Этих слов оказалось достаточно, чтобы оба рыбака вскочили на ноги. Рассказывать в подробностях о случившемся не было времени. Митька сделал то, что первое пришло в голову, и то, что, по его разумению, могло спасти их шкуры. Подбежал к ящикам, накрытым тряпицей в дальнем углу, откуда Павлик накануне вытащил английский наряд. Взял три комплекта, бросил по комплекту Олешке и Стеньке, а один оставил себе, принявшись переодеваться.
— Ты чего? — Олешка непонимающе смотрел на одежду в своих руках. — С ума сошел, Митька?
— Надевай, если жить хочешь. Стенька, тебя тоже касается, наряжайтесь, кому говорю. А старую одежду вяжите узлом и за борт, и Павлика тряпье не забудьте скинуть.
— Еще не хватало, я не Павлик, непотребье такое примерять на себя не буду, я так-то русский, братец, не немец, — фыркнул близнец.
— Хочешь жить — придется немцем рядиться, — ответил Митька. — Если мы за немцев не сдуркуем, головушки поотрывают на раз-два.
— За что? — изумился Стенька.
— Сам не понимаешь? Вокруг посмотри.
Стенька огляделся, зыркнул на трупы англичан и тут же начал переодеваться, видимо, быстро смекнув, куда все идет. Смекнул и Олешка, впопыхах напяливший на себя наряд немецкий.
— Ты можешь рассказать, что произошло? — спросил старый рыбак. — Откуда купцы взялись в такую рань?
Митька сбивчиво поведал, что стряслось. О приплывших купцах, о том, как Павлик, выряженный в немецкий наряд, на палубе руками размахивал. И конечно, о том, что это не купцы пришли раньше, а рыбачки по пьяни проспали всю минувшую ночь до утра.
— Павлик… — Олешка нахмурился, видимо, припоминая, что второй близнец вырядился вчера в английский наряд. — Дурень, ну дурень, как земля носит.
— Кто бы говорил, — отрезал Митька. — Вот знал, что вино до добра не доведет.
— Чего уже спорить.
Олешка только отмахнулся.
— Слушай, Митька, а может, оно того… — Стенька, прыгая на одной ноге и натягивая портки, указал в сторону тел англичан. — Избавимся от тел, пока не поздно?
Митька всплеснул руками.
— Куда?
— Да в реку хоть!
— Не успеем. Да и зачем, спрашивается? Чтобы они все повсплывали?
— Не повсплывают, мы ядра к ногам…
Митька покачал головой. Не пойдет, корабль не шняка, им четверо управлять не могут — вон англичан сколько. Экипаж — пара десятков человек.
Стенька наконец закончил с портками, когда в каюту вбежал взмыленный Павлик. Он слегка опешил от вида рыбаков в английских нарядах, теперь ничуть не отличавшихся от него самого.
— Приплыли… — пропыхтел он.
— Ты…
— У меня не оставалось другого выхода! — предвосхитил Павлик вопрос Митьки. — Хотел было сказать, чтобы они не лезли, но потом одумался, мол, я по-русски не знаю… А они: нам бы с капитаном повидаться — и лезут…
Впрочем, Павлик так и не успел договорить. В этот момент на пороге каюты появились купцы, забравшиеся на палубу.
— Здорово, немцы! — послышался грубый мужской голос одного из купцов из-за спины.
— Как думаете, братцы, он по-нашему лепечет иль только по-своему?
— Сейчас узнаем, Иван.
Теперь все встало на свои места. Купцы, увидевшие Павлика, ряженного в немецкий наряд, тотчас признали в нем английского мореплавателя. Кто ж еще, по их разумению, будет находиться на английском же корабле? Митька, поначалу выбитый из колеи таким поворотом, усилием воли взял себя в руки. Возможно, это был тот самый выход, который он так долго искал.
Глава 7
Все разговоры смолкли разом. У купцов глаза округлились, брови на лоб полезли — еще бы, вокруг трупы. Не один и не два, сразу несколько десятков англичан… Купцов было пятеро, и все пятеро остановились как вкопанные на пороге, не решаясь его переступить. Повисло напряженное молчание, которое, по разумению Митьки, не сулило рыбакам ничего хорошего. Откуда этому «хорошему» взяться, когда, что называется, с поличным пойманы. На английском корабле, вокруг тела экипажа, разбросанные пустые бутылки из-под вина, рассыпанное по полу серебро…
Молчание затягивалось. Купцы, ошарашенные и сбитые с толку, гладили бороды да тулились бочком к дверям. Лишь бы подальше от мертвецов. Вон трупы странные такие, бесятиной попахивает. Наконец один из купцов перекрестился и первый заговорил севшим от перенапряжения, словно прокуренным голосом:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вон оно как приключилось.
И не нашел, что еще сказать.
Насколько можно было судить, он был здесь за старшего. Большой и безобразно рыхлый живот указывал на то, что его обладатель не дружен с физическим трудом, но ест сытно. Густая пышная борода сплошным пучком, гнилые зубы, выдававшие любителя сладкого и мучного.
— Мертвы… — подхватил второй купец.
Этот, видимо, занимавший в купеческой иерархии вторую позицию после пузача, был куда более подтянут. Рыжая борода торчала клочьями, волосы словно прутья метлы — такие же жесткие, негнущиеся.
— И как вы, мои хорошие, живы-здоровы остались? Как не замерзли? — принялся причитать пузач.
На его причитания никто не ответил. Рыбаки, включая Митьку, понятия не имели, что делать дальше. Любое неверное действие теперь стоило им жизни — дороговато, когда жизнь у тебя одна. Вот и помалкивали, косясь на Митьку.
— Да они небось не понимают тебя, по-нашему говорить не могут, — предположил рыжий, уставившись на Павлика. — Морячок вон не понимает.
— Так он, может, не понимает. А капитан? — возразил пузач. — Господа, по-русски изрекать могете? Кто у вас за капитана? — осторожно спросил он.
Рыбаки снова переглянулись, каждый из них буквально сверлил глазами Митьку. Мол, не тяни, за англичан нас приняли, выручай! Митька внушительно кивнул, расправил плечи, сделал шаг вперед, к купцам. Боязно, конечно, но что поделать.
— Доброго дня, уважаемые! — изрек он.
Рыбак попытался исковеркать слова «по-немецки», чтобы хитро-заковыристо и не подкопаться. Тут стоило сделать поправочку, «по-немецки» слова звучали по разумению Митьки, который отродясь не слышал английского языка. Он только отдаленно припоминал, как говорят другие немцы из Ганзы, с которыми его отец в свое время имел торг.
— Доброго… — Пузач запнулся, скривил лицо так, будто бы у него началась изжога. Сей день можно было назвать как угодно, но добрым точно нельзя. Потому пузач поправился: — Здравствуйте, наверное, лучше так сказать.
— Здравствуйте, — послышались голоса других купцов.
— Язык русский знаю, говорить могу. Плохо, но, чтобы изъясняться, достаточно, — продолжил Митька уверенней, но по-прежнему стараясь говорить скомканно, чуть ли не по слогам, будто он подбирает слова. Получалось связно, но что с того? Может, он немец грамотный, не всем же бестолковыми быть.
Следом Митька протянул руку пузачу, сложившему ладони на своем внушительном пузе. Купец посмотрел на протянутую руку, перевел взгляд на трупы настоящих англичан и сглотнул слюну. Да так громко, что услышали всем присутствующие. Только затем он протянул свою руку в ответ. Было отчетливо заметно, как дрожат его конечности.
— Вы, любезный, капитаном, будете? — спросил купец, тряся Митьку за руку.
— Я… — Митька замялся, но лишь на мгновение. — Капитан я. Капитан этого корабля.
— Как зовут?
Купец все еще тряс руку рыбака, смотря прямо в глаза.
— Зовут… — Митька прищурился, демонстративно коснулся виска. — Как память отшибло, имени вспомнить своего не могу.
Купец наконец (а может быть, после признания в отсутствии памяти) отпустил руку рыбака и зацокал с сожалением. Такие вот цоканья были хорошо отработаны купцами, в совершенстве владевшими актерским мастерством на разный лад. От взгляда Митьки не ушло, как пузач, продолжая цокать, вытер ладонь о свой камзол.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Что же… эм… что тут стряслось? Что случилось?
Пузач пытался подбирать слова так, чтобы звучало как можно проще, и «англичане» вразумили, чего от них хотят. Да и еще и жестикулировал.
Митька не отводил глаз, выдерживая прямой взгляд купца. Верят? Не верят? Попробуй понять.
