И Сократ раскрывает тактику вопрошающего: я ему одно, а он мне другое, я ему еще что-то, а он поднимает меня на смех. «Этот человек упорен и ничему не верит на слово» (289e). Иначе говоря, аргументы, используемые вопрошающим против Сократа, аналогичны тем, которые Сократ использует против других. Только они еще более жестоки.
Безусловно, в общении с другими людьми есть свои огромные преимущества. Некоторые из них мы рассмотрим ниже. Но пока важно подчеркнуть, что в диалогах отмечается близкое сходство между беседой с другими людьми и размышлением наедине с собой. Первое может послужить тренировкой для второго[66].
Мысли вслух. В качестве свидетеля, готового выступить в защиту сократического метода, применяемого сольно, мы могли бы вызвать самого Платона. Почему он писал диалоги вместо того, чтобы просто излагать свои мысли? Точного объяснения у нас нет, но зато есть множество версий. Не исключено, что диалог мог задумываться либо как драматический прием, либо как способ дистанцироваться от утверждений, выдвинутых персонажами[67]. Но я обратил бы внимание на другую теорию: возможно, диалоги служили Платону способом поговорить с самим собой[68]. Он создавал их, чтобы проработать собственные конкурирующие линии рассуждений, приписывая их своим персонажам. Именно так представлял себе это Милль:
Что касается самого Платона, существует вероятность, что в его жизни был период, когда он, по чисто умозрительным соображениям, был настоящим Искателем, подвергающим сомнению любое мнение и подчеркивающим связанные с ними сложности, и что именно в этот период были написаны важнейшие его диалоги с самых разных точек зрения, каждая из которых отражала новейшую цепочку его рассуждений на ту или иную тему[69].
Видеть в диалоговых персонажах различные грани ума самого Платона весьма полезно: это позволяет лучше осознать ценность его диалогов для нашего времени. Они способны послужить образцом способа, как размышлять самостоятельно, для нынешних людей. Конечно, труд любого философа – будь то трактат или эссе – можно рассматривать как способ мышления, который читателю предлагается перенять. Но диалог особенно пригоден для подобной цели. В вопросах и ответах звучит живой ток мысли. Эссе или лекция – это, как правило, мысль, которая уже отзвучала, а затем была отшлифована автором и представлена публике; сам процесс ее появления на свет здесь не виден. Обычно это неплохо; если вы знаете свою мысль и хотите поделиться ею с другими, имеет смысл преподносить ее напрямую. Но если вы хотите предъявить модель достижения этой мысли, то есть того, что делать, чтобы понять, что именно вы думаете, диалог подходит идеально, поскольку иллюстрирует процесс этих поисков. Платоновские диалоги – настоящие исследования, посвященные тому, как размышлять о сложнейших материях. В них показано, как он сам делает это[70]. А написание собственных миниатюрных диалогов стало бы эффективным способом привести в порядок собственные мысли и приобщить себя к сократическому методу.
Подобный подход к диалогам позволит читателю не слишком беспокоиться по поводу наличия в них моментов, не согласующихся друг с другом. В одном диалоге Сократ утверждает, что благо и зло можно отождествить с удовольствием и болью, а в другом месте он говорит обратное[71]; определение мужества, отстаиваемое им в одном месте, полностью дискредитируется в другом[72]. Некоторые из таких конфликтов можно сгладить путем длительного анализа, но иногда в них лучше видеть споры Платона с самим собой[73]. В этом свете Сократ перестает быть носителем мыслей Платона, которого тогда можно уличить в непоследовательности; он оказывается олицетворением бесстрашного мыслителя. Он критически препарирует все, что оказывается перед ним, – даже если это сказал он сам накануне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Роли. Интерпретация платоновских диалогов в качестве «размышлений вслух» влечет за собой еще одно следствие. Персонажи в диалоге говорят то, о чем думает автор; это делается среди прочего и для того, чтобы он мог убедить себя в собственной неправоте. Следовательно, в диалоге можно видеть нечто вроде сна, персонажи которого олицетворяют отдельные аспекты «я»[74]. Подобная перспектива позволяет нам по-новому взглянуть на вопрос о том, является ли Сократ хорошим примером для подражания. Некоторых читателей он просто отталкивает. Так, один ученый даже описывал его как человека, питающего «необоснованную враждебность» к окружающим[75]. Другие обвиняют его в «холодности», неумении любить, иных формах бесчеловечности[76]. Кому захочется быть похожим на такого типа? Но в той диспозиции, где каждый персонаж диалога – какая-то грань одной и той же личности, подобная постановка вопроса некорректна. Не нужно стремиться стать таким, как Сократ из платоновских диалогов. Но надо стараться иметь такого Сократа под руками.
Можно взглянуть на это и по-другому. В психологии есть понятие исполнительной функции – когнитивной способности строить планы, достигать целей и проявлять самоконтроль. Платон же демонстрирует ценность развитой сократической функции – умения скептически относиться к своим размышлениям. У большинства из нас эта функция развита недостаточно. Вместе с тем она способна развиться и сверх необходимого минимума, но не в виде изматывающего и недужного скептицизма, а в виде его полноценной и здоровой разновидности. Она помогает противостоять глупости, трусости, пристрастности, лицемерию, злобе, тщеславию и другим демонам. С сократической точки зрения (как мы убедимся в главе 14) все перечисленное – разновидности невежества и незнания. Внутренний Сократ укрощает этих демонов[77].
Однако в полном соответствии с критикой Сократа, о которой упоминалось чуть выше, у сократической функции обнаруживается и менее приятная сторона. Она проявляет себя в тех качествах, какие демонстрирует порой литературный Сократ: среди них безжалостность, насмешливость, саркастичность. Эти черты ранят других людей, и потому есть только один оппонент, на которого ее можно обратить благонамеренно и безнаказанно, – это вы сами. Или, если точнее, все перечисленные свойства следует применить против самодовольных и морально слабых элементов «я», которые в полной мере заслуживают сократовских инвектив, так как ничем иным их не проймешь. Вот почему самый несносный вопрошающий, показанный в диалогах, – это alter ego Сократа, которое он натравливает на самого себя в «Гиппии большем».
Путь овода. Сократическая функция играет в человеческом разуме важнейшую роль, подобную роли платоновского Сократа в Афинах: она говорит истину, оспаривает условности, препятствует застою. Между тем были вещи, которые Сократ не мог делать, и роли, которые он не мог играть, и он знал об этом. Если бы все граждане были такими, как он, то Афины не выжили бы; если бы сократическая функция ничем не ограничивалась, то и индивидуальное «я» не могло бы существовать. Полису, однако, нужен такой человек – наряду с другими людьми, на него не похожими. Сократическая функция играет в «я» весьма непростую роль – одновременно дружескую и подрывную. Она обнажает истину и тем самым создает неудобства. Для некоторых это заканчивается тем, что им предлагают чашу с цикутой.
