- На мотоцикле. Меня привез тот парень, которого ты прислал с приказом.
Адиль покраснел.
- Нехорошо, Сария. Неужели ты не можешь этого понять? Если у тебя срочное дело, надо сообщить мне - я пришлю машину. Неудобно получилось.
- Не вижу ничего неудобного.
- Для тебя, может быть, и нет, но для меня...
- Ладно, Адиль. Дело в том, что наша бригада не согласна с твоим приказом
- С каким приказом?
- С приказом о переводе Гариба Велиева на другой участок.
- Ты одна приехала?
- Одна.
Адиль вздохнул и, не отрывая от меня взгляда, откинулся на спинку стула. Потом сказал спокойным, бесцветным голосом:
- Каково бы ни было мнение бригады, приказ должен быть выполнен. Анархии я не допущу!
- Ты прав, Адиль. Анархии не место на строительстве, как и в любом другом деле. Но опротестовать неправильный приказ имеет право каждый член коллектива.
- Почему вы решили, что приказ неправильный?
- Ты сам знаешь, почему он неправильный. Но если хочешь, я объясню.
- Ты лучше объясни, по какому праву вмешиваешься в мои дела? И что тебе за дело до этого бульдозериста, тебе лично? Почему ты так волнуешься за него?
- Я волнуюсь не за него. Я волнуюсь за бригаду. Он - член нашей бригады. И если ты не отменишь свое распоряжение, я буду звонить в министерство и добьюсь, чтобы назначили комиссию для разбора нашего конфликта. Мы вместе начинали работу, вместе и кончим ее. Без бульдозериста на нашем участке делать нечего - ты знаешь это лучше меня.
- Я пришлю другого.
- Зачем же тогда нужно переводить Гариба?
Он помолчал.
- Скажи, Сария, тебя послали ко мне твои товарищи?
- Нет. Они не знают, что я поехала к тебе. Я просто сказала, что мне нужно в район.
Адиль молчал, сосредоточенно глядя в угол комнаты. Тонкие морщинки резче обозначились у него на лбу. Мне показалось, что-то мучает его. Мне стало жаль мужа. Я подошла к нему и тихо сказала:
- Адиль, ведь ты должен заботиться о том, чтобы в бригадах была настоящая дружба, чтобы людям хотелось работать друг с другом. Наша бригада, мы четверо...
- Ничего ты еще не понимаешь, Сария, - сказал Адиль, устало прикрыв глаза. - Ладно, пусть будет по-твоему.
- Да это не по-моему, Адиль. Это желание бригады.
- Я понял.
- Спасибо, Адиль. Мы все очень благодарны тебе.
Я обрадованно схватила его руку и прижала ее к себе. Он коротко взглянул мне в лицо и отнял руку. Меня не обидело это, но я уже не сомневалась - он что-то от меня скрывает. Мне стало одиноко и тоскливо в его роскошном кабинете.
- Зачем тебе летом такие шторы, Адиль?
- Гардины? - Он рассеянно взглянул на окно. - От пыли. Пыльно очень.
- Ну я пошла, Адиль. Схожу пока на базар, куплю кое-что, раз уж попала в город. Ты вечером во сколько приедешь?
- Ты не дождешься меня? - с горечью и недоумением спросил он.
- Нет, почему же? - смутилась я. - Поедем вместе, если хочешь.
На базаре я прежде всего купила большую плетеную корзину и с удовольствием стала наполнять ее продуктами. Все было такое свежее, аппетитное: и огурцы, и помидоры, и солидный кусок баранины на кебаб. С рынка я зашла еще в книжный магазин, взяла несколько новых журналов. Кроме того, успела забежать к своей знакомой Сатаник Айрапетовне, которую в прошлое воскресенье встретила на базаре. Даже пообедала у нее.
Чрезвычайно довольная покупками, веселая, хоть и усталая, притащила в райисполком свою корзину. Адиль, увидев меня, засмеялся:
- Да куда ты столько накупила? Нам же за месяц не съесть!
- Что ты, разве много? Ведь пять человек, за день ничего не останется.
Улыбка сразу же исчезла с лица Адиля.
- Они, что же, просили тебя купить им продуктов?
- Сегодня не просили.
Адиль отвернулся к окну, помолчал.
- И ты все это время была на базаре?
- Нет, еще в гостях была. У меня тут знакомая, Сатаник Айрапетовна. Я тебе как-то говорила - маникюрша.
- И давно ты ее знаешь?
- Да в прошлом году как-то маникюр делала - познакомилась. Она зимой в Баку живет, а летом - здесь.
- И ты идешь в дом к какой-то маникюрше, малознакомой женщине?
- Люди ведь, рождаясь, не сразу обзаводятся знакомыми!
- Почему ты так резко отвечаешь мне, Сария?
Адиль быстро взглянул на меня. Мне показалось, он сейчас меня ударит. Я хорошо знала, что он никогда не позволит себе ничего подобного, но сейчас...
- Может быть, поедем, уже шестой час, - прервала я молчание.
- Поедем.
Он хотел взять корзину.
- Не надо, Адиль, я сама.
Я схватила корзину и быстро пошла к выходу. В машине я положила ее на заднее сиденье и села за руль.
- Ты что, сама хочешь вести?
- Да.
- Не надо, дорога плохая. Сядь рядом.
- Нет, Адиль, я сама. Ты же знаешь, я вожу не хуже тебя.
Мы быстро выехали из райцентра.
Я настояла на своем, но мне было совсем не весело. Хотелось плакать. Какие мы с Адилем стали чужие! Почему нам теперь нехорошо вместе? И все из-за того, что он так относится к моим товарищам. А что они ему сделали? Может быть, я не права, может, нельзя идти наперекор мужу? Но почему? Разве у меня нет своей головы на плечах, своего сердца? Нет, Адиль, я буду поступать так, как считаю нужным. Ни от работы, ни от товарищей я не откажусь. Ты сам должен сделать так, чтобы у нас снова было взаимопонимание, - ведь ты старше меня, умнее, опытнее. Только не советуй мне действовать осмотрительно, осторожненько... Я все равно не послушаюсь тебя. Я не ползти хочу, а летать! Понимаешь, Адиль, летать!..
- Сбавь газ! Что ты делаешь, сумасшедшая?!
Испуганный голос Адиля вернул меня к действительности, - я совсем забыла, что рядом муж, мой осмотрительный, осторожный, разумный муж.
Разве он понимает, какое наслаждение в этом стремительном движении вперед, ввысь, к горным вершинам, когда ветер рвет волосы, а машина так послушна! Разве он способен испытать что-нибудь, кроме страха и опасения за собственную жизнь! Так на же тебе! . . Я снова нажала на педаль. Адиль схватил меня за руку:
- Не смей! Девчонка! Не видишь, какая дорога? И сами покалечимся, и машину разобьем!
- Не разобьем, - сквозь зубы ответила я, прижавшись к рулю.
Адиль отпихнул меня и, перегнувшись, схватил руль.
- Ладно, Адиль,- сказала я, как-то сразу сникнув.- Пусти, я не буду гнать. На этот раз пусть будет по-твоему.
- Что значит "на этот раз"?
- А это значит, что я вовсе не собираюсь всегда поступать так, как ты считаешь нужным. Особенно если уверена, что ты не прав.
Адиль странно смотрел на меня. Кажется, он меня не узнавал. В то же время я чувствовала, что очень нравилась ему сейчас. Вообще-то последнее время Адиль обычно смотрел на меня ласково, спокойно и покровительственно. Сейчас в его глазах светились восторг, нежность и, пожалуй, страх за меня, но почему-то это не радовало, а раздражало меня.
Если говорить честно, он был прав, тысячу раз прав: дорога шла по самому краю пропасти, и, одно неосторожное движение... Вот эта громыхающая пятитонка, неожиданно вырвавшаяся из-за скалы, могла стать последней машиной, которую мы видели в своей жизни. Хорошо, что я успела прижать газик к скале и резко затормозить. Ну и лицо было у водителя, когда, остановив машину, он выглянул из кабины! Как он кричал! И поделом - я ведь даже не сигналила на поворотах. Я тихонько подала машину назад. Почему-то опять вспомнила в этот момент Гариба и его улыбку тогда, на краю пропасти.
Адиль сидел молча. Он будто бы успокоился, только лицо побледнело под загаром.
- Извини, Адиль! - Я повернулась к мужу и взяла его за руку.
Не отвечая, Адиль смотрел прямо перед собой. Рука лежала спокойная, безучастная.
Гнать машину мне уже больше не хотелось. Я тихо вела газик, раздумывая о том, почему мой муж так редко дает волю гневу, волнению... Многие хвалят его как раз за выдержку. Неужели меня начинают раздражать даже явные достоинства Адиля? Господи, может быть, я просто не люблю его?!
Я быстро взглянула на мужа: красивое, загорелое лицо, крепкая, сильная шея, сосредоточенно сдвинутые густые брови. Какая глупость! Ведь можно позавидовать, какой у меня муж, и не любить его невозможно!
Хорошо, что приехали, а то бог знает до чего бы я еще додумалась.
Теперь Адиль совершенно потерял интерес к нашему мосту. Он не только не появлялся на стройплощадке, но даже ни разу не спросил меня, как у нас дела. Мне кажется, за последний месяц он даже не взглянул на мост. Наш "малыш"! Я не могла скрыть обиды, словно это касалось моего собственного ребенка. И перед товарищами мне было стыдно. Они не говорили об Адиле, но было бы легче, если бы они на чем свет ругали его. Я и сама бы, наверное, присоединилась к ним: моя обида искала выхода, а устраивать семейную сцену не хотелось.
Я часто думала о том, почему Адиль хотел тогда перевести от нас Гариба. Не могла взять в толк, почему бульдозерист как будто и не возражал против перевода. Не понимала и злилась...
После всей этой истории Гариб ходил совсем мрачный, замкнутый. Он не смотрел на меня и, кажется, больше всего боялся остаться со мной наедине. Одним словом, он вел себя так, что мне уже не приходило в голову донимать его шутками. Мы почти не разговаривали.
