она сказала:
– Прикольно, что эпиграф не в начале, а в конце. Типа как хвост у собаки: хоть он и сзади, но при встрече первым радостно приветствует.
Отцу понравилось сравнение. Может, у него растет писательница? Ну а пока что самая важная для него читательница и критик продолжила:
– Как и у твоего Писателя, так и у тебя я не совсем уловила смысл рассказа. Но он мне понравился. Я тоже сохраню эту историю. Когда повзрослею, разберусь в ней. Как ты сказал? Сохраню сжатой и компактной.
– Можно даже сказать, что портативной, – добавил отец, подмигнув.
Дочь подхватила:
– Чтобы можно было носить с собой и вспоминать, немного трогательно…
И они, рассмеявшись, завершили в один голос:
– …и слегка мерзопакостно.
В широкофюзеляжном лайнере, какие летают через океан, в центре ряда было по четыре кресла и по три вдоль бортов. Когда папа с дочерью рассмеялись, пассажиры, сидевшие рядом, спереди и справа через проход – не соврать бы, но человек десять, – удивленно оглянулись на них. Сосед слева даже снял свои наушники и пригляделся в черные экраны их телевизоров в спинках спереди.
Дождавшись, когда все вернутся к своим фильмам, книгам или продолжать дремать, дочь шепотом сказала отцу:
– Пап, спасибо за историю. В ней продавщица стала такой необычной. И пассажир оказался таинственным. Вот только собаки в твоем рассказе не было. Чемодан с болтающимися ушами свитера и хвостиком из этого… как его… все-таки не в счет. Нужен живой спаниель. И девушка осталась одна. Давай заведем этой милой продавщице премиленькую собачку.
– Где ж она возьмет собаку в аэропорту?
– Ну, какой-нибудь контрабандист попытается нелегально провезти, ему не разрешат, отберут на таможне… А еще можно сделать экшн: пес-ищейка, какого мне офицер разрешил погладить, выследит бандита, тот его сильно ранит, героя спишут со службы, а продавщица заберет себе. Или проще, кто-то из посетителей магазина оставит ей переноску с собачкой, потому что в Америке нужны особые прививки. Пап, ты же сценарист, ты и придумай.
Отец озадаченно прикусил нижнюю губу и забарабанил пальцами по откинутому столику. Вдруг его лицо озарилось отличной идеей:
– А давай, чтобы у тебя от папы осталось что-то больше одной портативной истории, заведем тебе собаку. Можно спаниеля.
– Я же говорила, что мама против.
– А я, когда буду возвращать тебя маме, подброшу щенка, скажу, что его зовут Джими Джимирино, и умотаю через океан.
– Па-ап, ты же знаешь, что мама терпеть не может животных.
– Не знаю, не знаю. В наше первое с ней свидание она кормила уток в пруду. С вопроса, куда эти утки деваются, когда пруд замерзает, и выяснилось, что она тоже поклонница Сэлинджера.
– Круто, – прошептала дочка и добавила: – Если только это не твоя новая выдумка.
Ирада Берг
Петрикор
Человек ощущает смысл и цель своей собственной жизни, лишь когда сознает, что нужен другим.
Стефан Цвейг
Прямых рейсов в Порту нет. Лететь пришлось через Барселону. Артем вышел из здания аэропорта и сразу почувствовал этот запах. Петрикор – запах влажной земли после дождя. Он помнил его с детства, но о названии узнал недавно. Это произошло случайно, как и многое другое, – набор случайностей, от которых зависит наша жизнь.
От выкуренной сигареты во рту появился неприятный металлический привкус и закружилась голова. Медленно, словно медузы, перед глазами поплыли разноцветные круги. Артем прислонился к стене, чтобы не упасть. Только сейчас он осознал, что не ел несколько дней и держался исключительно на кофе. Желудок свело голодной судорогой, которая отдалась болью где-то в области левой лопатки.
– Water? Do you want water? [2]
Хриплый участливый голос выдернул его из глубины и отвлек от боли. Женщина, видимо служащая, протягивала ему бутылку воды.
– Yes, thank you[3],– еле выдавил он из себя и сделал несколько глотков.
Дышать стало легче.
Несмотря на ранний час, на автобусной остановке уже толпились люди. Видимо, несколько рейсов прибыло одновременно. Автобус подошел через пару минут. Артем успел занять место у окна. Как он оказался утром в этом городе?
О Порту ему впервые рассказала София. После того как она показала картинки этих чертовых мостов, Артем решил сделать ей приятное. Взял билеты и забронировал номер в небольшом уютном отеле.
За день до вылета у Софии была назначена встреча с клиентом. Она несколько месяцев работала над объектом для молодого продвинутого предпринимателя, пытаясь совместить экокультуру с современным дизайном. Наконец-то клиент согласовал все правки и готов был подписать договор.
Этот вечер Артем хотел провести с ней вместе, чтобы спокойно собрать вещи, поэтому отговаривал Софию от встречи. В какой-то момент ей даже показалось, что он просто ревнует.
Его и правда раздражал этот самоуверенный тип, с такой дотошностью относившийся к ремонту в своей квартире. К чему такие старания?! Протестантско-инфантильная философия была Артему чужда: создание своего маленького буржуазного мирка в виде гармонично расставленных материальных благ во всех уголках обиталища. Хотя он и сам был тем еще инфантилом, зависающим часами за компьютером, только без буржуазных замашек.
Если бы не София, для него не имело бы значения, где и как он живет. Он сутками мог сидеть за компьютером, есть лапшу быстрого приготовления и писать свои программы. В конце концов, люди разные, и Софию тоже могли раздражать его привычки, особенно лапша… С этой разностью приходилось как-то мириться, и им это удавалось.
– Начни собирать вещи. Ты даже не заметишь, что я уходила. А завтра мы будем гулять по Порту, и обещаю, обещаю отключить телефон. Только ты и я – и больше никого. Только ты и я.
Она прижалась к Артему, и он ощутил стук ее сердца. Ему захотелось удержать ее в объятиях, но София мягко выскользнула из них. Уже возле двери она обернулась:
– Целая неделя вместе, только ты и я.
Дверь тихонько захлопнулась за ней.
Артем застыл на месте в каком-то оцепенении. Снова вспомнил ее выражение лица, небрежно собранные волосы, слегка подкрашенные глаза и взгляд, одновременно уверенный и нежный. Его всегда удивляло это сочетание в ней мужского и женского.
Они познакомились в баре отеля. Стечение обстоятельств, которые, как считал Артем, безусловно, были предопределены судьбой. Возможно, в нем говорил печоринский фатализм. Ведь именно это когда-то сильнее других установок из школьной программы по литературе повлияло на его отношение ко всем дальнейшим
