– Он? Устроит? – Танька усмехнулась… и вытащила из кухонного шкафчика пакет перловки.
– Эй! Куда собралась? – Усмешка мгновенно сбежала с лица Кумушницы, она покатилась по полу, норовя сбить Таньку с ног. – Ты что задумала? Сто-ой!
Входная дверь звучно хлопнула. Танька пробежала по дорожке до покрытого молодыми листочками куста орешника… и, вспоров пакет, вытряхнула на ладонь ровно двенадцать зернышек.
– Орех… зерна ячменя… Ну, господин серокожий, если это ваша работа, сейчас вы у меня получите!
Из открытой форточки кухни несся истошный вопль Кумушницы:
– Не сме-е-ей!
Танька всадила зажатые между пальцами зерна в землю под орешником и быстро забормотала:
– Чим тело-душа мается – сырой землей унимается, шо злые вороги напустили – то в землю спустили… – Слова всего лишь путь, который прокладывает для своей Силы ведьма. Лук, направляющий стрелу. Уж сколько раз Танька творила заклятья, а до сих пор благоговейно замирала, чувствуя, как поднимается изнутри ее Дар, готовый перелиться в Слово. Точно теплый и сильный прибой, что накрывает тебя, когда лежишь на самой кромке пляжа у воды! – В леса дремучие, в кусты колючие… – В голове точно пламя разгоралось, Танька знала, что в такие минуты у нее глаза вспыхивают, как два сапфира. – Всех, какие есть, подсылов из Иркиного дома заберите, в кровавый прах обратите и колдуна-насыла с собою прихватите, что сделал, на него поверните! – Танька вскинула руки, словно подбрасывая заклятие на ладонях, как мяч… и закричала.
Нынешний прилив Силы если и походил на прибой – то на цунами, когда громадная волна смывает мелкие прибрежные городки. Сила не вмещалась в тело, Сила перехлестывала через край, заставляя Таньку захлебываться в ее неудержимом потоке, и наконец с ревом ринулась в направлении, которое указывало заклинание. Неистовый горячий ветер пронесся по саду. Старая яблоня со скрипом накренилась… и рухнула на забор тяжестью переломленного ствола. Ветер со свистом ввинтился в трубу, ворвался в приоткрытые форточки. Окна взорвались. Вихрь стекла пронесся над садом, рассекая кроны. Дом качнулся, кровельные листы – один, второй – оторвались от крыши и обрушились на землю. Таньку отдачей приложило о грушу – сверху посыпались прошлогодняя труха и свежие листочки. Из дома донесся долгий, многоголосый вибрирующий вопль, в котором не было ничего человеческого. И все стихло.
Танька сползла по стволу и поднесла дрожащие ладони к глазам. Медленно затухая, на пальце изумрудным огнем пульсировал Иркин перстень.
– Ничего себе подарочек! – пробормотала Танька. – Я ж с таким не справлюсь! Ну Ирка… звезда! – выдохнула, будто выругалась, она.
В доме снова заорали, Танька со стоном поднялась и заковыляла обратно.
Поперек коридора, жалостно задрав к потолку разлапистые листья, лежал вывороченный из горшка фикус. Крапивные веревки валялись неразвязанные и… пустые. Только в линолеуме на полу словно выдавили два силуэта: тощей остроносой старушонки и вроде бы человеческой грузной фигуры неопределенных очертаний.
«Может, и хорошо, что бабка исчезла. – Мысли текли вяло и заторможенно. – Что бы она со мной сделала! Зато в ближайшее время этому колдуну, кто бы он ни был, будет точно не до нас! И не до Ирки!»
Ступенька за ступенькой Танька спустилась в подвал. Вовкулака и Богдан, вооруженные ножами, стояли спина к спине. Ободранная, как из мешка с котами, Вика забилась в уголок и самозабвенно ревела. Из центра погреба торчали ноги – на одной осталась Маринкина босоножка на тонкой шпильке. Все остальное тело по пояс уходило в плотно утоптанный земляной пол погреба. Ноги отчаянно дергались. На стене, широко раскинув руки, висела вплавленная в штукатурку Катерина.
– Подполянники, – глядя на дрыгающиеся Маринкины ноги, кивнула Танька. – И постень! – перевела она взгляд на «вмонтированную» в стенку Катерину.
– Лику забрали! – поднимая на Таньку зареванные глаза, выкрикнула Вика. – Уволокли сквозь пол!
– Как… забрали? – Танька обессилено опустилась на бочку с капустой. Разлитый всюду рассол моментально промочил джинсы. – Вы что, с мелкой нежитью справиться не могли?
– Ну и какого фига этим подпольщикам понадобилась Лика? – опуская нож, хрипло спросил Богдан.
– Подполянникам, – машинально поправила Танька.
Только приходили они вовсе не за Ликой. Танька поглядела на украшающие пальцы ро́бленных колечки со слабенькими, но ясными изумрудными огоньками.
Ирка
Глава 6. Люди добрые и не очень
Ирка ехала в маршрутке. Маршрутка была из самых паршивых, что держатся на одной краске, а дверь, когда открывается, так и кажется, что вывалится. Старая маршрутка на старой дороге – это вообще отдельная песня мазута и ржавчины. Маршрутка подскакивала на каждой выбоине, а дорога тут вся если не из выбоин, то из горбиков. Ирку немилосердно трясло, и что-то металлическое звучно брякало. Сиденье кошмарное даже для старых маршруток: твердое, как говаривала бабка, «кашлатое» – все в шерстяных катышках и потертостях, и воняет от него застарелым потом, кожей, еще чем-то непонятным. Неудивительно, что водитель с открытым люком ездит. Хотя против запахов не помогает, только холодно! Ирка попыталась обхватить себя за плечи, но руки почему-то не слушались. Отморозила? Когда холодно, да еще сидишь – неудивительно. Только почему так холодно, ведь вроде… май?
С неимоверным трудом Ирка открыла глаза. Ну не до такой же степени наши маршрутки набиваются, чтоб как летучая мышь на поручнях висеть! Ирка висела вниз головой! По лицу и стянутым жесткой ременной петлей рукам хлестали метелки диких колосков, волосы цеплялись за их толстые, как вязальные спицы, растопыренные «усики». Острая кромка широких, с ладонь, травинок то и дело полосовала пальцы, секла по щекам – тонкое ледяное прикосновение, словно замерзшим ножом провели, и из разреза начинала капать кровь. Перед глазами была пестрая вонючая попона поверх черно-зеленого чешуйчатого бока и шагающие задние лапы – размером с конские ноги, только вместо копыт у неведомого существа были когти, как у динозавров. Рядом топотали еще такие же лапы – уже все четыре, под когтями оставались внушительные вмятины, впрочем, трава тут же поднималась, маскируя следы. Ирка вяло подивилась тому, что еще способна замечать такие вещи, и попыталась поднять голову. Ее отчаянно затошнило, тело прошила острая, невыносимая боль.
– Гля, очухалась, погань мертволесская!
Ее жестко и больно схватили за волосы. Высоко над ней, словно танцуя брейк-данс, качалось и вертелось небо. Между Иркой и небом, дергаясь, как в телевизоре при помехах, возникло лицо молодого парня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
