого-нибудь несчастного, который осмелился пройти по нашей улице. И тогда Тувья бежал и, как сумасшедший, бил лапой по ограде. Но стоило ему увидеть меня, он таял, начинал от избытка чувств ползти на брюхе по земле, вилять хвостом и рассказывать мне лаем обо всех занудах, что прошли по улице, досаждали ему через щели и как они чудом ушли от него. Уже тогда он укусил каких-то двоих человек, но мне повезло, что они не пожаловались, потому что папа и без того был зол на него и только искал предлога, чтобы разделаться с ним.
И он в конце концов нашелся. Тувья покусал Бат-Шеву, и ее забрали в пункт скорой помощи наложить швы. Как бы то ни было, когда она вернулась оттуда, папа потащил Тувью к машине. Я сразу понял, что должно произойти, и заплакал. И тогда мама сказала папе: «Шауль, оставь его ради Б-га. Это пес мальчика, посмотри, как он плачет». Папа ничего не ответил ей и позвал моего старшего брата с собой. «Мне он тоже нужен, — попыталась мама остановить его, — это сторожевой пес, против воров». Папа задержался на мгновение, прежде чем сесть в машину, и спросил: «Для чего тебе нужна сторожевая собака? Кто-нибудь хоть раз врывался в этот квартал? У нас вообще есть что украсть?»
Они сбросили Тувью в Аялон с моста и смотрели, как течение уносит его. Я знаю, потому что брат рассказал мне. Я никому ничего об этом не говорил и кроме той ночи, когда его забрали, больше вообще не плакал.
Через три дня Тувья пришел к школе. Я слышал, как он лаял внизу. Он был весь грязный и ужасно вонял, но кроме этого остался совершенно прежним. Я был горд тем, что он вернулся, и это доказывало также, что все сказанное Согаром о том, что Тувья не по-настоящему любит меня, было просто туфтой. Потому что, если бы Тувья был привязан ко мне только из-за еды, он не пришел бы именно ко мне. Он, Тувья, также поступил мудро, придя к школе, так как, явись он домой без меня, не знаю, что папа сделал бы с ним. Даже так, когда мы вернулись вместе, папа сразу хотел избавиться от него. Но мама сказала, что, может быть, Тувья извлек из произошедшего урок и сейчас будет хорошей собакой. Потом я помыл его во дворе водой из шланга, а папа сказал, что с сегодняшнего дня Тувья будет все время привязан и, если он еще хоть раз натворит что-нибудь, ему несдобровать. Правда в том, что Тувья из произошедшего ничему не научился, только стал немножко больше ненормальным. И каждый день, когда я возвращался из школы, я видел, как он с остервенением облаивает какого-нибудь прохожего, пока однажды, когда я вернулся из школы, я не застал ни его, ни отца. Мама сказала, что пришли из погранохраны, так как прослышали о Тувье, что он злой пес, и захотели мобилизовать его, в точности, как Азит — собаку-парашютистку, и что теперь он пес-следопыт и кусает террористов, которые пытаются проникнуть через северную границу. Я сделал вид, что верю, а вечером отец вернулся на своей машине, и мама что-то шептала ему в сторонке, а он отрицательно качал головой. На этот раз отец проехал сто километров, за Гедеру, и выпустил там Тувью. Я знаю, потому что старший брат рассказал мне. Он также сказал о причине этого: Тувья сумел-таки высвободиться и покусал инспектора из муниципалитета.
Сто километров — много и для автомобиля, а своим ходом — в тысячу раз тяжелее, особенно для собаки, для которой каждый шаг — едва четверть человеческого шага, однако через три недели Тувья вернулся. Он ждал меня у школьных ворот, даже не лаял, у него не было сил двигаться, только, не поднимаясь, вилял хвостом. Я принес ему воды, и он опустошил с десяток мисок. Когда папа увидел его, он был ошеломлен. «Эта собака, как проклятие», — сказал он маме, которая тут же принесла для Тувьи косточки из кухни. Той ночью я позволил ему спать со мной в кровати. Он заснул раньше и всю ночь подвывал и рычал во сне, пытаясь укусить всех тех, кому вздумалось нервировать его во сне.
В конце концов из всех людей он должен был атаковать именно бабушку. Он даже не укусил, только прыгнул на нее; повалил на спину, и она сильно ударилась головой. Я вместе со всеми помог ей подняться. Мама послала меня на кухню за стаканом воды для бабушки. Когда я вернулся, увидел, как папа со злостью уже тащит Тувью к машине. Я даже не попытался сделать что-нибудь, и мама тоже. Мы знали, что он заслужил это. А папа еще раз попросил моего брата пойти с ним, только на этот раз он также велел ему захватить с собой ружье. Мой брат был просто джобник[9], но из-за того, что служил на дальней базе, приезжал домой с оружием. И когда папа велел ему принести ружье, он в первое мгновение не понял и спросил папу для чего, и папа сказал, что это для того, чтобы Тувья перестал возвращаться.
Они взяли его на мушку и выстрелили в голову. Брат сказал, что Тувья вообще не понял, что произойдет. Он был в хорошем настроении и исследовал все вещи, которые нашел на свалке. И тогда — бах!
С той минуты, как брат рассказал мне об этом, я почти не думал о Тувье. В предыдущие разы я еще вспоминал его, пытался представить, где он находится и что делает. Но сейчас уже нечего было представлять. Тогда я постарался думать о нем как можно меньше.
Через полгода он вернулся. Ждал меня во дворе школы. Он волочил ногу, один глаз был закрыт, да и челюсть выглядела совершенно парализованной. Но когда увидел меня, он по-настоящему обрадовался, как ни в чем не бывало. Когда я привел его домой, папа еще не вернулся с работы, мамы тоже не было дома, но и когда они уже пришли, не сказали ни слова. Вот и все. С тех пор Тувья оставался у меня двенадцать лет, пока в конце концов не умер от старости. Больше он уже никого не кусал.
Изредка, когда кто-нибудь проезжал мимо на велосипеде или просто шумел, еще можно было видеть, как он беснуется и пытается штурмовать ограду, но силы как-то иссякали у него посередине.
(От переводчика:
Прежде, чем представить вниманию читателя следующий рассказ Керэта, мне хотелось бы привести свой рассказ о встрече с писателем в Москве.)
