Глаза Хаукинза стали спокойными.
Но то, что он сейчас сказал, удивило Дивероу. Возможно, это была просто его манера выражаться, но не исключено также, что за этими словами скрывалось глубокое знание. В любом случае подобная фразеология оказалась неожиданной.
— Мне кажется, все это бессмысленно. Ведь комната прослушивается, черт побери! Все, что им надо для того, чтобы слышать каждое произнесенное в камере слово, гак это нажать на красную кнопку!
— Ты не прав, солдат, — поднимаясь со своего кресла, ответил Хаукинз. — Если ты, конечно, солдат, а не штатская крыса. Иди сюда.
Хаукинз шагнул к висевшему на двери одеялу и завернул один угол направо, затем другой — налево. На обоих открывшихся взору участках стены находились небольшие отверстия, бросавшиеся в глаза исключительно из-за заткнутой в них мокрой туалетной бумаги. Отпустив оба конца одеяла, Хаукинз указал еще на шесть таких же затычек из все той же туалетной бумаги, по две и каждой стене — вверху и внизу, и усмехнулся своей напоминающей растянутую кожу улыбкой.
— Я изучил эту камеру буквально сантиметр за сантиметром и заткнул все микрофоны, убедившись предварительно в том, что не пропустил ни одного. Да, в хитрости этим обезьянам не откажешь. Один из них они укрепили прямо над моей подушкой, на случай, если я буду разговаривать во сне. И обнаружить его было труднее всего.
Не очень охотно, но Сэм все же кивнул в знак одобрения. И тут же подумал о том, что казалось ему само собой разумеющимся.
— Но если вы заблокировали все микрофоны, они могут прийти в камеру и выгнать нас отсюда. Вы должны это понимать.
— Тебе следовало бы лучше соображать, — возразил генерал. — Электронное оборудование в закрытых помещениях имеет только один выход. Сначала они вообразят, что в системе произошло короткое замыкание на выяснение чего у них уйдет около часа — если они, конечно, не вздумают ломать стены, а попытаются определить повреждение с помощью сенсоров. И данное обстоятельство будет смущать их. Затем, если они поймут, что дело не в короткое замыкании, а в затычках, то придут в замешательство. Помнишь, я говорил о двух пунктиках? Так вот, в течение часа они будут думать над тем, как им вытащить нас куда-нибудь еще, не допустив при этом ошибки. Таким образом, у нас в запасе как минимум два часа. И поэтому постарайся-ка хорошенько объяснить мне все за остающееся в нашем распоряжении время.
Дивероу вполне отчетливо сознавал, что ему просто необходимо «хорошенько объяснить все». Хаукинз был профессионалом, Сэм же не имел пристрастия к противоборству. И не только к физическому, но, как он начинал теперь подозревать, и к умственному.
— Вы не хотели бы услышать что-нибудь о Регине Гринберг? — спросил Сэм, когда генерал замолчал.
— Я читал ваши заметки — пожал тот плечами. — У вас отвратительный почерк.
— Плохой почерк — профессиональное отличие каждого юриста, одно из условий приема в коллегию адвокатов. На машинку же я не хотел отдавать их.
— Я думаю! — усмехнулся генерал. — У тебя тоже полно грязи в мозгах.
— У вас ужасный вкус, генерал.
— Я никогда не обсуждаю своих бывших жен!
— Зато они обсуждали вас! — заметил Сэм.
— Я хорошо знаю девочек. От них вы не получили 1 ничего такого, что можно было бы использовать против меня... Нет, от них вы не получили ничего... да и вес остальное, что вам удалось собрать, не имеет ко мне никакого отношения. |
— Надо ли говорить мне о морали?
— Только в моей, грубой манере. У меня с этикетом плоховато, парень. — Хаукинз вытянул руку и направлении письменного стола. Кисть и вытянутые пальцы ни разу не дрогнули. — Начинай свои объяснения.
— А что объяснять-то? — пожал плечами Сэм. — Ведь вы говорите, что прочитали бумаги. Или я должен разъяснить вам, что все эти документы свидетельствуют о том, что создалась сложнейшая ситуация, грозящая одной стороне объявлением ее представителя персоной нон грата и ставящая другую в весьма затруднительное положение? Если так, то я уже сделал это.
Дивероу потрогал свой глаз — он чертовски болел — и снова сел на кровать.
— Весь материал по Индокитаю, — прогремел Хаукинз, подходя к письменному столу и беря в руки сложенные бумаги, — написан так, будто я работал на этих проклятых вьетконговцев!
— Я бы не сказал так, генерал, — возразил Сэм. — Однако возникает несколько вопросов относительно тех методов, которые вы применяли в своих операциях...
— Да нет, парень, все куда сложнее! — перебил генерал. — Ведь получается так, что я работал либо на них, либо на обе стороны, а то и просто прикарманил чуть ли не половину разворованных в Юго-Восточной Азии денег! Если только я не был настолько глуп, что вообще не, понимал ничего из того, что делаю!
— Ах-ах! — пропел Дивероу тонким фальшивым тремоло. — «Теперь мы начинаем кое-что понимать, — сказала Алиса Петуху Робину». Настоящий солдат, награжденный конгрессом двумя орденами Почета, оказывается предателем. И все эти боевые схватки, сражения и стремительные рейды за линией фронта, захват пленных, пытки и примитивные средства грубого выживания — не что иное, как кульминация всего того, что несомненно выставит прославленного вояку в смешном свете. Все это очень грустно, генерал, но человеческая психика может воспринять это только так.
— Дерьмо! — проревел Хаукинз. — Моя голова приручена намного крепче к плечам, нежели у тех сосунков, которые интересуются всей этой чепухой!
— Двойка генералу, — проговорил Дивероу, поднимая вверх два пальца в форме латинской цифры пять. — Настоящим я подтверждаю, что голова у генерала и в самом деле сидит на плечах куда крепче, чем у любого из службы «Тысяча шестьсот». Но это лишь в том случае, добавлю я, если он действительно настоящий генерал.
— Что это значит, парень?
— О Хаукинз, с вами все кончено! Я не знаю, как и почему это произошло. Мне известно только, что вы в недобрый час встали кому-то поперек дороги, наделали слишком много шума и на вас поставлен уже крест! Мало того, теперь вы для службы «Тысяча шестьсот» — дьявольский подарочек, от которого она вполне определенно пытается избавиться. На вашем примере собираются учить других.
— Чепуха! Подождите до тех пор, пока все это станет известно Пентагону!
— Ваш Пентагон, коли уж говорить до конца, уже давно все знает. Медные носы сталкиваются между собой, спеша на предприятия по производству дезодорантов. Вы не существуете, генерал, а если и существуете, то лишь в чьей-то капризной памяти.
Сэм встал с кровати. Боль в глазу снова распространилась по всей голове.
— Ты не сможешь продать это, поскольку я не куплю, — все еще воинственно заявил Хаукинз, но самоуверенности в его голосе явно поубавилось. — У меня есть друзья. О моей карьере можно рассказывать на рассылаемых новобранцам открытках. Я, черт побери, офицер! Генерал, начавший свой путь рядовым в вонючей бельгийской грязи! И они не могут обращаться со мной подобным образом!
— Я не солдат, я адвокат. И, поверьте мне, о вас уже ведутся переговоры — точно так же, как и о бензине. Эти телефото от ваших пекинских друзей запечатлели все ваши художества. Вы — лопнувший мыльный пузырь.
— Им надо еще доказать это!
— Они уже это сделали! Я получил такие доказательства всего лишь час назад в темном винном погребке от одного психопата со свечой в руке. А он, знаете ли, весьма солидный гражданин! Они достали вас.
Хаукинз скосил глаза и вытащил изо рта разжеванную потухшую сигару.
— Каким образом?
— «Заключения врачей». А это — серьезные свидетельства. К работе подключились и терапевты и психиатры. «Нервные срывы» — только начало. Министерство обороны готовит бюллетень, в котором говорится о том, что вы были специально поставлены в весьма напряженную ситуацию, с тем, чтобы иметь возможность наблюдать развитие вашего недуга. Насколько я понял, он именуется «шизоидной прогрессией». Стремление к конфликтам, о чем свидетельствуют материалы по Индокитаю, и картины того, как вы мочитесь на крыше посольства, позволяют сделать весьма убедительные психиатрические заключения...
— Но у меня есть куда более убедительное объяснение случившегося. Я был чертовски зол. Подождите немного, я представлю свою версию.
— Да вам просто не дадут ничего сказать. И если подобный бюллетень появится, президенту не останется ничего другого, как, выступив по радио, воздать должное вашему прошлому, а потом: пусть и неохотно, сообщить все же о заключении врачей и попросить нацию молиться за ваше выздоровление.
— Этого не произойдет! — уверенно покачал головой Хаукинз. — Ведь больше никто не верит президенту!
— Может быть, и так, генерал, но у него есть связи. Если и не его собственные, то, тем не менее, весьма эффективные. И стоит только ему сказать, как вас тотчас упрячут; стянув предварительно ремнями, в силосную яму в Найке.
