запнулся, разозлившись на свою тупость. — Я хотел сказать, что он мне совсем не интересен. И никогда не был.
— Он блондин? — спросил Парис, и Лео взмолился богу, чтобы двое по ту сторону двери не слышали, как он мастерски облажался. С момента последней встречи у Таноса появились глубокие шрамы, и судя по тому, что вампир скрывался под маской с капюшоном и не показался Парису, несмотря на проведённое вместе время, ситуация становилась просто поганой.
— Лео?
— Ой, прости. Да у него светлые волосы, до плеч.
— Хм… Я представлял его себе иначе.
— Иначе?
— Да. Я думал, у него чёрные волосы. Как у этого… твоего… Аласдэра. Они больше подходят этому придурку, — пробормотал Парис. — Притворился милым, чтобы сдать меня тому другому, Василиосу. Вампиру, который хотел навредить мне.
Парис пожал плечами, как если ему было всё равно. Но по лёгкому прищуру глаз было понятно, что произошедшее между ним и Таносом привело его в замешательство, а проявленное пренебрежение оскорбило.
— Сначала он стал странным и замкнутым, а потом привёл меня сюда. Я не думал, что он блондин, наверное, потому что долго просидел с ним в темноте. Вот и всё.
Лео взглянул на дверь, хотя в этом не было смысла: те двое, находящиеся в комнате, без проблем могли слышать даже еле различимый шёпот, и переключил внимание на друга.
— Он замкнулся, потому что Элиас… — Лео замолчал на секунду, а потом, решив, что не время хранить тайны, сказал: — Элиас навредил ему, чуть не убил. Поэтому он в маске и капюшоне. По этой же причине он перестал с тобой разговаривать. Из-за этого он разозлился. Просто он узнал кто ты.
Парис распахнул глаза в изумлении.
— Что Элиас с ним сделал?
— Ну… Думаю, тебе лучше… — «спросить об этом у Таноса», — хотел сказать Лео, но не успел: прямо между ними материализовался предмет их разговора.
Танос был высоким, даже выше Василиоса и Аласдэра. После пары встреч с ним Лео решил, что вампир высокомерен из-за своей внешности. Но сейчас Лео видел низко опущенное, закрытое маской лицо под ниспадающей толстой тканью чёрного капюшона и поникшие плечи, которые когда-то пугали своим разворотом.
«Ты слишком громко думаешь, человек», — услышал Лео голос Таноса в голове и вскочил на ноги. И если прежний Танос стоял бы не сдвинувшись, возможно, вынудил бы отступить, то этот Танос отошёл на расстояние вытянутой руки.
«Твоё поведение оскорбило моего друга. Я только попытался объяснить, почему ты вёл себя, как последний мудак».
— Леонид! — прокричал из комнаты Аласдэр, явно приказывая замолчать. Но прежде чем уйти, Лео сделал то, что было велено не делать. Он подумал: «Он не заслуживает твоей злости, Танос. Прибереги её для того, кто заслуживает».
— Леонид! Иди сюда. Живо!
Лео закатил глаза и направился к двери, обходя широкоплечего вампира, но тот взял его за запястье. Лео остановился и поднял глаза, но увидел только, как Танос отворачивается, пряча свой, скорее всего, ужасный вид под капюшоном.
— Ты прав, Леонид Чейпел.
Лео глянул на Париса, который уставился на сжимавшую его руку ладонь Таноса, затем освободился и ответил:
— Тогда объяснись с ним.
Вампир медленно кивнул, и за секунду до того, как выйти, Лео совершенно искренно подумал: «Мне очень жаль, что Элиас сделал с тобой такое», а потом отправился к своему Аласдэру.
Танос проводил взглядом добычу Аласдэра до самого порога. Когда та исчезла за дверью, он прикрыл глаза и спросил стоявшего за спиной человека:
— Ты в порядке?
В ванной комнате повисла гробовая тишина. Танос собрался уже проверить, дышит ли ещё Парис, но тут… Тук, тук, тук. А-а-а, жив.
— Да. Я в порядке, — ответил он. — Насколько это возможно.
Раздражённый, Танос по привычке поднял руку, чтобы потереть подбородок, но наткнувшись на маску, сжал кулаки и выругался.
— А ты?
Вампир облизнул изуродованную губу и решил не реагировать на услышанное в голосе Париса беспокойство. После нападения Танос закрылся от тех немногих, кого так или иначе волновало, жив он или мёртв, но и тогда он не чувствовал настоящего сострадания. Реального опасения, что его не станет, или как его смерть отразится на вампирах, Итоне и установившемся в их расе порядке.
Поэтому чувствовать эмоции человека, с которым он был так бессердечен, оказалось горько и одновременно странно.
— Конечно. С чего мне быть не в порядке? Не беспокойся обо мне. Я не заслуживаю твоих забот, человек.
Танос слышал, как Парис в ответ только глубоко вздохнул, но не остановился в своих размышлениях. Он не стоил времени этого мужчины. Не только потому, что от него прежнего мало что осталось, но и потому, что из-за простого эгоизма навлёк угрозу на весь свой вид. Даже не задумавшись о последствиях для своего старейшины.
Танос заслужил боль, которую чувствовал, отвращение к самому себе. Откровенно говоря, он должен позволить Парису сделать то, для чего того сюда прислали, и покончить со всем.
— Я тебе не верю. И меня зовут Парис. Я знаю, что ты это помнишь. Так что не пытайся меня оттолкнуть, называя меня «человек».
Сзади послышались шаги — Парис подошёл ближе, и Танос вздрогнул, почувствовав лёгкое прикосновение к спине.
— Каждый заслуживает, чтобы о нём заботились.
Вампир рассмеялся в ответ, но в его смехе не было веселья.
— Ты серьёзно? Несколько минут назад я и бровью не повёл бы, сломай Василиос тебе шею. А ты до сих пор считаешь, что обо мне стоит заботиться?
В повисшей тишине было слышно только биение человеческого сердца, и когда Танос уже решил, что Парис отошёл от него, он с удивлением услышал:
— Я не знал, что у тебя светлые волосы.
«Что?» — Танос не произнёс этого вслух, однако Парис, будто услышав его, продолжил:
— В твоей комнате было очень темно. Я ничего не видел. Я даже представить не мог, что ты такой высокий. Может, повернёшься?
В прежние времена Танос уже прижимал бы Париса к стене, срывая с него одежду. Но те времена давно прошли. У теперешнего Таноса не было ни желания, ни стремления видеть, как конкретно этот мужчина от него пятится.
— Танос?
— Нет.
— Но…
— Я сказал нет, — взорвался Танос. Он услышал, как Парис отшатнулся, и был потрясён, когда почувствовал порыв подойти и извиниться.
Но он этого не сделал.
И не сделает.
Пришло время вспомнить, кто он. Вспомнить, что он не дрожащая тень, а мужчина.
— Я знаю, ты думаешь, что если я повернусь и покажу тебе то, что ты так хочешь увидеть, то это поможет лучше меня понять. Но ты ничего не поймёшь,
