Черный Жук, смиренно лежавший во все время в углу, подле муравленой печки, вскочил, бросился на травку, обнюхал ее, съел и – стал извиваться около Ивы.
Ива думал, что это жена его.
– Идь в сором, бесова внучка! – вскричал он. – Чтоб тебе ни доли, ни воли, ни радости, ни угодья, ни лагоды, ни усыпу! Чтоб тебя черный вран крылом притрепал! Чтоб тебя черный Див у молвил!
Ласки черного Жука более и более увеличивались; как любовный приятель ходил он около Ивы; пушистый, огромный хвост его то поднимался вверх и расстилался по хребту, то описывал круги, то прятался между ногами – казалось, что, виноватый перед Ивою, Жук умолял его о прощении.
Ива не принимал ласк; закрыв лицо руками, он продолжал проклятия: «Идь проче! не емлю Чагу гнезда бесова за жену!.. проче!..»
Жук не вытерпел, приподнялся на задние ноги и облапил Иву.
Жук завыл… и, как будто желая привести Иву в чувство, ударил его лапою по голове.
– Ууу! – возопил Ива.
– Ууу! – завыл черный Жук… покрыв собою Иву.
Чудное действие Эмшана! И не удивительно: довольно было понюхать, чтоб полюбить кого бы то ни было, а Жук не только понюхал, но и съел дивную траву.
На крик и вой сбежались все домашние. Боярин, воображая, что Жук по старой привычке травит рябую зигзицу, насладившись несколько минут картиною, которая была для него всегда так приятна, наконец отвлек Жука от Ивы.
Ива очнулся. Сердито окинул он всех мрачным взглядом исподлобья и молчал.
Так прошел день; к вечеру, добрая душа, он все забыл и стал ласкаться к Глебовне.
А Глебовна повторила ему: что не поделится с ним ни лаской, ни добрым словом, покуда не принесет ей монисто из Иерусалима.
– С заранья иду! – отвечал ей Ива и смиренно, сотворив молитву, опочил до заранья.
XVIII
На другой день, чем свет, поднялся Ива на ноги. Все еще спали. Надев богатый кожух свой оловира грецкого, сапози червленого хъза[98] и соболью шапку, он отправился прямо в конюшню; оседлав борзого комоня, перекрестился, подвел его к высокому камню, влез на камень, взобрался на коня и пустился стрелой со двора.
– Куда? – раздался позади его голос.
– В Русалем! – отвечал Ива не оглядываясь.
«Где ж научился Ива ездить верхом?» – спросят меня.
Гений все постигает без учения.
Вероятно, теперь всякий читатель ожидает подробного описания путешествия Ивы Иворовича в дальний Иерусалим; путешествия, столь же любопытного, как трудная повесть «о том, как Василий Буслаевич, любимый сын матерой Вдовы Амельфы Тимофеевны, взяв от нее великое благословение идти в Иерусалим-град, богу помолитися, святой святыни приложитися и во Иордане реке искупатися, бежит в червленом корабле, со всею хороброю дружиною, прямым путем: по озеру Ильменю, по Каспийскому морю, мимо острова Куминского, по Иордану по реке; кидает якори крепкие под стенами Иерусалимскими, служит обедню с молебнами, расплачивается с попами и с дьяконами, поднимает снова паруса полотняные, едет назад по реке Иордану, по морю Каспийскому, мимо славного острова Куминского, по Ильменю озеру до той горы Сарачинской, где стоит высокий камень в три сажени печатные и где ему сказано бабою залесною положить свою буйную голову».[99]
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Татарская игра, называемая Чахорды. Одна часть ребят становятся друг за другом, согнувшись, и составляют таким образом из спин мост; другие, по очереди, разбегаются и должны, перепрыгнув через всех, сесть на спину переднего. Который не перепрыгнет, на том ездят верхом. (Прим. Вельтмана.)
Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, подстрочные примечания Вельтмана. Все выделения в тексте курсивом также принадлежат Вельтману; выделенные слова, как правило, объясняются в подстрочных примечаниях или комментариях. – А. Б.
2
Здесь: староста. – А. Б.
3
Горшки. – А. Б.
4
Во время работы над романом Вельтман активно изучал проблемы этногенеза индоевропейцев и создал, опираясь на сведения исландского автора XIII в. Снорри Стурлусона, концепцию, согласно которой общность славянских и скандинавских народов в языках и мифологии объяснялась переселением из Азии – через Россию – в Северную Европу племен асов и ванов во главе с их вождем Одином (см. мою статью и комментарии. – А. Б.).
5
Такая легенда действительно бытовала в монархической историографии. Еще H. M. Карамзину приходилось в «Истории государства Российского» опровергать достоверность грамоты русским государям на вечное владение землями «от моря Варяжского до Хвалижского» (от Балтики до Каспия), которая была «златопернатыми буквами» подписана Александром Македонским. – А. Б.
6
Здесь Вельтман понимает под руссами древних балтов. – А. Б.
7
«Призвание» новгородцами варягов в IX в. – легенда, вошедшая в основу официального родословия русских великих князей и царей. Вельтман относится к ней с явной иронией. – А. Б.
8
Степенный назывался действительно исполняющий должность; Старым назывался бывший. Точно так же Степенный Посадник и Старый Посадник. (Прим. Вельтмана.)
В древнем Новгороде тысяцкий – помощник посадника, ведавший городским войском и укреплениями, а также судом по торговым делам. Выбирался из бояр на вече, обычно на год. Посадник – высшее государственное лицо в Новгородской феодальной республике – также избирался вечем. – А. Б.
9
Верховой, конный.
10
Решили Вечем, общим голосом вечевого собора.
11
Древняя Русская монета; в Куне считалось 4 ногаты.
12
Черный, рабочий народ и кабальные холопы. (Прим. Вельтмана.)
О точном определении социального положения смердов ведутся споры; большинство историков считают их зависимыми крестьянами, но не холопами: ср. выражение Русской правды «смерд и холоп». – А. Б.
13
Итальянским вином; фрягами в Древней Руси называли итальянцев: например, архитектор Жан Баттисто де ла Воло, а по-русски Иван Фрязин. – А. Б.
14
Древний Новгород разделялся надвое рекой Волховом и состоял из Детинца (кремля) и пяти концов во главе с конечными старостами. На западном берегу Волхова – Софийской стороне – находились Гончарный (Людин), Загорский и Неревский концы; на восточной, Торговой стороне – Плотницкий и Славянский. – А. Б.
15
Не летают. «Ширять соколом под небеси» – выражение «Слова о полку Игореве». – А. Б.
16
Огород, сад. – А. Б.
17
Украшение женское, касающееся до одежды. (Прим. Вельтмана.)
В русских летописях – драгоценные вещи. «Прииде Олег к Киеву, неся золото, и паволокы, и овощи, и всякое узорочье» (Ипатьевская летопись); в том же значении в «Слове о полку Игореве»: «Орътьмами, и япончицами, и кожухы нача мосты мостити по болотам и грязевым местом, и всякими узорочьи половецкыми». – А. Б.
18
Парча, вообще шелковая материя.
19
Из полотна, тканного из крапивы.
20
Перстни. – А. Б.
21
Древняя женская богатая одежда из шелковых золотых тканей, из оксамиту, изарбата, китаи и пр.
22
Холм над озером Ильменем, где стоял идол Перун, а впоследствии монастырь Перынь. (Прим. Вельтмана.)
Археологические раскопки советского времени подтвердили это предположение Вельтмана. – А. Б.
23
Виноградный сок; слово, сохранившееся в Молдавском и Сербском языках. И потому жертвенный хлеб у поклонников Световида пекся не на меду, как заключали наши Мифологисты, а на молодом виноградном соке, который заменял и дрожжи и мед.
24
Род сельских Сошников или Десятских. (Прим. Вельтмана.)
Вельтман использует позднее значение этого слова. В Древней Руси кметь – искусный воин, дружинник, витязь. «И рече ему Буй Тур Всеволод: …а моя ти куряни сведоми кмети: под трубами повиты, под шеломы възлелеяны, конецъ копия въскоръмлени!» («Слово о полку Игореве»). – А. Б.
