Тело женщины уравновешивали два повешенных ребенка.
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Запоминающееся зрелище.
ПАТРОН: Спасибо. Молодое семейство в Сент-Поле. Заметь, почти никакой крови: веревки сверкают первозданной белизной.
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Они уже были мертвы, когда ты их вздернул?
ПАТРОН: Ну нет — в этом ведь половина всего удовольствия. Знаешь, удушение занимает несколько минут; каждый из них прекрасно знал, что происходит с остальными.
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Вижу, ты придаешь особое значение психологическому элементу. Как и я сам.
ПАТРОН: Ну, это же естественно. Убийство как таковое — штука очень простая, не сложнее, чем щелкнуть выключателем. Ценен здесь эмоциональный пейзаж — и до, и после. Вот что и вправду завораживает. Взгляни на выражение лица матери. Что она чувствует? Трепет от неизбежного расставания с жизнью? Ужас при созерцании гибели ее детей? А может, вину? Ведь она понимает, что это вес ее собственного тела не дает ее потомству коснуться пола болтающимися в воздухе ногами. Или гнев — от понимания, что это их вес не дает опуститься ей самой?
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Интересный вопрос, Предпочитаю задавать их непосредственно.
ПАТРОН: То есть?
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Карая за неверные ответы.
ПАТРОН: А, пытки. Безвкусица, на мой взгляд.
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Возможно, если делается только ради процесса. Но боль — ключ, отпирающий множество дверей. Причем можно очень многое узнать по тому, какую именно ложь преподносит тебе объект, — не меньше, чем если он говорит правду.
ПАТРОН: «Он»? Странно, я не подозревал, что твои вкусы простираются настолько далеко.
Пальцы Джека замерли на клавиатуре. Все прошлые жертвы Поцелуя Смерти были женщинами. Зоркий у Патрона взгляд…
ПОЦЕЛУИ СМЕРТИ: Я изменил подход, ознакомившись с работами остальных членов Стаи. Кстати говоря, с первым объектом мужского пола я еще не закончил.
ПАТРОН: То есть он еще жив?
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: До поры до времени.
ПАТРОН: Что ж, такого Стая еще не знала. Убийство в прямой трансляции. Не желаешь ли поделиться?
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Как раз собирался.
Он щелкнул по клавише. Когда они с Никки поймали Джинна-Икс, при нем был цифровой фотоаппарат, с помощью которого Джек уже сделал несколько снимков его бывшего владельца. «Скинуть» фотографии в ноутбук труда не составило.
Патрон ответил через несколько минут.
ПАТРОН: Приношу свои извинения за недавний уничижительный комментарий. Твой подход довольно артистичен.
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Не имел такого намерения. Меня интересует одно — коммуникация.
ПАТРОН: Любое искусство имеет отношение к коммуникации. Произведение искусства должно либо задавать вопрос, либо пытаться ответить на него, тебе не кажется?
— Да, — невольно шепнул Джек.
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: А что предпочитаешь ты?
ПАТРОН: Вопрос, разумеется. Ответы слишком окончательны. Вопросы же могут вести куда угодно.
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Разве то, чем мы занимаемся, не связано с… скажем так: окончательным решением?
ПАТРОН: То, чем занимаешься ты, — вполне возможно. Я же всякий раз имею дело с началом.
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Не понял.
ПАТРОН: Хочешь услышать ответ, да? Хорошо, они у меня тоже имеются — правда, не мои собственные. Я собрал целую коллекцию чужих ответов на заданные мной вопросы.
На экране вспыхнул значок, сообщивший Джеку, что Патрон пересылает ему файл. Подождав, пока загрузка закончится, он открыл «посылку».
Заполнившее экран изображение было репродукцией картины, написанной маслом. На земле бесформенной кучей лежала едва угадываемая человеческая фигура. Над человеком парили ангелы с искаженными, злобными лицами; в руках — пики с насаженными на них окровавленными сердцами. Верхнюю часть картины занимало гигантское белобородое лицо, с плотоядной жестокостью взирающее вниз. В оскаленном рту — два ряда заостренных клыков: Бог в образе людоеда.
Джек рассматривал картину сощуренными глазами. Что-то в стиле художника показалось ему знакомым…
ПАТРОН: Вот что вдохновило автора на создание этой новой интерпретации веры.
Еще один файл. На этот раз фотография. Пожилая женщина, обнаженная, если не считать нелепой шляпки на голове, распята в дверном косяке. Запястья приколочены по обе стороны проема.
Джек сидел, оглядывая этот кошмар широко распахнутыми глазами.
— Наконец-то, — прошептал он.
Он уже знал, пусть единственной подсказкой ему служили эта фотография и ноющее ощущение в животе.
Он нашел убийцу своей семьи.
ГЛАВА 4
Три года тому назад
Снежное Рождество в Ванкувере было такой редкостью, что местный ювелир пообещал сполна вернуть стоимость всех проданных в декабре обручальных колец, если двадцать пятого пойдет снег. Такое же обещание он делал и в прошлые годы, но пока что за деньгами никто не являлся.
«Должно быть, сейчас он здорово нервничает, — думал Джек, лежа в кровати и еще не успев толком проснуться. — Если бы я не был уже женат, сам пошел бы за кольцами». Снег шел и двадцать второго, и двадцать третьего, причем не просто едва припорошил землю тонким влажным слоем, как это бывает на Западном побережье; время от времени в Ванкувере шел настоящий снег, непрерывным потоком, который все не кончался и не кончался. Снег летел большими, тяжелыми белыми хлопьями, похожими на комочки ваты; они летели к земле плотным, звуконепроницаемым занавесом. Двадцать второго Джеку почти не удалось поработать; весь день он провел, глядя в окно своей студии на Ист-сайде, наблюдая, как падает снег.
К двадцать третьему его мнение переменилось, совпав с взглядами большинства ванкуверцев. Снег достал. Красиво, конечно, но город не в состоянии с ним справиться: снегоуборочной техники не хватает, а большая часть автомобилистов непривычна к такой погоде. Городской монорельсовой дороге снег тоже не пришелся по вкусу; она забарахлила и была закрыта. Автобусы ходили с опозданием на час, а то и на все три. Заказать такси по телефону МОЖНО было только в аварийных ситуациях; от всех прочих поездок операторы отказывались.
Двадцать четвертого Джек последовал примеру большинства остальных горожан: он опустил руки и остался дома.
— Дже-ек! — донесся снизу голос Джанин. — Спускайся, соня. Твои предки будут здесь уже через час.
Джек со стоном зарылся под покрывало. И практически успел уснуть вновь, когда с его головы сдернули одеяло.
— Ох! Дай же мне поспать, — простонал он, ныряя под подушку лицом вниз.
Вздохнув, жена уселась рядышком на кровати.
— Так и быть. Скажу им — ты решил впасть в зимнюю спячку.
— Угу.
— А подарки пусть достанутся нищим и бездомным.
Выпростав из-под покрывала руку, он обнял жену за талию.
— Ты ничего им не скажешь, потому что мы ляжем в зимнюю спячку вместе. Мне же нужно будет чем-то согреваться… Я слыхал, что высокие женщины с короткими прическами греют как печки.
Джанин рассмеялась. Она всегда предпочитала короткие стрижки, а сейчас ее голову покрывал светлый волнистый ежик.
— Да неужто? А как быть с Сэмом? Кто о нем позаботится?
— Он у нас умный. Протянет на подножном корму — будет питаться орехами да ягодами.
Джанин сорвала с его головы подушку и обрушила ее на Джека.
— Поверить не могу, что ты говоришь такое о собственном сыне, — заявила она, изображая негодование.
— А мне не верится, что я женился на женщине, способной заниматься логическими умопостроениями до девяти часов утра.
— Спорим, в детстве ты вел себя иначе, — сказала Джанин, вытягиваясь рядом. Джек подсунул руку ей под голову.
— Ну, уж точно не в Рождество, — хохотнул он. — Я, скорее, напоминал Сэма: не мог уснуть накануне и вскакивал в половине шестого. Настолько заряженный энергией, что, клянусь, просто вибрировал.
— И что же случилось потом?
— Я открыл для себя мастурбацию. И заметно успокоился.
— Ну, Сэму только шесть… Думаю, в запасе у него несколько энергетически насыщенных лет. — Усевшись, Джанин спустила ноги с кровати. — Пойдем. Кофе уже готов.
— Кофеин? Что ж ты сразу не сказала?..
Встав, Джек наскоро принял душ. Втирая в волосы шампунь, насвистывал старую песню группы «Дэво». Закончив, надел на себя белую футболку и черные спортивные брюки и босиком поспешил вниз.
— Пап! Еще только один последний сон! — воззвал из гостиной сынишка. У Сэма было узкое личико и курносый нос матери, зато курчавыми каштановыми волосами он был весь в отца. Последние две недели он самым тщательным образом вел обратный отсчет дней.
— Он твой, Сэм, — пообещал Джек, направляясь на кухню. Сынишка помчался за ним, размахивая зажатыми в руке комиксами.
