Он сел на край кровати, поставив еду рядом с собой.
— Твоя скука — вот почему ты голая?
— Я голая, потому что мне не хотелось надеть какую-либо одежду. Зачем мне вообще это нужно? Ты же не собираешься присоединиться ко мне, не так ли? Ты избегаешь меня, как чумы. Я могу понять только одно: тебе не нравится, что я упоминаю своего отца, — она быстро зажала рот рукой. — Извини, я была непослушной.
— Он не имеет права быть в твоих мыслях.
Она начала хихикать, сев. Она повернулась так, что оказалась вытянутой перед ним. Ее нагота была выставлена напоказ, и она не предприняла никаких попыток скрыть от него свое тело. Ему это понравилось; ее уверенность вызывала привыкание.
— Он мой отец. Я люблю его, несмотря ни на что. Я знаю, что у тебя есть проблемы. А что насчет этого, я игрушка, с которой ты не будешь играть.
— Некоторые игрушки должны оставаться на полке.
— Ты занимаешься сексом с кем-нибудь еще? — спросила она.
Любую другую женщину, которую он бы выгнал из своей жизни за то, что она задавала назойливые вопросы. Почему он не избавился от Эйвери?
— Тебя это будет беспокоить?
— Ты хотел, чтобы я обратилась к врачу, но никто не приехал. Ты даже не сдал анализы и всю последнюю неделю, кроме как поесть, не приходил ко мне в комнату.
— Ты скучаешь по моему присутствию, Эйвери? — спросил он.
— Может быть.
Он поднял бровь.
— Честно?
— Почему нет? Мне нечего терять. Я никогда в жизни не лгала. А ты?
— Я лгу каждый божий день.
— О чем?
Он сел спиной к изголовью кровати и протянул ей еду. Она взяла её, поставив поднос себе на ноги. Подняв крышку, можно было увидеть курицу и спагетти, приготовленные для нее.
Она схватила вилку и начала есть.
— Я лгу всем.
— В том числе и мне?
— Нет, я не лгал тебе. Ты моя игрушка. Ты здесь для моего удовольствия.
— Я тебя сейчас развлекаю? — спросила она.
В ее голосе не было сарказма. Она звучала… скучно.
Ему это не понравилось. Женщина, которую он встретил в магазине, в ней был огонь, страсть. Даже ее слезы имели значение.
— Я хочу пригласить тебя куда-нибудь на следующей неделе.
— Ты что? — она не оторвалась от тарелки с едой.
— Ты права, я думаю, пришло время тебя вытащить. Ты не собираешься бежать, потому что я убью твоего чертового отца, — она подняла голову, и он привлек ее внимание. Хорошо.
— Я сказала тебе, что не сделаю ничего, что навредит моему отцу.
— Хорошо. Вот на что я рассчитываю. Мне нужно иметь дело с одним мэром. Он думает, что, поскольку он находится у власти, он может делать то, что ему нравится, и никто не встанет у него на пути.
Он увидел ее улыбку.
— В отличие от тебя?
— Я не говорил, что мне не нужно перед кем-то отвечать. Да, и я позабочусь о том, чтобы все мои долги были выплачены полностью, Эйвери.
— Человек власти.
— Я человек слова.
— Наверное, приятно быть человеком слова, — сказала она.
— Ты заигрываешь со мною?
— Поддразнивания. Я дразню тебя. Как я уже говорила, ты был добр ко мне.
Несколько секунд он смотрел, как она ест, не говоря ни слова.
— Мы тоже поедем в больницу. Я заплачу дополнительно, чтобы сдать анализ крови и завершить его за один прием.
— Разве это не дорого?
— Мне все равно.
— Верно, — она доела, но недостаточно, по его вкусу.
— Есть что-то.
— Нет. Я просто не голодна.
Она поставила тарелку и поднялась на ноги. Он наблюдал за ней, пока она шла в ванную. Через несколько секунд он услышал шум бегущей воды. Похоже, сегодня вечером ему придется заняться погоней.
Он отставил тарелку в сторону и поднялся на ноги.
Зайдя в ванную, он увидел ее уже в ванне, наполняемой водой.
— Я тебя расстроил?
— Нет, — она нахмурилась. — Будет ли иметь значение, если я скажу «да»?
— Да. Я хочу знать.
— Что тебе не нравится в моем отце? — спросила она.
Он скрестил руки и прислонился к дверному проему.
— Я не ненавижу твоего отца.
— Ты мог бы меня обмануть.
— Мне не нравится, что он тебя использует. Тебе не следовало быть там в ту пятницу. Он не заслуживает того, чтобы ты подвергалась риску.
— И все же я здесь по собственному выбору.
— Действительно? Это твой выбор — быть моей игрушкой? Другие мужчины не были бы столь снисходительны. Они бы тебя выдали, превратили в шлюху.
— Другие застрелили бы меня. Я не думала. Все, о чем я могла думать, это о том, что мой отец в больнице. Один. Усталый. Больной. Я не хотела, чтобы ты больше причинял ему боль.
— Ты не будешь ему звонить.
— Хорошо. Я больше не хочу драться.
Ему даже не следовало ссориться с ней. Она была его игрушкой.
— У тебя вошло в привычку врать? — спросила она.
Он был удивлен, что именно она сменила тему. Отойдя от двери, он опустил крышку сиденья унитаза, сел и стал наблюдать за ней.
— Да. Это легко сделать.
— Я не думаю, что это так.
— Почему?
— Нужно бороться с ложью. Следуй за ним до самого горького конца или до любой другой лжи, к которой он приводит. Это похоже на одинокий образ жизни.
— Некоторым нужно лгать.
— Как что?
— Санта Клаус.
Она хихикнула.
— Эта ложь не в счет. Это делает Рождество волшебным.
— Сколько тебе было лет, когда ты перестала верить? — спросил он.
— Семь, я думаю. Я слышала, как мои родители говорили о том, в каком возрасте мне лучше всего говорить. Я как бы уже это поняла, но пока это длилось, было весело. Ты?
— Пять.
— Так рано.
— Мой отец хотел создать нормальную семью, но, будучи капо, у него был ряд обязанностей. Я знаю, что моя мама ненавидела говорить мне правду. Она хотела еще год. Если бы он дал ей еще год, это продолжалось бы. Я помню, как у меня было разбито сердце.
— Ты сейчас врешь?
— Нет, я не вру.
Между ними воцарилась тишина. Он наблюдал за ней. Джино чувствовал, как волна спокойствия накатывает на него каждый раз, когда он смотрит на нее.
— Как ты думаешь, у тебя когда-нибудь появятся собственные дети?
— Я должен. Часть моей работы — создавать сыновей, которые однажды возьмут верх.
— А как насчет дочерей?
— Они получают худшую сделку из всего этого. Я бы не хотела иметь дочь.
— У тебя нет выбора.
Глава 7
Эйвери ожидал, что Джино нарушит свое слово. Проснувшись на следующий день, она надела свои обычные джинсы и рубашку и пододвинула стул к окну, чтобы можно было сесть и посмотреть из него.
Она всегда вставала рано, так как любила наблюдать за восходом солнца. Для нее не было ничего прекраснее.
Убрав волосы с лица, она скрестила ноги и задалась вопросом, может ли она действительно доверять Джино.
Она не могла ничего от него ожидать. В этом не было никакого смысла. На прошлой неделе он ничего от нее не хотел.
У них еще даже секса не было.
Она была его игрушкой, и он мог делать с ней все, что хотел, но ей от этого было нелегко.
Щелкнул замок на ее двери, и она поднялась на ноги, наблюдая, как вошел Джино.
— Ты готова к завтраку?
— Да.
Он ничего не говорил о том, чтобы выйти на улицу, и она не собиралась настаивать. Об этом человеке можно сказать одно: он был невероятно чувствительным.
Ей пришлось скрыть улыбку, пока она думала об этом. Кто бы мог подумать, что Джино Мацца чувствителен?
Он снова протянул ей руку. Она уже приняла решение, что не собирается от него убегать. В этом не было смысла. Что касается Джино, он не пугал ее, пока она оставалась верной ему и преданной.
Они прошли в столовую, а там ждали блины. У нее были яйца, но не было бекона, и ее воспоминание заставило ее улыбнуться.
Он взял газету, и она ела молча, наблюдая за ним.
Спустя всего несколько минут он положил её.
— Я записал нас на прием к своему врачу. Мы отправимся туда, как только закончим.
— Ты собираешься вывести меня на улицу, чтобы показать всему миру?
