не хотелось. Он и без того выглядел сейчас так, будто попал под перекрёстный огонь. Однако бежать в укрытие не спешил.
— Я посмотрю, что можно сделать, — сухо сказала Сага.
— Вопросы оцифровки сознания до конца ещё не изучены, — улыбнулся Корнет, — и если есть возможность смоделировать разум, способный к обучению и развитию, вы найдёте её, доктор Сага, я не сомневаюсь. Ведь вы — лучшая в этой теме! Ну и доктор Сталь ещё, конечно же, — добавил он, зардевшись.
Сага посмотрела на Корнета, и язык не повернулся сказать то, что она думала на этот счёт на самом деле. Поэтому она просто кивнула:
— Время покажет, Корнет, время покажет.
— Вы не хотите, чтобы Город получил своё? — предположил Корнет.
— Я не хочу, чтобы он получил вообще хоть что-то, — резко ответила Сага, — он и так взял слишком много. Но и помешать ему не могу, он же всё равно найдёт способ заставить!
Фраза сорвалась с языка, и Сага тут же мысленно обругала себя: это слишком искренние слова, чтобы произносить их вслух, тем более — здесь. Она нервно побарабанила пальцами по столешнице.
Корнет шагнул ближе, в изумрудных глазах взвихрилась чужая боль, проживаемая острее собственной. Он дёрнулся, будто хотел накрыть ладонь Саги своей, но в последний момент не решился, и его рука просто легла на стол рядом с её.
— Если я могу чем-то помочь, — тихо произнёс он, — чем угодно!..
Сага выпрямилась, скрестив руки на груди.
— Давайте работать, Корнет. Вы слышали доктора Сталь.
Она улыбнулась уголком губ и указала взглядом на дверь. Дважды повторять не пришлось: Корнет кивнул — словно склонился в лёгком поклоне (ну как есть — белый офицер!) — и вышел из кабинета, столкнувшись в дверях с Профессором. Тот, проводив Корнета взглядом, многозначительно приподнял одну бровь.
— Он влюблён в вас, как золотистый ретривер: преданно, самозабвенно и безнадёжно! — мягко улыбнулся Профессор. — Мне его искренне жаль, но всё же приятно, что в нынешнем мире есть ещё место таким высоким чувствам.
— Он мне чуть не в сыновья годится, — хмыкнула Сага, обходя стол и присаживаясь на его край. Сравнение юноши с собакой ей не понравилось.
— Ему двадцать три, — возразил Профессор. — Мне в сыновья годится, но не вам. Как вы себя чувствуете, Сага?
— Великолепно, — безрадостно обронила она: забота Профессора, пусть и ненавязчивая, напрягала.
Тот мгновение подумал.
— От Медиума сообщили, что гость будет сегодня…
Новые жертвы Города теряли сознание сразу, как только оказывались за внутренним кругом силового поля. Занимались ими только Сталь, Сага и Профессор: извлекали и расшифровывали чип личности, проводили необходимые исследования (если Творецк не давал иных распоряжений через Медиума).
Первые сутки новеньких держали в смотровом кабинете лаборатории под наблюдением. Дальше всё зависело от их поведения, но обычно Город подбирал выносливых людей и как будто помогал им адаптироваться: ситуацию они принимали довольно быстро. Во всяком случае, за два года в Творецке Сага столкнулась с затяжной истерикой лишь у Тэлли, которая провела в смотровой три дня и пережила нервный срыв. Помогли отвары из benedicat acutifolia (здесь они помогали от всего, не только от злокачественных опухолей) и, как ни странно, — Профессор, с неизменным ласковым спокойствием утешавший девушку. Именно тогда Сага со Сталью узнали, что у него есть дочь — ровесница Тэлли.
«В детстве она очень любила книжку про крошку-фею, — неспешно, с выражением, словно слушательнице было пять лет, а не двадцать, рассказывал Профессор. — У феи были мелкие кудряшки солнечно-листопадного цвета и глаза, как июльское небо. Жила она под большим белым грибом, носила сотканные паучками платья, бусы из ягод брусники и браслеты из бутончиков дикого вереска. Лесные жители звали фею „Тэлли“, потому что она постоянно напевала: „Тилли-тэлли-талли-ли, тилли-тэлли-талли-ли“. И куда бы ни пошла эта фея, всюду впереди неё по лесным муравьиным тропкам скакало весёлое и звонкое, словно птичья трель, „тилли-тэлли-талли-ли“…»
Сага тогда подумала, что не существовало никакой книжки про крошку-фею, а сказку эту выдумал сам Профессор для своей крошки-дочери, которую и сделал главной героиней в платьице из паучьей паутинки и в брусничных бусах.
У новенькой тоже оказались мелкие кудряшки солнечно-листопадного цвета и глаза, как июльское небо…
— Я хотел… — выдернул Сагу из воспоминаний Профессор.
— Моя очередь дежурить, я помню, — кивнула она, не дав ему договорить.
— …хотел предложить подменить вас, если нужно.
— Всё в порядке, Профессор. Спасибо.
— Корнет, конечно, тоже захочет остаться… Для подстраховки.
— Корнет из группы доктора Сталь, у него достаточно своих обязанностей. «Для подстраховки» со мной побудет Раисмихална.
— О, эта женщина стоит десятерых! — с улыбкой протянул Профессор. — Тогда я за вас спокоен! Но вы всё же дайте знать, если передумаете. Моё предложение в силе, — серьёзно добавил он, покидая кабинет.
[1] Корне́т — низший офицерский чин в Российской империи.
Глава 9
Сталь вздохнула, постучала по столу кончиком ручки, зажатой на манер сигареты — между средним и указательным пальцами. Она стояла перед разложенными на столе, словно пасьянс, распечатками результатов исследования новенького. Сам новенький, опутанный проводами, окружённый тихонько попискивающими аппаратами, лежал на смотровом столе слева от неё. Доктор отложила ручку, медленно прошлась туда-сюда по смотровой, уперев руки в поясницу и сосредоточенно глядя себе под ноги.
— Вот опять ходит, ходит, как белоголовый сип по равнинной местности! — недовольно раздалось от двери.
Сталь выпрямилась, посмотрела на втискивающуюся бочком в кабинет пожилую женщину. Обеими руками та держала узкий поднос с чашкой чая и блюдцем с рогаликом, поэтому дверь она открывала локтем.
Раисмихална работала в Творецке ещё до того, как у него появилось силовое поле. Её наблюдательность и хлёсткие, прямолинейные замечания не раздражали разве что грифонов. Сутулая, с острыми локтями, узловатыми длинными пальцами и большими ступнями, обутыми в старомодные коричневые туфли с кисточками, Раисмихална носила шерстяную юбку до середины икры, светлую блузку с воротником-стойкой и трикотажный кардиган такого же, как и юбка, медвежьего цвета. На её груди, на потемневшей цепочке, висели очки с мутными, потёртыми стёклами. Тёмно-каштановое каре без единой седой волосинки казалось пластмассовым: всегда идеально уложенное, блестящее, с ровными краями.
— Я чайку вот тебе несу, — сказала Раисмихална, просочившись в смотровую. — Опять не обедала?
— Не успела, много работы. Поставь на стол.
— «Много работы, много работы»… Восемь вечера! С шести утра не емши… Лаборанты твои где?
— Это, кроме меня, никто не сделает.
— Зато каждый сто раз кофей попьёт.
Раисмихална осторожно, чтобы не расплескать чай, просеменила к письменному столу, сгрузила свою ношу прямо на разложенные распечатки. Наблюдавшая за ней вполглаза Сталь поморщилась, но ничего не сказала. Раисмихална достала салфетку из-за манжеты кардигана, промокнула чуть выплеснувшийся на поднос чай, сунула салфетку
