— Мы этого не допустим, — ответил он, придвигая стул к кровати. — Я буду сидеть тут, пока смерть не явится, и объясню ей, что она выбрала не ту девочку. «Это же моя орешинка», — скажу я. А если это не поможет, я задам ей такую трепку, какой она долго не забудет. Я обещаю тебе победить смерть.
Он подмигнул, взял меня за руку и держал, пока я не заснула. Проснувшись, я сразу решила, что ночью все случилось именно так.
Я больше не боялась умереть ночью. Несмотря на повторяющийся трепет в груди, уже никто не считал, что я не выживу. И главное, что я так не считала. Никто не ждал, что я проживу долго, но и моей скорой смерти не ждали. Мне было тринадцать, и я как будто оказалась в подвешенном состоянии между детством и юностью, между жизнью и смертью, между мамой и папой, между папой и Луэллой. Я ни на что не годилась.
Солнечные лучи позолотили комнату. По небу плыли белые облачка. Стук крови под моим пальцем вдруг стал рваным, ускорился, замер, замедлился, а потом остановился. Это был не приступ, не потеря воздуха, просто что-то замерло в груди. Окна выпали из рамы, стены шарахнулись в стороны, комната пошла яркой прозрачной рябью. Я понимала, что все еще лежу на кровати, но границ больше не было.
Все вернулось через мгновение. Контуры предметов стали резкими. Вселенная пришла в себя. Я села, схватила ртом воздух. Окна оказались на месте. Стены стояли ровно. Я пощупала запястье — тихое ровное биение вернулось. А может быть, оно и вовсе не останавливалось? Нет, останавливалось. Это не было игрой воображения. Я подошла к столу и попыталась почитать скучный и многословный учебник, надеясь, что это позволит мне закрепиться в реальности. Я не хотела, чтобы мир вокруг плавился. Мне и без того было достаточно тяжело.
Ночью мне приснилась мисс Милхолланд. Обнаженная, она танцевала среди елей с жезлами в руках. Крылатый лев кружил рядом с ней, плавно и изящно ступая в такт ее движениям. Его крылья с выступающими венами походили на драконьи. Музыки не было слышно. Они делали круг за кругом, пока к ним не присоединились сначала орел, вылетевший из-за деревьев, а потом крылатый бык и крылатый человек. Я видела их на карте Таро, но теперь, когда они кружили вокруг женщины, крылья у них увеличились, а тела покрылись глазами, как у животных Апокалипсиса из Библии. Человек подошел ближе, и я увидела, что у него лицо отца, а губы накрашены красным, как у женщины. Я в ужасе подумала, что он сейчас поцелует ее, но женщина исчезла, а на земле осталась лежать мертвая белая лошадь. Теперь создания танцевали вокруг нее, с губ у них капала красная слюна, и они пели «О Господь всемогущий!»-
6
Жанна
Я забыла взять книгу, и в поезде от Кенсингтона мне нечего было читать. Оставалось смотреть в окно на проносившийся мимо расцветающий лес, на деревья, одевшиеся в яркую и свежую листву. Визиты к Сильвии, тетушке Эмори, были утомительны, чтобы не сказать больше, и единственным утешением мне служил этот спокойный час в поезде, когда я могла почитать. Сильвия была сестрой моей свекрови Этты Тилдон, и они походили друг на друга до последней гадкой, жестокой, неприятной черточки. Я бывала у Сильвии, только чтобы потрафить свекрови, женщине, которая находила, что я все делаю неправильно. Одно время мы неплохо ладили, но после смерти свекра над головой старухи будто повисло ядовитое облако ненависти. Насколько я знаю, она больше ни с единой душой не поддерживала добрых отношений.
Сняв шляпку, я положила ее на пустое сиденье рядом и полезла в сумочку в надежде найти там что-нибудь съестное. Если бы у меня сейчас была книга, она бы отвлекала меня от тревожных мыслей и ужасных картин, которые рисовало мое воображение. До рождения Эффи я ничего не боялась, но, когда она была совсем малышкой, страх проложил ко мне дорогу. Каждый день я ждала, что потеряю ее, и это продолжалось долгие годы. Порой этот страх трансформировался во что-то другое, но полностью никогда не исчезал. Я разрешала девочкам одним ездить в школу и гулять в холмах за домом, из-за чего они считали себя самостоятельными. Но на самом деле я всегда была рядом, на расстоянии короткой пешей прогулки или еще более короткой поездки на автомобиле. Единственным исключением были эти ежемесячные экскурсии в Кенсингтон. Хотя, после того как тетя Сильвия выбранила меня за «отказ перенять американский акцент», я все чаще подумывала отказаться от них. Особенно я укрепилась в этой мысли сейчас, когда в отсутствие книги в голову лезли мрачные мысли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ничего съедобного в сумочке на нашлось, даже завалявшейся карамельки, так что я раздраженно застегнула ее.
— Чем же провинилась ваша бедная сумочка?
Подняв голову, я увидела удивительно красивого господина.
— Простите?
— Сумочка. Вы так жестоко с ней обошлись. Позвольте? — Он указал на сиденье, где лежала моя шляпка. Я сразу убрала ее.
Поезд дернулся, господин прижался к спинке, чтобы удержать равновесие.
— Не желаете сигарету? — Он вынул портсигар из нагрудного кармана и с улыбкой предложил мне.
Сигарета была восхитительна.
— Благодарю вас, но я не курю.
Когда мы повстречались с Эмори, он находился во власти старомодной идеи, что женщины курить не должны, так что я бросила. Тогда я решила, что это американская мода. Но оказалось, что это мода семьи Тилдон: его мать, всемогущая миссис Тилдон, считала курение неподобающим.
— Как жаль. Сигареты — чудесное изобретение.
Он прикурил и устроился поудобнее, сдвинув шляпу на лоб. Лицо его выражало совершенное удовлетворение.
Я сжала шляпку в руке и стала смотреть в окно. Красота этого господина меня смущала. С красивыми мужчинами я всегда веду себя глупо. Впрочем, как и большинство женщин. Мама предостерегала меня, когда я встретила Эмори.
Он ухаживал за мной три недели, прежде чем познакомиться с матерью. Несмотря на его обаяние, я сразу поняла, что меня ждет, когда наутро мама позвала меня в мастерскую. Все остальные матери из нашего общества пытались сбыть дочерей с рук, моя же отчаянно не желала выпускать меня из своих когтей.
В ее мастерской — ярко освещенной, пахнущей красками и скипидаром — мне всегда становилось спокойно. Но в то утро она казалась душной и давящей. Мама в заляпанном красками фартуке стояла у мольберта, темные волосы водопадом сбегали у нее по спине. Она больше не утруждала себя прическами и выглядела неряшливо. Мазки на холсте тоже казались небрежными и резкими. С годами ее картины становились все более неаккуратными.
— Жанна, не стой в дверях! — Она поставила на столик кофейную чашку и ткнула в мою сторону кистью, как шпагой. Я была заметно выше матери, но это ее не смущало. — Этот мужчина опасен. Выкинь его из головы немедленно. Да, его внимание льстит, но оно продлится недолго. Уродливый мужчина может жениться на красивой девушке. Но наоборот поступать нельзя. Ты будешь стареть, как кусок вонючего сыра, а он — как прекрасное вино. Плесневелый сыр любят далеко не все, а вот доброе вино всем нравится, и твою долю выпьют, попомни мое слово. Эта история стара, как само время.
Довольная вычурной метафорой и уверенная, что вопрос закрыт, она повернулась ко мне спиной. В ярком солнечном свете стали заметны серебряные нити в ее темных волосах.
Я не послушала мать. У меня никогда не было поклонников, и когда Эмори стал появляться в театре каждый вечер с охапками цветов и рассказывать мне, что я самое чудесное создание, встреченное им в жизни, эти комплименты ударили мне в голову, как шампанское. Я не могла мыслить здраво. Я кое-как приходила в себя на сцене, зная, что он ждет меня после представления. Впервые мне стали завидовать другие балерины. О предложении я даже не мечтала. Мужчины часто увлекаются танцовщицами, но обычно берут их только в любовницы. Я тоже стала бы чьей-то любовницей, если бы Эмори не захотел на мне жениться. И тот факт, что он остановил свой выбор на мне, до сих пор наполняет меня гордостью.
