— Родная, прошу тебя! Позволь тебе помочь.
Спустился Дэвид, сердито посмотрел на Кей и Рори.
— Мы не нуждаемся в вашей помощи. Извините, но я подслушал ваш разговор. Мне не нравится, когда меня оскорбляют в моем же доме.
— Дэвид, — вступилась за мать Эмма, — мама не имела в виду ничего плохого.
— Ты с ними согласна? Хочешь с ними уехать? — воскликнул Дэвид. — Если так, пожалуйста, езжай.
Рори встал.
— Кей, полагаю, нам пора.
— Доченька, умоляю тебя… — взмолилась Кей. — Позволь мне хотя бы нанять тебе сиделку.
— Мама, все в порядке. Я сама справлюсь.
Кей потянулась к дочери. Эмма вся сжалась.
— Я буду безумно волноваться. Ты хотя бы звони.
— Со мной все будет хорошо, — прошептала Эмма. — Уезжайте спокойно.
Она не стала их провожать. Не могла смотреть на мать.
Дэвид запер за ними дверь и вернулся в гостиную.
— Где у нас простыни? — спросил он, избегая ее взгляда. — Хочу постелить постель.
— Дэвид, прошу тебя, не обижайся на них. Мама просто очень напугана.
— Наверху в комоде?
— Да, — ответила она. — Ты на меня злишься?
— Нет, — рявкнул он и тут же сказал мягче: — Нет. Ты отдохни.
Эмма прилегла на диван. Дэвид был прав. Даже если мама с Рори так о ней беспокоятся, они не имели права приходить сюда и чуть ли не обвинять Дэвида. Особенно Рори. Его самоуверенность ее злила. Она так стиснула кулаки, что ногти впились в ладони. Ладно, хватит травить душу, велела она себе. Подумай о чем-нибудь другом.
Она взглянула на груду свадебных подарков. Наверное, нужно их распаковать. Эти люди хотели выразить свою любовь. Она и в больнице чувствовала их поддержку. Ей посылали цветы, заходили проведать. Она взяла самую маленькую коробку и стала развязывать ленту.
Карточки не было, но, развернув белую с золотом бумагу, она увидела коробку из «Келлермана», дорогого ювелирного магазина на Мэйн-стрит. Коробочка была легкая. Наверное, серебряная подставка для яиц, подумала она. Но как только открыла коробку, в нос ей ударил неприятный запах. Разворачивая папиросную бумагу, она уже понимала, что делает это зря. Но было поздно.
В папиросную бумагу было завернуто серебряное блюдечко в форме раковины. А на нем лежало окоченевшее тельце — это была дохлая мышь с открытыми глазами-бусинами.
За окнами викторианского особняка кто-то играл на пианино. У дома рядом с пикапом стояла «мазда» с откидным верхом. Лейтенант Джоан Аткинс постучала в дверь. Рядом с ней стоял Трей Марбери. Дверь открыла высокая полная блондинка с густо подведенными глазами. На ней была прозрачная кофточка с глубоким декольте и тесные джинсы, которые никак не красили ее расплывшуюся фигуру. Она лениво улыбнулась и высоким, нежным голосом сказала:
— Добрый день.
— Миссис Девлин? — спросила лейтенант Аткинс.
— Да, это я. — Говорила она не очень четко, но спиртным от нее не пахло.
Взгляд у нее был блуждающий. Либо транквилизаторы, либо снотворное, подумала лейтенант Аткинс не без сочувствия. Мать, потерявшая ребенка, вряд ли может справиться с горем без лекарств.
— Я лейтенант Аткинс, полиция штата. Это детектив Марбери из полиции Кларенсвилля. Нам нужен ваш муж.
— А в чем дело? Что случилось? — испугалась женщина.
— У нас к нему несколько вопросов. Ваш муж дома?
— Дома. Он у себя в кабинете.
— Прежде чем я поговорю с ним, — сказала Джоан, — не могли бы вы сказать мне, где был ваш муж в субботу вечером?
— Что? — озадаченно спросила женщина.
— Это очень простой вопрос.
— В субботу вечером? Не помню. — Джоан видела, что блондинка действительно пытается вспомнить, но не может. — У меня с памятью плоховато, — призналась миссис Девлин.
Игра на пианино прекратилась, и в коридоре появился мужчина.
— Риса, кто пришел? — спросил он.
— Это из полиции, — хмуро ответила она. — Они хотят знать, где ты был в субботу вечером.
Мистеру Девлину было за сорок, у него были жесткие черные волосы с проседью, очки в металлической оправе.
— В субботу мы взяли в прокате итальянское кино, ты что, забыла?
— Да, точно. Ты был дома.
— А в чем дело? — спросил Девлин.
— Вы профессор Девлин? — сказала Джоан. — Я лейтенант Аткинс из полиции штата. Это детектив Марбери. Мы можем с вами побеседовать?
— Пожалуйста, — пожал плечами Лайл Девлин. — Проходите. Извини, Риса. Пройдемте в зимний сад.
Джоан с Треем прошли следом за ним в комнату со стеклянными стенами и плетеной мебелью. Там же стоял рояль.
— Присаживайтесь. — Они сели в кресла, а Девлин — на табурет у пианино. — Итак, чем я могу вам помочь? И почему вас интересует, что я делаю по вечерам?
— Мистер Девлин, насколько нам известно, вы недавно потеряли дочь, — сказала Джоан.
Девлин помрачнел.
— Вы пришли поговорить про Айви?
— Извините, что затронула больную для вас тему, но, кажется, вы склонны считать, что в смерти Айви виновата доктор Уэбстер. Прежде она звалась доктор Холлис.
— Ах да… Это на нее напали в Пайн-Барренсе?
Джоан пристально посмотрела на Девлина.
— Была предпринята попытка убить миссис Уэбстер. Она чудом выжила.
— Какое это имеет отношение к Айви? — спросил Девлин.
— У нас есть сведения, что после смерти дочери вы были весьма враждебно настроены по отношению к доктору Уэбстер. И даже угрожали ей.
— Кто вам это сказал? — бесстрастно спросил Девлин.
— Это так?
Лайл Девлин отвернулся.
— Наверное, я дал волю своим чувствам. Я обезумел от горя.
— Почему вы обвиняли доктора Уэбстер? — спросила Джоан.
— Детектив, у вас есть дети? — спросил Девлин вместо ответа.
Джоан прикусила губу. Лайл Девлин ей не нравился. Это было интуитивное ощущение, но вопрос ее рассердил. Подозреваемые, уверенные в собственном хитроумии, всегда пытались переманить ее на свою сторону. Мы с вами, детектив, разве мы оба не… И далее в том же духе.
— Почему вы обвиняли ее, мистер Девлин?
Девлин сложил руки на груди и вздохнул:
— Как я могу это объяснить, лейтенант? Анорексия — это страшное испытание для родителей. Ребенок наотрез отказывается есть. Жена готовила ей все самое вкусное, уговаривала. Все перепробовала. Мы отвели ее к доктору Холлис, когда окончательно отчаялись. Я действительно ее обвинял, но мне нужно было кого-то винить.
— Но вы же наверняка показывали дочь и другим врачам, — вступил в разговор Трей.
Девлин вздохнул:
— Вы правы. Но доктор Уэбстер была последней. Мы забрали Айви из Центра потому, что сочли методы доктора Уэбстер неприемлемыми. Состояние дочери ухудшилось, и в больницу она попала слишком поздно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
