Многие евреи, жившие и работавшие в Германии в начале 1930-х годов, имели польские паспорта. Так что обязанности Тадеуша как польского консула в Саксонии сводились главным образом к защите польских евреев от нацистских преследований. Спустя два месяца, в начале 1933 года, когда Гитлер стал канцлером Германии и антисемитизм приобрел официальный статус, моя бабушка устроила небольшой дипломатический скандал, отказавшись пожать руку Гитлеру. Вскоре после этого от имени и по поручению половины всех польско-еврейских семей мой дед Тадеуш представил свой первый официальный дипломатический протест. Копии серии этих документов сохранились до наших дней и находятся в Иерусалиме, так же как и подлинники ответов нацистского Министерства внутренних дел, в которых мой дед-католик был обвинен в том, что его ходатайства представляли собой наглядный пример чрезмерного влияния «крепко взаимосвязанного международного еврейства».
К 1934 году евреи в Германии стали повсеместно исчезать. Их помещали «под защиту и попечительство», как об этом деликатно сообщалось германским Министерством внутренних дел в ответах на запросы моего деда. Следующие два года Тадеуш постоянно ездил по все более расширяющейся сети концентрационных лагерей Третьего рейха и последовательно добивался освобождения и отправки в Польшу тысяч еврейских заключенных. Насколько его действия облегчили их судьбу или лишь отсрочили приговор, трудно сказать. Тем не менее израильский премьер-министр Менахем Бегин спустя сорок три года с благодарностью отметил деятельность деда, сказав, что его действия имели большое значение в те времена, когда «немногие поддерживали евреев в их неописуемо трудном положении».
После четырех лет службы в Германии дед Тадеуш в 1936 году был направлен в СССР. Сталин в то время начинал одно из своих самых кровавых преступлений против советского народа, «ежовщину», в ходе которой были расстреляны или отправлены в Сибирь миллионы партийных функционеров и невинных гражданских лиц. Сталин был хорошо известен моему деду и другим полякам еще со времен революции. Теперешняя кампания была продолжением неумелого военного руководства «грузинского мясника», повернувшего еще в 1920 году Красную Армию на взятие Варшавы. Его армия потерпела сокрушительное поражение, впоследствии названное «Чудом над Вислой». Когда мой дед в конце 1937 года покинул Советский Союз, Сталин был занят методичным уничтожением своего офицерского корпуса и всех, кто мог быть свидетелем его унижения в период провалившейся польской кампании. Эти репрессии ему дорого обойдутся при нападении нацистов в 1941 году.
Итак, семья, позировавшая на верхней палубе парохода «Стефан Баторий», имела все основания рассчитывать на несколько лет спокойной жизни в Новом Свете, на поездки к Ниагарскому водопаду и посещение небоскребов Манхэттена. Предполагалось, что пребывание в Америке будет не слишком долгим, после чего все вернутся в Варшаву и дед займется кабинетной работой в Министерстве иностранных дел. Он очень надеялся, что однажды и сыновья пойдут по его стопам.
Однако история внесла свои коррективы в судьбы людей на фотографии. В сентябре 1939 года прозвучали первые выстрелы на Вестерплатте, рядом с сегодняшним Гданьском. Гитлер напал на Польшу, и мир погрузился в войну. После взятия Варшавы немецкими танковыми дивизиями Тадеуш стал представителем Польского правительства в изгнании в Канаде и хранителем национальных сокровищ Вавельского замка. Эти сокровища были тайно вывезены из Кракова в сентябре 1939 года и отправлены вместе с золотым запасом Англии через Лондон в Канаду, чтобы уберечь ценности от нацистских грабителей.
Война наконец закончилась, но Польша получила новый удар – страна попала под советскую оккупацию. Сталин установил в Варшаве марионеточное правительство и депортировал два миллиона поляков в трудовые лагеря Сибири. Возведенный русскими вокруг Восточной Европы «железный занавес» превратил путешествие моей семьи в 1938 году через Атлантику в поездку только в один конец. Возвращение домой могло повлечь за собой заключение в тюрьму, возможно, даже смерть.
В послевоенные годы на нашу семью обрушились тяжелые испытания. Остававшаяся в Польше собственность и активы были конфискованы. Средства на содержание гувернантки и большого каменного дома в престижном районе Монреаля на холмах Вестмаунта вскоре закончились. Добывание денег на обучение в частной школе стало для нас проблемой. Дед вынужден был стать агентом по страхованию жизни и рылся в телефонной книге, чтобы составить список польских эмигрантов, которые могли бы купить у него страховые полисы.
Другая семейная фотография – снимок комнаты с высокими потолками и стенами, обшитыми разноцветными панелями в Белом доме, Вашингтон, округ Колумбия, – появилась в кабинете моего отца позже, уже в лучшие времена.
На снимке, сделанном по случаю инаугурации президента Джимми Картера в 1977 году, я стою дальше всех, слева, в криво пристегнутом галстуке и с взъерошенными волосами. В центре переднего ряда сидит дед. Он смотрит горделиво, с сияющей улыбкой, как человек, доказавший свою правоту. Мой дядя Збиг только что получил пост советника по национальной безопасности США – человека, который непосредственно отвечает за формирование внешней политики страны и защиту ее национальных интересов.
Помню слезы на щеках моего деда в тот день. Я не понимал тогда, почему он так печален, – ведь все вокруг были веселы. Мои сестра и кузина, к великому неудовольствию собравшихся сановников, сломя голову носились по Белому дому, играя в пятнашки с Эми Картер. Мне довелось лицом к лицу встретиться с новым президентом, который сказал мне: «Приятно видеть вас снова», хотя до этого момента он никогда не обращал на меня внимания. Вечером мы могли заказать себе любую пиццу, какую только пожелаем. Остановились мы тогда в Джорджтауне, в большом старинном доме, принадлежавшем таинственной паре, Авереллу и Памеле. Нас предупредили, что это очень важные особы и их нельзя беспокоить.
Я был еще слишком молод, чтобы понять эмоции моего деда, которые он должен был испытывать, наблюдая за тем, как мой дядя Збиг принимал присягу. Тадеуш, возможно, возвращался мыслями к ночным дискуссиям за кухонным столом, к полным печали и крушения надежд годам изгнания, проклиная русских за то, что они украли у него, и за миллионы разрушенных ими жизней. И вот наконец его сын занял такое положение, что может отплатить им за все, обратив неприятности против самих коммунистических негодяев.
Я хорошо помню почти все из того дня, когда впервые увидел советского солдата. Это произошло ярким солнечным летним утром 1991 года, в самом начале моей семилетней поездки на восток.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
