– Добрый вечер, сэр, – ответила женщина, не оборачиваясь.
– Ну что? – шепнул Суер. – Что ты скажешь?
– Пока ничего не могу сказать. Не пойму, сколько у неё грудей. Не зайти ли сбоку?
– Неудобно, – шептал капитан, – сама повернётся.
– А вообще-то приятный вечер, мэм, – галантно продолжал сэр Суер-Выер. – Не хотите ли развлечься? Выпить шерри или сыграть партию в серсо?
– Мне недосуг, – ответила женщина.
– Ну хоть повернитесь к нам, – предложил капитан.
– А это зачем? Вы что, хотите посчитать, сколько у меня грудей?
– О что вы, мэм, мы люди благовоспитанные…
– А если не хотите считать, что же мне поворачиваться?
Суер растерялся.
– Чёрт возьми, – шепнул он, – сидит как монумент. По количеству спины, там действительно должно быть полно грудей. Шесть уместится точно.
Я всё вытягивал шею, чтоб посчитать, но ничего не получалось.
– Ничего не вижу, сэр, – шептал я. – Не то что шести, и двух-то не видать.
Женщина смотрела в океан. Полированного тёплого мрамора были её плавные плечи, крутые локти и плотная спина.
Тяжёлые волосы, ниспадающие на квадраты лопаток, не дрогнули под порывами ветерка.
Ствол позвоночника был прям, как пальма.
– Хорошо сидит, – шепнул Суер. – Мощно!… Но страшно подумать, что будет дальше?! А вдруг обернётся, и придётся считать груди!… Кошмар!
– Ничего страшного, сэр, – потихоньку успокаивал я капитана. – Шесть – это не так уж много.
– Госпожа Гортензия! – сказал Суер. – Мы много слышали о вас и по глупости захотели посмотреть. Простите, мы не хотели вас обидеть.
Гортензия медленно повернула голову вправо, и стал виден её медный профиль.
– Я – привыкла, – внятно сказала она.
– Извините, мэм. К чему вы привыкли, не понимаю?
– Сижу здесь с шестью грудями, а всякие идиоты за спиной ходят.
И она снова отвернулась к пространству океана.
Мы с капитаном совершенно поникли.
Выбравшись из бездны наслаждений, мы пока соображали туго и не могли осознать сразу той силы и вечности, которая сидела к нам спиной. Мы-то думали, что шесть грудей – это так просто – тяп-ляп! – можно выпить шерри, хохотать и тунеядствовать, а тут – литая бронза, скала, гранит, монумент, гора, вселенная.
– Я бы повернулась к вам, – сказала вдруг Гортензия, – но мне не хочется менять позу. Вы понимаете? Некоторые люди, имеющие позу, охотно её меняют, а с потерей позы теряют и лицо.
– Госпожа, – сказал Суер, – поза есть поза. Но важна суть дела. Позвольте один вопрос. Вот вы имеете шесть грудей, но на всё это богатство имеется хоть один младенец?
Гортензия повернула голову влево, и тут профиль оказался платиновым.
– Сээээр, – сказала она, – а вы можете представить себе младенца, вскормленного шестью грудями?
– Нет, – чистосердечно признался капитан.
– А между тем такой младенец имеется.
– О Боже! Вскормленный шестью грудями! Какой ужас! Невиданный богатырь! Как его имя?
– Ю.
– Ю?
– Ю.
– Всего одна буква! Ю! Какого же он пола?
– Уважаемый сэр, – внимательно сказала госпожа, – подумайтека, какого рода буква «Ю»?
– Женского, – немедленно ответил Суер.
– А мне кажется, мужского, – встрял наконец я.
– Почему же это? – раздражённо спросил Суер. – Всем ясно, что все гласные – женского рода, а согласные – мужского.
– Извините, сэр, конечно, вы – капитан, вам виднее, но я придерживаюсь совсем другого мнения. Я не стану сейчас толковать о согласных, это, в сущности, должно быть многотомное исследование, но насчёт гласных позвольте высказаться немедленно. Так вот я считаю, что каждая гласная имеет свой род:
А – женского рода,
О – среднего,
Е – женского,
Ё – среднего,
И – женского,
Й – мужского,
Ы – среднего, сильно склоняющегося к мужскому,
У – женского с намёком на средний,
Э – среднего,
Ю – мужского и
Я – женского.
– Всё это высказано убедительно, – сказал Суер-Выер, – но и как-то странно. Похоже или на белиберду, или на научное открытие, правда, подсознательное. Но насчёт буквы, или, верней, звука «Ю» я совершенно не согласен. «Ю» – как нежно, как женственно звучит.
– Нежно, возможно, – завёлся вдруг я, – но ведь и мужественное может звучать нежно, чёрт подери! А что вы все привыкли – «Бэ» да «Вэ», «Гэ» да «Дэ». Ю – это сказано. Даже рисунок, даже написание буквы «Ю» выглядит чрезвычайно мужественно. Там ведь есть палка и кружочек, причём они соединены чёрточкой.
– Ну и что?
– Да как же так, сэр? Палка и кружочек, вы вдумайтесь! Палка и кружочек, да ещё они соединены чёрточкой! Это же целый мир, сэр! Это вселенная, это намёк на продолжение рода и вечность всего сущего!
Гортензия неожиданно засмеялась.
– Вы недалеки от истины, – сказала она, – но всё равно истина вам никогда не откроется. Вы ещё много откроете островов, ведь, в сущности, каждый шаг – открытие острова, а толку не будет. Возможно, вы и доплывёте до Острова Истины, возможно… А теперь приготовьтесь! Мне пришла блажь изменить позу!…
– Постойте, мэм, не беспокойтесь, – сказал вдруг торопливо сэр Суер-Выер. – Не надо, не надо, мы и так верим, а видеть не обязательно…
– Да, да, госпожа, – поддержал я капитана, – умоляю вас… расскажите лучше, как найти младенца по имени Ю, а позу оставьте…
– Есть такой остров цветущих младенцев, запомните… а позу придётся менять, придётся. Приготовьтесь же…
Медленно-медленно шевельнулось её плечо, локоть пошёл в сторону, явилась одна грудь, другая, третья… и мы с капитаном, ослеплённые, пали на песок.
Впоследствии сэр Суер-Выер уверял, что наблюдал семь грудей, я же, досчитав до пяти, потерял сознание.
Глава XXXVII. Ихнее лицо
Втянув головы в плечи, как плетьми болтая руками, по берегу океана бродили мичман Хренов и механик Семёнов. В стороне валялась кучка полосок от тельняшки, которая и оказалась лоцманом Кацманом.
Старпом Пахомыч что-то бодро обрасопливал в сторонке.
– Ну как, друзья?! – спросил Суер. – Насладились ли вы?
– Так точно, сэр! – хрипло прокричали Хренов и Семёнов. – Отлично насладились! Спасибо за заботу, сэр!
– Будете ещё острова-то открывать?
Вернувшись на «Лавра», долгое время мы всё-таки не могли прийти в себя, потрясённые островом голых женщин. Высаживаться на острова, на которых таких женщин не обреталось, как-то не тянуло.
Наконец мы заметили в бинокуляр некоторый безымянный островок. Там росли стройные сосны и над ними клубился отличный сосновый воздух.
– Сосновый воздух – полезная вещь, – сказал Суер-Выер. – Не высадиться ли?
И мы решили прогуляться просто так, ради воздуху, под соснами, по песочку, в зарослях вереска.
Спустили шлюпку, открыли остров и начали прогуливаться, нюхая воздух.
– Под соснами всегда хороший воздух, – говорил Суер.
– Много фитонцидов, – влепил вдруг Пахомыч.
– Чего?
– А что?
– Чего много?
– Гм… извините, сэр. Много воздушных витаминов, не так ли?
– Отличный воздух, – поддержал я старпома, – приятно нюхается.
– Настоящий нюхательный воздух, – поддержал нас всех и лоцман Кацман.
Так мы гуляли, так болтали, и вдруг я почувствовал что-то неладное.
Воздух был отличный, все мы дружны и согласны, и всё-таки происходило нечто, что крайне трудно объяснить. Я-то это заметил, а спутники мои, к удивлению, ничего не замечали. Они по-прежнему восхваляли воздух.
– Тонкопарфюмированный! – восклицал лоцман.
– Не щиплет глаза! – восторгался старпом.
– Нет, вы знаете, – захлёбывался от восторга лоцман – вы знаете, что это за воздух, этот воздух – озапачехонный!
– Чего-чего? Какой?
– А что? О-за-па-че-хонный! – сказал вдруг старпом, поясняя лоцмана.
Капитан почему-то молчал, а я снова остро почувствовал… нет, невозможно объяснить… впрочем, ладно. Я почувствовал, что сливаюсь с капитаном в одно лицо.
Повторяю: в одно лицо.
Это было совершенно неожиданно.
Я даже затормозил, ухватился руками за сосну, но лицо Суера влекло меня неудержимо, и я совершенно против воли стал с ним сливаться, совершенно забывая идиотское слово «озапачехонный».
К изумлению, лицо капитана совершенно не возражало. Оно сливалось с моим просто и естественно, как сливаются струи Арагвы и Куры.
Всё же я чувствовал себя Арагвой и тормозил, тормозил и даже оглянулся.
Боже мой! Лоцман и Пахомыч уже слились в одно лицо!
Это была не Кура и не Арагва! Деликатность лоцмана и махаонство старпома, слившись, превратились в моховое болото, из которого торчали их торфяные уши и носы! Отмечу, что, слившись в одно лицо, они костыляли каждый на своих двоих! Я хотел поподробней осмотреть их, как вдруг капитан гаркнул мне в ухо:
– Ну ты что? Будешь сливаться в одно лицо или нет?
– Кэп, – бормотал я. – Капитансэр! Я чувствую, что сливаюсь с вами в одно лицо. И я не против, поверьте, но я это испытываю впервые в жизни и не знаю, как себя вести.
