Покончив с чаем, обратился к хозяину.
— Выкладывай, друг, свою пушнину.
— Что же ты, купец, неужели ночевать не останешься, поедешь дальше? — испугался Бекэ.
— Пока не поздно, надо взять, что дается, да отдать, что берется…
«Э-э-х, как нехорошо получилось, обиделся гость — плохо угостили, значит, и водки не выпьем, и не поговорим вечерком… Э-э-х, как нехорошо!» — подумал Бекэ, раскладывая перед торговцем шкурки: около тридцати беличьих да пяток колонковых и горностаевых.
— Бери шкурки, пойдем к нартам, — весело распорядился Кокорев.
— Э-э… как же так? И цену не назначишь?
— Что тут оценивать?.. Да ты не бойся, не обижу.
Они подошли к двум последним нартам, и Кокорев начал развязывать веревки.
— Товар с этих двух нарт снеси в юрту.
«Зачем?» — хотел спросить Бекэ, но воздержался: не пристало мужчине-охотнику женское любопытство. Он послушно принялся перетаскивать тяжелые тюки. Тут были табак, чай, два куля муки, кое-что из мануфактуры, два ящика водки. «Видно, купцу тяжело везти дальше столько товару, и он решил часть пока оставить у меня», — подумал Бекэ.
Когда груз был перенесен в юрту. Кокорев, по своему обыкновению хитровато щуря глаза и посмеиваясь, сказал:
— Твой камень, Бекэ, — хороший камень… Я человек добрый и дарю тебе весь этот товар.
Бекэ молча вытаращил на Кокорева глаза. Прасковья сняла засаленный платок, потом снова надела и опять сняла, не зная, что сказать. Торговец наслаждался произведенным эффектом.
— Берите, берите, ничего…
Бекэ откашлялся, мелькнула мысль: «В своем ли уме купец?»
— А ты хорошо подумал? Не будешь потом раскаиваться?
— Не буду, не бойся.
— Э-э-э, не знаю, как быть. Ведь мне нечем заплатить тебе…
Услышав такие слова, Прасковья мигом пришла в себя и напустилась на мужа.
— Смотрите-ка, он еще разговаривает, вместо того чтобы поклониться доброму купцу в ноги! Злой дух помутил его разум! Дома нечего есть, а он не знает, как быть! Или ты уже не охотник?! Не сможешь добыть шкурок!
— Погоди, погоди, — остановил Кокорев рассерженную женщину. — Шкурки шкурками, только дело не в них. Слушай, что я тебе скажу, друг Бекэ. Ты будешь искать для меня камни, такие же, как прошлогодний. Он называется алмаз. Все собирай: и мелкие и крупные. Выспрашивай у соседей. Если кто найдет такой камень, покупай, товару у тебя теперь хватит. А не хватит — еще привезу. Будешь вроде как моим приказчиком. Потрафишь мне — а накладе не останешься. Понял теперь?
Лицо Бекэ расплылось в широченной улыбке. Он будет приказчиком самого купца Кокорева! Это бедный-то Бекэ! Э-э, оказывается, счастье не белка, иной раз само идет в руки. Значит, все это богатство, тюки с мануфактурой, ящики с водкой даны ему за работу, принадлежат ему. Бекэ все понял.
— Только уговор, — зачем-то понизив голос, оказал Кокорев, — про то, что собираешь алмазы для меня, про то, что я их скупаю, — ни слова ни одной живой душе…
Ну еще бы! Пусть купец не беспокоится, Бекэ привык держать рот закрытым, а уши открытыми.
Веселье пришло в юрту. Весь вечер пеклись оладьи, водка лилась рекой. Захмелевший Бекэ уверял гостя, что камней на Иирэляхе много, он сможет собирать их горстями.
Утром Кокорев уехал. Он уже видел себя хозяином пароходов, приисков, магазинов. Миллионщик Кокорев — на всю Россию загремит его имя.
…В юрте Бекэ прочно поселилось довольство. Не выветривался вкусный запах поджаренных на сале оладий. Прасковья разрумянилась и словно бы помолодела. Теперь ей не приходилось сушить чайные выварки, чтобы потом снова заваривать. Их выбрасывали. То же и с табаком. Прежде Бекэ делал к трубке чубуки из сырого тальника и, когда чубук пропитывался табачной смолой, мелко крошил его, добавляя крошку к натуральному табаку. Теперь в этом не было нужды.
Слух о том, что Бекэ внезапно разбогател, дошел до старшины Павлова. Тойон собирал в наслеге царские подати и хорошо знал имущественное положение каждого охотника. Бекэ был чистым наказанием для Павлова. Из года в год за ним оставались недоимки. И вдруг Бекэ разбогател. Отчего? Если Бекэ сумел при своей бедности так быстро разбогатеть, значит, ему известны верные способы добывания богатства. Их нужно во что бы то ни стало разузнать.
И вот весной, по последнему снегу, к юрте Бекэ подкатил старшина Павлов. Это был невысокий человек лет двадцати пяти, крепкий, мускулистый. Несмотря на его молодость, в улусе за ним укрепилась слава человека проницательного и хитрого. «Хитрая лиса» — иначе не называли его охотники. Сам Павлов гордился таким прозвищем; хитрость помогала ему выколачивать подати.
«Правду сказали люди», — подумал тойон, как только увидел выбежавшего навстречу хозяина. На плечах Бекэ была накинута новая шуба, вместо лосевых штанов, которые он носил, бывало, бессменно зимой и летом, — суконные шаровары.
Вошел старшина в юрту — и тут кругом признаки достатка. На Прасковьи новый цветастый ситцевый халадай, сынишка Александр бегает в новых штанишках. Подушки, одеяла, подстилки — все чистое, добротное, не замызганное, а юрта разделена надвое яркой ситцевой занавесью.
— Э-э, да ты теперь живешь, как настоящий тойон, — сказал Павлов. — Значит, принимай меня по-княжески, я в гости приехал.
Бекэ порозовел от удовольствия, засуетился. Никогда еще тойон Павлов не приезжал к нему в гости, только за податями. А тут — как равный к равному… Об этакой чести Бекэ и мечтать не смел.
Перед Павловым появился чайник с крепко заваренным первосортным чаем, два блюда; с оладьями и с горсткой лепешек из муки-крупчатки, миска с оленьим мясом и другая, с рисом. Все это великолепие Бекэ увенчал бутылкой чистой, прозрачной, как слеза, водки.
— Похоже, что ты клад нашел, — сказал Павлов, когда они выпили по первой.
— Э-э, нет, какой клад… Все это я заработал. Ведь я теперь приказчик у Кокорева.
— Чтобы скупать пушнину, приказчик не нужен. Разве в тайге появился другой ценный товар?
Бекэ засмеялся, словно хотел сказать: «Все может быть, только от меня ты ничего не узнаешь».
Выпили по второй чашке, потом по третьей.
— Бог, он видит и отмечает умного человека, — гудел над ухом охмелевшего Бекэ проникновенный голос старшины. — Ты хороший, умный и добрый человек, вот он тебя и отмечает. Ты стал богат, ты почти сравнялся со мной, первым тойоном округи. Я хочу стать твоим другом…
— Др-ругом… Слышала, жена?.. Тойон Павлов — мой друг… Дай еще бутылку водки, я добрый, мне ничего не жаль для друга.
— Водки больше нет, — сурово отрезала Прасковья.
— Как нет?! Врешь, есть!
