Ауч стоял за стойкой, что-то объясняя бармену. Заметив Стаса, он кивнул и показал пальцем на лестницу, ведущую на второй этаж. Там располагались кабинеты для vip-посетителей. В основном для богачей, которым взбрело в голову отдохнуть не в стандартных для такой публики «Метрополе» или «Генрихе IV». Кроме того, кабинеты арендовали для различных торжеств, для мальчишников или для того, чтобы компания клерков или мелких бизнесменов могла провести без лишних глаз вечер в обществе дам легкого поведения. Последних, кстати, поставляли Аучу по договору из борделя «Живой уголок», где сидел вышибалой Бруно. Один из кабинетов, последний по коридору, был по пятницам закреплен за четырьмя друзьями: Стасом, Шрамом, Скальпелем и Бруно. Нередко к ним присоединялся и сам Ауч. Сегодня была среда, но, когда Стас позвонил Аучу и попросил оставить за ним кабинет, хозяин «Долины» только уточнил время. Они были знакомы еще с тех времен, когда никакой «Долины» и в планах не было, а бывший боксер Ауч только начал подрабатывать в букмекерской конторе. Это было миллион лет тому назад, вскоре после окончания войны, и славные знакомства, протянувшие такое долгое время, принято называть дружбой.
Стас взбежал по лестнице, мимо черно-белых портретов на стене. В коридоре добротная ковровая дорожка, купленная Аучем на распродаже после закрытия какого-то солидного отеля, отлично глушила шаги. Бра в виде бутонов тюльпанов висели достаточно редко и светили достаточно тускло, чтобы идущий видел, куда идет, но не смог разглядеть лицо встречного. На последней двери висела табличка, сделанная Шрамом в мастерской три года назад: «Здесь пьют стареющие гардемарины. Не лезь, если не хочешь проплыть под килем». Это была шутка, никто и не собирался вешать ее на дверь, просто подарили Аучу на какой-то праздник. Но каждую пятницу или во время таких вот незапланированных встреч табличка оказывалась на двери. Добрый верный старина Ауч…
Парни уже собрались и, похоже, решили начать без него. По крайней мере, Скальпель уже слегка плыл.
– Простите, джентльмены, задержка на работе.
– Если задержка не грозит внезапным продолжением рода, нам она не страшна, – провозгласил пьяный Скальпель.
– Как ты, Стас? – спросил Шрам, и Бруно присоединился к нему вопросительным взглядом.
– Все нормально. Вернее… – Стас пожал плечами, – насколько это может быть нормально.
– А какого черта ты пошел на работу? – спросил Скальпель.
– Не знал, куда себя деть, – честно ответил Стас. Да и от кого ему было скрывать, не от этих же парней, с которыми он прошел огонь, воду и медные трубы по самому подолу Сатаны. – И, кстати, это было верное решение.
Бруно плеснул в стакан виски и подвинул его Стасу.
– За старика, – сказал Шрам. И Бруно кивнул.
– За настоящего человека, каких уже не осталось, – поднял свой бокал Скальпель.
– За отца…
Они пили, вспоминали былое и снова пили. Вечер становился зыбким и одновременно наполнялся уютом. Скальпель попытался было рассказать медицинский анекдот, в котором трижды повторялся термин «пункция спинного мозга», но никто анекдота не понял. Тогда Скальпель попытался рассказать то же самое без терминов, объяснить на пальцах, и получилось еще хуже, зато смешнее. Потом пришел Ауч с новой бутылкой и стулом, присоединился к столу и рассказал новый политический анекдот.
– Короче, – слегка картавя говорил хозяин «Долины», – заявляется губернатор домой раньше времени. Заходит в спальню, а там его супруга, дай ей боже здоровья и счастья, Натали Портман без одежд и вся такая расслабленная, утомленная, волосы по подушке…
– Вкусно рассказываешь, – вставил было Скальпель, но друзья заставили его замолкнуть.
– А у кровати в одних кальсонах замгуба собственной персоной, дай ему бог здоровья и счастья тоже, – продолжил Ауч. – «Ты какого хрена тут делаешь, заместитель?» – спрашивает охреневший губернатор. А замгуба так кланяется, показывает на Натали и отвечает: «Так ведь замещаю, ваше высокоблагородие…»
Отсмеялись.
– Надо бы на вас рапорт составить, как считаете? – спросил Стас.
– А с кем ты тогда по пятницам пить будешь? – вопросом на вопрос ответил Скальпель.
А Ауч добавил:
– И где?
– Вот только это и удерживает меня от исполнения гражданского долга. – Стас усмехнулся. – Ну что, как у кого день прошел?
– Оперировал, – отчаянно кивнул Скальпель и постарался сохранить равновесие.
– Чинил моторы, – ответил Шрам.
– Пытался разобраться со счетами, – проворчал Ауч, – клянусь. Вай, слушайте, налоги сведут меня в могилу, клянусь здоровьем всех своих бабушек. Я почти уже начал худеть, честное слово!
Стас посмотрел на Бруно, тот пожал плечами и махнул рукой.
– Отлично! – кивнул Стас, чувствуя, что миновал рубеж тоски и теперь может не сдерживать чувств, может спокойно отдаться на волю грусти и доброй, светлой печали. – Значит, жизнь идет своей обычной чередой. Жизнь продолжается, господа гардемарины…
Скальпель вскочил на ноги, поднял бокал и трижды щелкнул пальцами свободной руки.
– Виват! – гаркнули хором друзья, и бывший пехотный капрал Ауч гаркнул громче всех, так, что задрожали стаканы и звезды на небе стали на мгновение чуть менее яркими.
* * *
Ночная улица встретила их относительной свежестью и печалью тромбона. Завсегдатай играл «Лунную реку» Фрэнка Синатры.
– My huckleberry friend… – тихо и хорошо подпел своим некогда поставленным баритоном Скальпель. – Этот сукин сын всегда знает, что сыграть для меня в эту минуту.
– Он играет не для тебя, Скальп, – покачал головой Шрам, – вообще ни для кого. Завсегдатай – просто часть ночи. Это она создает настроение. Ауч, сатрап, где бутылка?
– Ты зачем так говоришь, эй? Бутылка у меня в руках, и не надейся заполучить ее, прежде чем я сделаю большой глоток, – ответил Ауч и свернул голову «Лошади».
– Эй, – всплеснул руками Скальпель, – у нормальных людей это называется не глоток, а четверть бутылки!
– Да и черт с ними, с нормальными людьми. Почему у старого армянина не может быть отличного настроения? Хочу напиться и прогуляться где-нибудь в районе университета. Заодно вспомню те времена, когда имя Арчи Терапетяна знал каждый школьник, потому что перед хуком Арчи Терапетяна не мог выстоять никто. – Ауч, встав в стойку и смешно подпрыгивая, сделал пару ударов в темноту.
– Пока однажды Арчи Терапетяна не встретил пацан по имени Леннокс Льюис, – вставил Стас, принимая у Скальпеля бутылку.
– Да нет, – печально покачал головой здоровяк, – мой закат начался еще раньше. Я повредил сухожилия, но мои агенты и слышать не хотели о том, что мне нужен перерыв. Я был для них дойной коровой, и только. Пока дает молоко, ее кормят и холят, а когда перестает, отправляют на скотобойню. Так что тот бой с Льюисом был просто последней каплей. Вай, что там говорить, все это давно унеслось с той, другой жизнью. Я по крайней мере выжил, а про Льюиса после войны никто ничего не слышал. Хотя, между нами, парни, думаю, что и в лучшей форме я не выстоял бы против этого парня. Но! Вы немедленно забудете о моих словах, вам ясно? Достаточно того, что было время, когда Арчи Терапетян был непобедим!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
